Перед самым концом...

Командировка в зону беды

Тридцать лет назад, 7 декабря 1988 года произошло землетрясение, подземные толчки которого всего за полминуты разрушили почти всю северную часть Армянской ССР, где проживали около 1 млн человек. Стихия практически стерла с лица город Спитак и 58 сел, а также частично разрушила города Ленинакан (нынешний Гюмри), Степанован, Кировакан (переименованный нынче в Ванадзор) и еще более 300 населенных пунктов.
В результате землетрясения погибло, по меньшей мере, 25 тысяч человек (по другим данным — до 150 тысяч), 19 тысяч стали инвалидами, 514 тысяч человек остались без крова.

Анонсный трейлер фильма «Спитак», показанный на ряде телеканалов,  всколыхнул воспоминания о событиях тридцатилетней давности. Тогда, в декабре 1988-го, страну повергло в шок известие о страшном землетрясении, превратившем в руины города на севере Армении. Но одновременно весь Союз захлестнула волна сострадания. Выпуски новостей  радио и телевидения практически полностью формировались из корреспонденций и репортажей, связанных с ходом спасательных работ в зоне стихийного бедствия, а также сообщениями из разных республик Советского Союза о помощи, которую их граждане, коллективы предприятий и местные власти оказывают пострадавшей Армении. Мой Донбасс одним из первых откликнулся на беду.

ДОНЕЦК

– Узнай, пожалуйста, как отправить посылку в зону землетрясения? – попросила жена, когда я собирался на работу.
– Какую посылку?
– С детскими теплыми вещами. У нас  их много.
И действительно – наша дочь, которой в том декабре исполнилось два года, была единственной девочкой в семье. И когда она родилась, родня – бабушки, дедушки, тети и дяди, а вдобавок и многочисленные друзья – надарили  целый гардероб теплых детских платьиц, костюмчиков, кофточек и прочих вещей. Большую часть которых быстро растущая девочка даже не успела примерить.
По работе в этот день мне надо было заехать в Калининский райком партии, где я и спросил о посылке. Оказалось, что почтовые отправления в Армению принимаются всеми почтовыми отделениями Донецка бесплатно. 
И неожиданно здесь же я стал свидетелем весьма символической сцены: в кабинет заведующего отделом, с которым мы беседовали, в сопровождении инструктора вошла молодая пара с младенцем на руках. Оказалось, что они хотя отправить в Армению свою детскую коляску, но не знают, как это сделать.
– Но ведь она и вам нужна, – заметил зав. отделом.
– Да поймите, мы себе еще купим, а пока и на руках сынишку поносим, на санках повозим, – волнуясь, пояснила мама. – А там она нужнее – в ней младенец, как в домике, жить сможет. Люди ведь без жилья остались, детишкам труднее всего…
Выход нашли сразу – инструктор был послан в расположенный рядом магазин радиотоваров с заданием отыскать самую большую коробку из-под телевизора. Коляску  упаковали и отправили на райкомовской машине на стацию «Моспино», где комплектовался вагон с посылками для Армении. 
Вернувшись в редакцию, я рассказал об этом эпизоде коллегам. И вот ведь судьба журналиста – через полчаса вызывает редактор и предлагает поехать в Спитак, чтобы собрать материал  о донецких  железнодорожниках, восстанавливающих разрушенную магистраль. Вылет – сегодня ночью.
Поздно вечером мы с фотокорреспондентом Геной Гордиенко стоим у грузового Ил-76, ждем закрепления контейнеров с баллонами жидкого кислорода. Наконец погрузка закончена, мы занимаем места в самолете.  
– Держитесь крепче, – советует проходящий на свое место штурман. 
Совет оказался своевременным и полезным – мощная машина, едва оторвавшись от земли, круто забирает вверх.  Сзади обидчиво звенят  «связанные» цепями стальные баллоны с 30 тоннами кислорода. Несколько минут – и наш Ил, набрав нужную многокилометровую высоту, ложится на курс. 
За стеклами иллюминатора – освещенное Луной бледно-голубое одеяло плотных облаков, укрывшее Ростовскую область и Северный Кавказ. И вдруг в просветах появляются далекие огоньки, а затем – фантастическая панорама горных хребтов. Картина этой застывшей мощи завораживает.    

