"Ни книг за мной, ни перьев золотых…"

Читать поэзию высшей пробы – спасение, утешение и радость. Особое место в ней занимают поэты военного поколения, как Александр Твардовский, Давид Самойлов, Юлия Друнина, Борис Слуцкий, Николай Старшинов, Булат Окуджава, Юрий Левитанский, Владимир Жуков, Александр Межиров… Есть у поэтов прошлого предчувствие беды, трагическое мироощущение жизни и глубина печали – «Сороковые, роковые,/Военные и фронтовые…» (Д. Самойлов)
«И убивали, и ранили пули,/ что были в нас посланы./Были мы в юности ранними, стали от этого поздними./ Вот и живу теперь – поздний…» (Ю. Левитанский). 
Многих война догнала позже "Мы не от старости умрём/, – от старых ран умрём". (Семён Гудзенко).

Они выжили, вернулись с последней страшной войны раненые, измученные, обожженные ее пламенем, соскучившиеся по мирному труду, детям, женщинам. До конца своих дней фронтовые поэты – ярчайшие индивидуальности были отмечены глубокой памятью. И хотели бы забыть прошлое, да ничего не забывалось. Война опалила молодость, но не исковеркала судьбы, закалила, но не сломала, спасла их жажда жизни и любви. 
Сколько раз ловила себя на мысли: все, все, все, пришел конец прекрасной эпохи, окончательный и бесповоротный. В полном забвении поэты-фронтовики, забыта их дивная, спелая, мужественная поэзия. И слова-то у них простые, если не совсем простенькие, человеческие, на которых мы все разговариваем, без лживого пафоса и фальши. Все в стихах у них поет, играет, отлитое слово оживает в красках и переливах, пылая тонкой цветной акварелью. 

Люблю обычные слова,/Как неизведанные страны./Они понятны лишь сперва,/Потом значенья их туманны./Их протирают, как стекло,/И в этом наше ремесло (Д. Самойлов)

Думала, навсегда утеряна традиция преемственности. Особенно в наши дни, когда хлынуло столько разного мусора, из тени вышли деревянные писаки всех мастей. Как будто ошалели от свободы, они кропают «красивости», рифмоплетствуют и подворовывают, кто во что горазд. «Химера… нетленный …всепланетный… звезды… космос… вселенная… турбулентность…» и прочая чепуха – любимые их словечки. Берутся за прекрасные темы, а пишут, как попало. 
В поисках гармонии талант способен ясно выразить в простоте сложный мир чувств, не претендуя, что его услышат и поймут, прекрасно напишет обо всем, что его окружает, волнует и мучает. 
Но твержу в надежде: «Они еще вернутся, вернутся…». Эстафета поколений не может быть утеряна, она продолжается.

Не я там грыз сухарь, вмерзал в окоп,
Вставал под пули, шёл в атаку – в лоб. 
Как ни суди, но выпало не мне
Сказать большое слово о войне.
Как ни суди, нет слова под рукой
С осколочной, с открытой пулевой.
Нет слова, равнозначного почти
Руке, растущей ночью из культи.
Но слово есть, и пусть оно мало, — 
То о войне свидетельство моё.
Свидетельство ребёнка и мальца.
Я жил в то время, ждал с войны отца. 

Это стихи талантливого поэта, скромного человека Георгия Киселёва. Давно с ним дружна, внимательна к его критическим замечаниям. Недавно он прислал мне свою рукопись будущей книги «Час молитвы. Избранное. Стихи и переводы». Тут и ахнула! Настоящая поэзия. 
Георгий Киселёв тонко чувствует красоту мира, его сердце отзывчиво гармонии, он созерцает природу, вслушиваясь в ее движение, живое дыхание, собирая медоносный нектар поэзии. Обрадовалась зрелости и свежести строк. Главное – у поэта чуткий слух, что очень важно для внутренней организации, как не вспомнить слова Булата Окуджавы: «каждый пишет, как он слышит».

