Красавишны

Светлой памяти...

Больничная палата. Ночь. Свет сквозь стекло дверное - тускло. Привычно все. Но за окном!.. - скрипит, тревожится листвой, бьет по стеклу ветвями тополь старый... Что с ним сегодня?.. -  Ветер над Землёй!.. 
Прислушалась к дыханию подруги Люся: 
- Тань, не спишь? 
- Не сплю. Ветрище-то какой! Надует что-нибудь. Сама-то почему не спишь? 
- Не знаю... Дома уже вся!.. Приедут все за мной, представь? - Катюшка, Коленька, Машулька... Мама с Лешей... Все!
- Зачем? Всех подняла зачем? Домой же едешь, Люся!
- Ну... так хочу. И Лёша обещал.
Скрипнув койкой, села. Замолчала.  
Молчит и Таня. Что еще сказать? Все сказано. За столько дней... И месяцев! 
«Весной ведь мы сюда...  - вдруг вспомнилось. - Напуганы, растеряны. В душе недоуменье: как?.. Как так?.. Была же жизнь! Жизнь, как у всех! - заботы, радости, печали...  Да и сейчас - вон - руку протяни: машины, суета людская - мартовская! - солнце... смех... А мы? Мы здесь. И мы теперь другие. В другую жизнь... - с  разгона! На бегу...    
Со мной в те страшные часы была лишь мама. А рядом с Люсей - муж. Красивый парень. Умница.
«Спаси! - металась в узком коридоре Люська. - Спаси меня! - трясла его, - пожалуйста, спаси!..» 
Слагались дни безрадостно в недели, с реальностью свыкались... - кто как мог!..  Он - в Люськино выздоровленье свято веря - являлся, что ни день, с  сиренью на порог. Нет. Ландыши сначала приносил. Тюльпаны... - много! разных! А уж потом - сирень. Сирень, сирень... на тумбочках больничных...
Все позади...»
- ... А помнишь, Люсь, священник приходил? В те дни еще.
- О чем ты?..  Да! Конечно, помню.
- А как мы встретили?..
- Все помню, Тань. Мне стыдно и сейчас. Как выступила я тогда... Ой, дурочка!.. «Где ОН! Ваш Бог! За что! За что нам всем вот ЭТО?!» Сходить бы извиниться?.. - рядом тут церквушка...
- Да. Надо бы. Давно!
- А если завтра? Тань!.. Да нет. К Эмилии - с утра, потом... Потом домой! Танюха!.. 