ЕРЕВАН

Закладывает уши – самолет начал снижение. Под крылом – аэропорт Звартноц. Пробежав по взлетно-посадочной полосе, вдоль которой   греются разведенных в железных бочках у костров вооруженные солдаты, наш Ил-76 долго выруливает на дальнюю стоянку, где и застывает. Минут через пятнадцать раздается стук в бортовой люк. В наш отсек поднимаются парень в форме гражданской авиации и автоматчик.  Проверяются документы на груз, а потом и наши. Узнав, что мы журналисты и направляемся в Спитак, дежурный диспетчер, представившийся Николаем, предлагает подбросить нас до аэровокзала, где расположен штаб. По дороге он рассказал, что сам – из Ульяновска, командирован в помощь ереванским коллегам. Заодно пояснил, почему так много вооруженных военных.
– Чтобы пресечь возможное мародерство, – поведал Николай. – Первый самолет с австрийскими горноспасателями разгружали так называемые «добровольцы», которые умудрились раскурочить во время разгрузки контейнеры с аппаратурой, выведя ее из строя. После этого по требованию экипажей остальных самолетов разгрузку осуществляют исключительно военные.
Ночуя в общежитии так и оставшегося неизвестным для нас завода, наблюдаем танки, с лязгом передвигающиеся по безлюдным улицам – эхо Карабаха, где в это время «выясняли отношения» армяне и азербайджанцы.  Утром видим  эти боевые машины на подходе к центральной площади армянской столицы. Долго ищем комендатуру, дабы получить пропуск в зону землетрясения. Нашли и весьма удачно – сразу же выехали в Спитак в компании с польскими журналистами.
Полякам все было внове – они то и дело справлялись у нас обо всем, что видели. По мере возможности поясняли им, почему из окон многоэтажек из характерного для архитектуры Еревана светлого туфа свешиваются черные полотнища – живущие здесь пребывают в трауре по погибшим  родственникам. 
Начался подъем в горы – и за спиной открылся вид  на легендарный Арарат, освещенный лучами заходящего солнца. Но ненадолго – микроавтобус резво несся навстречу сгущающимся сумеркам. Быстро темнело, как это бывает в горах. Но через какое-то время выплыла огромная и яркая луна, в свете которой справа от нас засверкала снежной шапкой самая высокая вершина горы Арагац, заслонив собой три остальные. Однако долго любоваться не довелось – микроавтобус вдруг словно спрыгнул с трамплина. «Все время забываю об этом уступе, – бросил через плечо водитель Аршак. – Это уже после землетрясения такой порог образовался. Скоро Спитак».

СПИТАК

Луна светила над Спитаком, как мощный прожектор. И в этом свете вырисовывались нереальные картины. Вот стена пятиэтажного дома, на балконах которого белеет развешенное для сушки белье. Но повернув за угол, видишь – дома нет, устояла лишь эта стена. А машина петляет дальше, направляясь к лагерю. Здесь горят фонари, в свете которых полощутся над палатками флаги стран почти половины мира, в том числе и всех тогда еще союзных республик. Поляки, увидев  бело-красный, прощаются с нами и спешат к своим. А мы начинаем ночной поиск земляков. Он завершается в воинской палатке, куда нас гостеприимно пригласили офицеры воинской части. 
Это подразделение, как рассказал нам утром старший лейтенант Марат Рустамов, дислоцировалось в нескольких километрах от Спитака. И выдвинулось в город практически сразу после удара землетрясения. Воины первыми приступили к спасательным работам, разбирая завалы и извлекая из-под них и живых, и мертвых.  Пронумерованные фотографии последних размещали на огромных листах фанеры, которые были на всех улицах.
– В этой ситуации нельзя было оставлять погибших на земле – их хоронили в пронумерованных могилах, а после опознания по фото изымали из могил, передавали родственникам и хоронили уже по-людски, по-христиански – пояснил Марат. 
Мы шли по направлению к штабу, и по пути старлей признался, что он и сам фактически «прибился» к роте, в расположении которой мы ночевали. Марат – офицер космических войск, служит на космодроме Байконур. Когда услышал о землетрясении, взял отпуск за свой счет и примчался в Спитак. Через несколько месяцев он прислал мне в Донецк письмо и сообщил, что его командование отметило поступок офицера премией.  
В штабе мы хотели уточнить, где работают донецкие железнодорожники. Но не удалось – на развалинах бывшего города работали уже тысячи людей. Не хватило духа и задать хотя бы несколько вопросов находившемуся в штабной палатке первому секретарю Спитакского райкома Компартии Армении Норику Мурадяну. Кто-то из присутствующих остановил меня:
– Ему не до журналистов. Он руководит всеми работами, несмотря на то, что во время землетрясения погибла его семья. Не спит уже четвертые сутки…
Наконец узнаем, что, скорее всего, наши работают в Ленинакане. Идем через развалины к автотрассе. Города нет. Геннадий запечатлевает на пленке последствия землетрясения, людей, их  ликвидирующих, а  я просто фиксирую в памяти все увиденное. Вдруг открывается вид на противоположную сторону долины, на улицу, где ровными рядами стоят дома. Но это обман – уцелели только крыши, которые опустились и укрыли рухнувшие здания.
Долго, но безрезультатно стоим у обочины  вместе с инспектором ГАИ, ростовчанином, пытающимся подсадить нас в попутку до Ленинакана. Вдруг впереди замечаю стоящий ГАЗ-69 хорошо знакомой, желто-красной окраски. Горноспасатели! Подбегаем. Ростовские, из города Шахты, но согласны подбросить нас в Ленинакан, где работают их донецкие коллеги.
Медленно выбираемся из спитакского затора автомобилей и набираем скорость по трассе. Она идет вдоль железнодорожного полотна, вернее – от того, что от него оставила стихия. Метрах в двадцати от насыпи на склоне лежит изувеченная цистерна, а неподалеку – свернувшиеся в спираль рельсы. И повсюду – развалины домов…