Георгий Киселёв родился на Вологодчине, тридцать пять лет живет в Волковыске, в 1967 году окончил Литературный институт имени Горького (творческий руководитель Илья Сельвинский). Он член Союза писателей Беларуси, переводчик поэзии с белорусского, немецкого, критик, постоянный автор литературного журнала «Нёман», публикуется в российских коллективных сборниках и журналах, как «Сибирские огни», «Дальний восток», «Молодая гвардия», «Нева», «Наш современник». 
Поэт стоит по особому, его отдельность заметна, так как он другой формации, прошел хорошую школу, учился у поэта Ильи Сельвинского, остро чувствует у современных авторов чужую игру слов, нагромождение штампов, неискренность, вычурность формы. В погоне за гладкой рифмой молодые эквилибристы заимствуются чужие, иностранные слова, тем самым обедняется русский язык: «вираже – уже, круиз – сюрприз, эры – веры, экспозиция – оппозиция…». 
В последнее время мне очень близка военная тема, многое в поэзии Георгия Киселёва совпадает с моими мыслями, настроениями, убеждениями. Когда он обращается к высоким темам о войне, патриотизме, Родине, его взгляд светел и порой грустен, строки полны горечи и покаяния. Через малое, частное, камерное в поэзии Киселёва ненавязчиво, тихо преломляется большое, возвращение к истокам рода, прошлым событиям обогащается воспоминаниями.

Без вас, фронтовики, я – сирота,
Без вас, осколки старших поколений.
О сколько светлых и святых мгновений
Мне подарила ваша доброта!

Георгий Иванович – состоявшийся поэт, в жизни наблюдателен, в поэзии разнообразен. Его лирический язык пластичен, метафорически богат. В нём нет ничего лишнего, чувствуется филигранная огранка, сдержанность в «неприкаянных строках», поиск мастером новых сравнений и художественных находок.
Не встретишь набившей оскомину патетики, пустых фраз, от них любой человек устает и морщится. Тогда как у «парадных» стихотворцев любой читатель, даже без гуманитарного образования, сразу почувствует фальшивые ноты. 
Георгий Киселёв – автор единственного сборника стихов «Прозрение», изданного в далёком 1968 году. За прошедшие пятьдесят лет много писал в стол, собралось на целую книгу избранного. Она давно свёрстана, вычитана, готова, но нет ей хода, как и сил у немолодого поэта её пробивать, ходить по инстанциям, издательствам, доказывать кому-то, что неизданная книга ранит душу, не даёт покоя.
И как горько звучат слова о себе в стихотворении «Вместо предисловия».

…И вот за мной семи десятков след,
И голова белеет не от пыли. 
Я сам себя забыл на сорок лет
И не в обиде, что меня забыли.

Ни книг за мной, ни перьев золотых.
Я – словно к бою опоздавший витязь. 
Среди друзей удачливых своих
Мне стыдно за мою неплодовитость.

Ужель на лире в семьдесят бряцать?
Жизнь пронеслась, как мимо электричка.
И с тех шестидесятых в стол писать
Заматерела вредная привычка.

Как же так случилось, что даровитый поэт остался незамеченным, вынужден прозябать в стороне и ждать. В узких литературных кругах Беларуси имя его хорошо известно, он уважаем, но дальше вежливых обещаний дело не продвигается. 
В его книге через два-три поколения перекличка ушедших поэтов прошлого. Только руку протяни – рукопожатие с Николаем Рубцовым, Юрием Сапожковым и другими близкими по духу коллегами, земляками, сокурсниками, которых Георгий Иванович знал, с кем общался, у многих учился. В подборке есть раздел «Мой пантеон» об ушедших учителях, друзьях и товарищах. Книга образец стиля, утонченного вкуса, формы и содержания для начинающих.
Стихотворение «Ветеран» 1988 года, а его строки не меркнут, не вянут, но как хорошее старое вино, наливаются силой и терпкостью. Так не напишет сегодня молодой нигилист.

Даже этот старик сник.
Побледнел. Помрачнел. Скис.
Даже этот, что в давний миг,
Как чумных ошалевших крыс,
Прямою наводкой бил
Куцых «тигров», грузных «пантер»
И сумел превозмочь предел
Страха, боли, последних сил.
А когда его взрыв разметал, 
Он пополз на одной ноге, 
А другую оставил там –
Там, на курской крутой дуге.

Всем казалось, он был – сталь, 
По-солдатски к боли привык,
Даже этот старик сдал,
Этот мощный большой старик.
Он растерян, подавлен, смят
Не войной, не виной – тоской:
Изувеченный старый солдат,
Ну кому он нужен такой?