- Может, попробуем уснуть, а, Люсь? День завтра у меня... Сама ведь знаешь процедуру эту. 
- Я звонить тебе буду, Таня! Часто буду звонить, поняла? Ты, главное... Ты без меня тут не скучай. И верь. Верь, Танечка! Все будет хорошо!
- Сама-то веришь? В чудо веришь? Люська? 
- Я?.. Верю. Да. Спасибо Лёше.
- А мое будущее... там осталось... - в прошлом. Как в пьесе чеховской: «...вдали нет огонька». 
- Нет огонька?.. А дети? Дети! Таня! Меня вот отпускают, значит, - жить?! Для них и  жить. Растить, воспитывать. Вот Лёша б только... Он изменился очень, Тань... Устал? Отвык? Как думаешь? Мы сколько уже тут!..
- Да не отвык он, Люсь. Скучает просто. Домой он ждет тебя. До-мой. Мои сынульки тоже, думаешь, меня не ждут? А мама!.. Ей как с ними тяжело! Она их, слава Богу, различать хоть научилась. Похожи!.. как две капельки воды. 
- А... муж твой... Тань? Я всё спросить хочу... Ведь приходил же он. Я видела. Был в «Хирургии» у тебя. Я вместе вас прекрасно помню!
- Так.  Люся.  Все.  Я не хочу о нем. 
И вновь - молчание. Вновь тополь мается в ночи. Все машет, машет он измученно крылами!.. и бездна грозная - сквозь всполохи...
И вдруг:
- Всё очень просто, Люсь. - Ушел он от меня. Слинял... - сказала бы Надюха из восьмой. Нет, он... сначала делал вид. Заботился! Ну, а как понял, что...  Как подтвердился окончательно диагноз, так и... все! - прости-прощай! - ушел из дома насовсем. 
- Куда?.. Куда ушел-то, Тань?! От деток! От семьи!..
- Ну, как - куда. К здоровой. К молодой. Ох, Люська... Все они!.. Все одинаковы. Ну... - почти все! Прости! Таких, как Леша твой...  Эй!.. Что?! Ты плачешь, что ли?.. Люсь?! Ну, вот. Не надо было мне!..    
Из одеяла выпорхнув, прижалась тельцем высохшим к подруге:
- Давай о чем-нибудь добром? - о другом. Ну, всё. Всё-всё. Мы сильные! Забыла? Люська!
- Ну... что ли... про вчерашнее? Как тебе... праздник наш?
- Да я-то что, - Эмилия довольна, представляешь? «В стенах этих такого не было еще, чтоб песни, смех...» А ведь она здесь - удивляюсь ей.. - всю жизнь!..  
(Эмилия Александровна, заведующая онкологическим отделением областного медицинского центра. О ней - поэмы бы писать! И памятник, как говорят, - при жизни...)
- Ей сколько, Тань?
- Ей?.. Много! Семьдесят почти. 
- И ведь ни слова, ни полслова нам, а, Тань? Зашла, к столу присела даже.
- Так это ж... Люсь! Всё муж любимый твой! - как будто бы не знаешь?.. 
- Ну, да. Мой Лёшка молодец. Все сделал правильно. А стол какой накрыл?..
- Он любит тебя. 
- Думаешь?
- И думаю, и вижу. Видят все. Лишь ты одна в сомнениях ненужных, глупых. 
- Послушай... ну, а так я – как?.. С прической с этой и - вообще?.. Ну, вот прям так, как есть. - Без парика?.. 
- Опять ты за свое!.. Ну, вспомни! Вспомни, как Егоровна вчера: красавица! А уж она - ты знаешь - не соврет.
- А у меня... кудряшки, Тань. Я отродясь кудрявой не была, и вот... – завивка будто бы... 
И тут - из дальнего угла:
- Красавицей!.. И не красавицей тебя я, Люся, назвала!
Притихли девоньки... - Егоровна! Сейчас начнет...
- А как? Егоровна? Как назвала-то? 
- Как?
- Как-как! Красавишной! - вот как. Болтушки-полуношницы! Спать нонче будем или нет? Толкуть, толкуть! Одно и то ж! Ну, чисто, лёгкого вы, девки, поведения! («Легкое поведение» - самый ругательный аргумент Егоровны в урезонивании неугомонных подружек. Прибегает она к нему в крайних случаях - когда уж очень, очень сильно «допекуть». А нынче вот и сердце что-то... «Как разгулялось-то! - ворчит себе под нос, - печёоот!..»).
- А ты, баб Маша, почему не спишь?
- Уснешь тут с вами!..  
Повозившись, повернулась, слышно, на бок. Спать? Но нет:
- Ты, Люся, жинцы-то свои подале прибери! Не надевай их боле. Перед мужем боле их не надевай! В платьишке дома ходи. В платьишке. В каком вчерась на вечере была – хо-ро-шее! Красавишна ты в ём. 
- Спасибо... Марь Егоровна! родная! Мы тут пошепчемся еще? Тихонечко. Ты спи. 
Затихла, присмирев, Егоровна: «Родная... ишь как!.. Свете Тихий!... - так за всю жисть никто не называл...»   
Нащупала впотьмах иконку, зашептала... 
- Все...  Вроде, молится?
- Ну, да.  Сейчас заснет.
Но не до сна Егоровне - душа под впечатленьем:
«Всех собрала... Всех собрала ить на прощанье Люся... Попели, поплясали. Милия довольная была! И... все б ничё... - вот Надька тольки... 
Всё стены... Стены - эти вот - кляла. Постукала бессильным кулачком:
Тюрьма... Тюрьма они для Надьки-то. «Для смертников, - кричит, -  тюрьма!» Для нас, стал быть. Для всех. Они ить, вроде как, в три метра толщиной?.. Могёть так быть?.. Ай, нет?.. Ну, ежли так... - спасають... кто за ими-то? Спасають... а то чё ж... 
А медсестрички? - им как быть?! Под апратуру нас кладёть и – дёру! и бегом! Бегом  оттедова! Чтоб, значится, лучей, не дай Бог, не схватить. А как жа! - вон нас сколь...  Палаты все битком. Вот Люсеньку с утра  проводим... на место ейное...  На место ейное!..» 
- Не спит Егоровна. Ты слышишь, Люся?
- Не спит. Да... Плачет?.. 
И - не сговариваясь - к ней. 
- Ой, чтой-то вы! Ой, Таня... Люся...  Ай, ветром вас ко мне понанесло? 
- А как же! - ветром... - кружит со стаканом Люся, -  попей водички вот, баб Маш, попей, попей.  
- Ночник... - не дотянусь... - включи мне, Таня. 
- Не надо б свет, баб Маш. Елена спит. Разбудим.
- Да уж... разбудите! Не сплю я, девочки. Давно не сплю.
Скользя чуть слышно тапками по полу, застегивая шелковый халат, приблизилась, духами опахнула... - жизнью прежней! - Лена...
- Что? Марь Егоровна? Таблеточку? Ах, капельки! Где капельки у нас?.. Сейчааас!
Неярко вспыхнул старенький ночник - и все... - таинственность ушла. Глядит на всех  Егоровна-старушка, ползёт слеза в морщинке-борозде...  
- Так-так... - платочком кружевным взмахнула Лена, - нам дело это мокрое - зачем? Вот тааак. И - улыбнулись! Марь Егоровна! Ну!.. Ну, же!.. Так-то лучше. 
Придвинув стулья, рядышком уселись...  «Все разныя!.. красавишны... - Бяда на всех одна...» 
- Танюш, последний у тебя сеанс? 
- Нет. Два еще. Домой хочу! Как Люська...
- Терпи! - горчинку губ в улыбке прячет Лена, - Эмилии видней.  А ты... Ты Люся, как? Волнуешься? День завтра важный у тебя.
- Не завтра, а сегодня уже! Лена!
- Ой, девочки! И впрямь! Который час? Вто-рой?! Какие будем мы, не выспавшись?.. Представили?.. Вот то-то же! Поэтому...
- Поэтому - всем спать?..

И улеглись, и, вроде, успокоились подружки, но:  
- Таня... Тань! А тополь-то затих. Там дождик, что ли?.. Дождь - по листьям! слышишь?.. Шуршит, торопится!.. Ты спишь...

***

А утром проводили Люсю. Хором, дружно. Как в песне той поется, «всем двором». 
Кто до ворот пошел, а кто и так - из окон. Надюха вон повисла - из восьмой..
Чуть штору тронула Эмилия...
Шагают по аллее мокрой - Таня... Лена... Люся... В толпе цветастой - дети, суета.  
Егоровна?.. Там, как же. Поспешает шустро. Хрустит плащом. - Нависли облака...