ЛЕНИНАКАН

Въезжаем в Ленинакан и петляем по его улицам.  Многоэтажные дома старой постройки выдержали удар, но из пустых оконных глазниц по стенам тянутся вверх черные мазки – дым от пожаров оставил след. Много разрушенных панельных домов, одноэтажных построек. Останавливаемся  у небольшого палаточного городка, разбитого прямо на бульваре. Знакомимся с земляками.
– Устроились, можно сказать, «со всеми удобствами», – шутит зам.командира Донецкого отряда Военизированных горноспасательных частей Донбасса Александр Ильин. – И безопасно на бульваре, и от «места работы» недалеко. 
«Место работы» донецких горноспасов – центральный универмаг, один из самых трагических объектов пострадавшего города. В момент удара стихии – около полудня – здесь только обслуживающего персонала находилось более полутысячи человек. Сколько было покупателей в четырехэтажном здании – на тот момент было неизвестно. Землетрясение сложило здание, как веер – последний этаж, смяв третий и второй, остановился на перекрытиях первого.
На момент нашего приезда  бывший универмаг уже был похож скорее на котлован. Ночью мы идем с Юрием Клименко, горноспасателем из Макеевки, по кромке этой ямы, направляясь к остаткам здания. Неожиданно то, что я принял за бетонную плиту, прогибается под ботинком. Подсвечиваю закрепленной на каске шахтерской лампой-«коногонкой» и оторопеваю: стою на крышке гроба! Юра успокаивает:
– Да он из не пригодившихся. В первые  дни этих гробов навезли столько, что они штабелями в пять рядов вдоль всех улиц стояли. Хорошо, что маршал Язов, когда приехал в город с Рыжковым, велел убрать их во дворы – и без того ужасов насмотрелись.