Был, наверное, кем-то любим
И удача шла в полный рост.
Как случилось, что он – один?
Вся опора его – трость.
Каждый шаг для него – боль.
Он к стене норовит – спиной.
Каждый шаг для него – бой
С болью, старостью и войной.
И его с четырёх сторон
Обтекает людская рать.
Под рукой его костылём 
Я считаю счастьем стоять.

Мы часто бубним, повторяя: в литературе надо сохранять традиции, традиции, традиции… Но слова без добрых дел остаются словами, издевательски легковесными, никому не нужными. Кто и что мешает издать книгу нашего талантливого земляка? 
Удивилась, обнаружив в рукописи стихи о так называемом поколении второго ряда, уже почти ушедшем. Автор безжалостен к себе, ко всем, кто рядом, узнается время, его нерв, поднята извечная тема – предназначение поэта, его одинокий путь и предназначение.

Под нами – край, обрыв, карниз.
И всюду – пропасть, всюду – бездна.
Мы – из двадцатого, мы – из
Той юности, чьё имя – бедность.

В потёртых куртках и пальто
И в обуви, что просит каши,
Мы Божьей милостью – никто,
Мы – из потери и пропажи.

Никем не узнаны в толпе,
Всегда нигде и всюду близко,
Мы – в перечне из и. т. п.,
Из и. т. д. – за гранью списка.

Из тех, кто, вторя соловью,
Щебечет в рифму до восторга,
Кто душу вечную свою
Не выставлял предметом торга.

Кто над одной строкой рыдал,
Омытой от вселенской пыли,
Кто свою совесть не продал
Не потому – что не купили.

Пусть оккупируют Олимп
Рабы тщеславия и рвенья,
Возносит наши космы в нимб
Священный ветер вдохновенья.

Мы, как ручьи, слышны в тиши.
А вы попробуйте пробиться
Сквозь залежи печатной лжи
И пролежни чужих амбиций!

Над нами неба решето
Сквозит созвездьем наудачу.
Мы Божьей милостью – никто,
Но вы без нас – никто тем паче.

Творчество Георгия Киселёва возвращает нам почти умолкшие эхо военной поэзии поэтов-фронтовиков.
Название книги «Час молитвы» – неслучайно, в стихах «ЗВЕЗДА РОЖДЕСТВА», «ВЕРБНОЕ», «CТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА», «НА ПАСХУ», «НАКАНУНЕ ТРОИЦЫ», «ПСАЛОМ 90» и других узнаются вечные христианские мотивы и сюжеты, поэт пытается разобраться в себе, прислушивается к внутреннему строю души, его сомнениям и душевной смуте помогает вера. Для него она тот фундамент, что укрепляет силы, вселяет надежду и любовь. «Всё придёт в равновесье, устроится,/Лишь настрой на небесное слух,/Накануне спасительной Троицы/Ливнем веры очисти свой дух!» («Накануне Троицы»).
Поэт Г. Киселёв часто эмоционально не сдержан, его сомнениям присуща и скупая философская окраска, и художественное восприятие мира. «Все сегодня в радости толкутся,/Все, кто любят пряники и кнут./Господи! – и те, кто отрекутся./Господи! – и те, кто проклянут».
В осмыслении прошлого нет отчаяния, растерянности духа, но есть спокойная уверенность в правоте своей жизни, сквозь христианское смирение, как в стихотворении «Скрижали», ощущается твердость собственных убеждений и мудрое вглядывание в текущие дни. 

Не разобрать – где друзья, где враги.
И бездн для души не счесть.
Но слышится:– Родину береги,
Стой за её честь!
Душу свою спасу от хламья
И распахну для любви.
Родина, Вера, Память, Семья, –
Это скрижали мои.

Невозможно в оперативной статье рассказать о содержании всей книги, под одной обложкой собранны стихи, накопленные за десятилетия. Хотелось бы, чтобы специалисты провели литературоведческое исследование творчества Георгия Киселёва, как он сам себя называет «Я – русский белорус». В этих словах нет неожиданностей парадокса, но чувствуется душевная простота и доверие, искренние чувства сопряжены с духовным братством, генетической памятью русского человека и поэта, потому «Душою – белорус».
«Народ, который мудр и прост,/Чтит мирных предков прах./И здесь у счастья столько гнёзд/На крышах и столбах!»
Моя задача иная – привлечь внимание к талантливому поэту, помочь ему издать книгу.