А самым страшным для горноспасателей, казалось бы, привыкших к спасению травмированных шахтеров и извлечению из завалов их погибших товарищей, стала разборка развалин школы.
– В шахте – взрослые мужики, профессия которых ежедневно связана с риском. А здесь – дети, – вспоминает Юрий. – Поднимаем бетонные плиты – классная комната с рядами парт и учительским столом. Все укрыто кремовыми шторами. Снимаем их – весь класс, детишки как сидели за партами, так и погибли вместе с учительницей    , вряд ли успев испугаться. Видимо, стекла из окон при ударе волны вылетели, шторы сквозняк поднял к потолку, который и рухнул на детей…
Молча стоим. Вдруг замечаю, как один из работающих неподалеку парней, покачнувшись, опускается на землю. Товарищи поднимают его, несут поближе к костру и, завернув в брезент, оставляют лежать.
– Дело привычное, – замечает Клименко. – Усталость сказывается. Сейчас поспит полчасика – и снова за лопату.
К экстремальным ситуациям горноспасателям не привыкать. Вот и здесь, в Ленинакане, они не теряются. Как рассказал мне позже Александр Ильин, дончане привечали всех, кто поначалу не мог найти свое место в этом хаосе.
– Вижу – стоит экскаватор. День, другой – и ни с места. А к нам прибился парень из автодорожного института. Спрашиваю его – умеешь экскаватором управлять? Умею, отвечает. Сел за рычаги – пошла у нас работа. Тут вдруг объявился «хозяин» машины. Отдайте, моя, мол, техника. Да забирай, говорю. Он командует – поехали!  Э, нет, останавливаю, экскаватор забирай, а экскаваторщик наш. Покричал он, но отступился. Машина так у нас и осталась.  
И с освещением Ильин решил вопрос оригинально. Приехали в Ленинакан трое ребят из МВТУ имени Баумана, привезли мощный светильник, который поднимается на аэростате, наполненном гелием. Где только не мыкались, предлагая свои услуги – безрезультатно. А Ильин сразу принял, да еще решил проблему с  гелием, который в Армении днем с огнем не сыскать. Заменили водородом – хоть и опасно, но работает.  И висит ночь напролет над объектом мощный светильник, обеспечивая трехсменную работу.
Днем с командиром взвода Виктором Мироненко заходим в медицинскую палатку. На матрасе, укрытый ватным одеялом и бушлатом, лежит пожилой человек.
– Как здоровье, Степаныч? – спрашивает Виктор.
– Нормально, – отвечает лежащий, продолжая гладить пригревшегося у него на груди котенка. – А это мой сейсмограф. Любой толчок чувствует, начинает мяукать и царапаться. Да и гайка подтверждает, – он протягивает руку к привязанной к потолку палатки гайке.
Николай Степанович – фельдшер Макеевского отряда. Как рассказал нам потом Виктор, он работал еще с его отцом, и в Армению поехал, несмотря на возраст.
– А теперь вот сердце прихватило, но отлежался. Оно и понятно – стольким раненым и покалеченным помощь оказывал без перерыва – ведь врачей в первые дни здесь не хватало.
–   Но знаете, что больше всего «зацепило»? – спрашивает нас пожилой фельдшер. – Злоба и ненависть, которой уже заразили людей, даже детей. Ко мне в палатку детвора зачастила – я их то сгущенкой, то печеньем угощал. И вот однажды мальчишки пришли, когда я резиновые бинты сматывал. «Дядя! – кричит один, лет десяти. – Дай мне резинку, я сделаю рогатку и буду убивать азербайджанца-турка!». У всех на устах «Карабах! Война!». И землетрясение, унесшее жизни, как уже сейчас известно, десятки тысяч жизней, ничего не поправило у них в мозгах…  
Кстати, неподалеку от палаточного лагеря дончан была разбита палатка с прикрепленной афишкой «Общество «Карабах».(Землетрясение  произошло в разгар армяно-азербайджанского конфликта вокруг Нагорно-Карабахской автономной области, в который оказалось втянуто почти все население обеих тогда еще союзных республик). Отсюда с пачками листовок выходили крепкие ребята, которые расходились по городу с определенной миссией. Одна из активисток подошла и к нам, но разговор не получился, поскольку  Виктор сразу спросил – почему активисты «Карабаха» не развалины разбирают, а пытаются организовывать митинги в пострадавшем городе? Агитаторша быстро ретировалась – не та аудитория…

РОСТОВ

Через два дня мы возвращались домой, Вместе с бойцами ВГСЧ Донбасса, которых сменили их коллеги из Горловки. В самолете, выполнявшем рейс «Ленинакан-Ростов», просто спали. Словно предчувствуя ситуацию, которая нас ждала на ростовском вокзале. Здесь чувствовалось приближение Нового Года – яблоку негде упасть, а кассам пробиться просто невозможно. Помог дежурный по вокзалу после предъявления командировочных предписаний. И не наших журналистских, а общего, горноспасательного, куда предусмотрительный Александр Ильин вписал и наши фамилии.
Прочитав документ, женщина-кассир с сочувствием посмотрела на Виктора, предъявившего бумагу, и спросила: 
– Устали, наверное, ребята?  
– Конечно! – закричал стоящий за нашими спинами мужик. – Третий час уже здесь торчу!
Мы только переглянулись – смеяться уже не было сил… Но, похоже, их не осталось и на разговор в вагоне. Виктор начал было рассказывать о своей жизни, о семье, о работе, но его хватило не надолго – заснул. И даже попрощаться с парнями толком не удалось – разбудить их оказалось весьма сложно. 
Они ехали домой, где их ждала своя работа, а мы возвращались к нашей, считая теперь себя просто обязанными рассказать об увиденном, об этих людях своим читателям…

Фото Геннадия Гордиенко из личного архива Анатолия Гордеева.