Иван Ерпылёв: «Грязь в глубине проталин / Снова родит траву»

Дети полынного века,
Дети ядерного мая и свободной России.
Вот мы выросли.
Вот я стою – родившийся в прошлом веке,
мало того – в прошлом тысячелетии,
при советской власти
(всё равно что при Мао Цзе Дуне).
Как я ощущаю свою древность!
Всё-таки память моя – оттуда

– это строки Ивана Ерпылёва. Он один из тех, кто принадлежит к первому поколению постсоветского времени – поколению 1990-х. И один из тех, кто превратил свою мечту в реальность, – пишет стихи. Лучшие из них издал в книжках – «Дети полынного века» (2013) и «Любовь и мамонты» (2015).
Живёт в Оренбурге. Юрист. Член Оренбургского областного литературного объединения им. В.И. Даля. Председатель Оренбургской региональной писательской организации Союза писателей России. Главный редактор журнала «Оренбургская заря». 
Лауреат Всероссийской литературной пушкинской премии «Капитанская дочка» (2012) и «Российского писателя» в номинациях «Позиция» (2016) и «Новое имя» (2017).

– Иван, хотя ваша книжечка – именно это слово уместно из-за её формата и объёма – «Любовь и мамонты» вышла несколько лет назад, ко мне она попала совсем недавно. Сразу же удивила обложка. А когда узнала, что она выполнена по вашему эскизу, как, кстати, и рисунки к стихам, захотелось, чтобы вы рассказали о себе подробнее. Вы согласны?

– Да, конечно.

– На задней обложке той книжечки ваша фотография – рюкзак за плечами, огромные валуны на фоне пустынного живописного пейзажа. Похоже, вы заядлый путешественник?

– Фотография сделана в окрестностях ледника, в Исландии, которой, кстати, посвящён мой цикл стихотворений «Сны Исландии».
Вообще, я урбанист. И в путешествиях предпочитаю города, а не «дикие» примечательные места. Много где побывал. Но Исландия – исключение из правил. Пока по силе эмоционального воздействия пальма первенства не у Италии, Китая, Индии и даже не у Японии, а именно у этой страны. Там сталкиваешься с первозданной, первобытной природой, её мощью – гейзеры, ледники, громадные валуны, ветер, вода… Городской, «каменный» человек, я поневоле был очарован лугами, полями, водопадами, бушующим морем, криками чаек и тупиков…

Облака укутали остров
Хоть некачественным, но пёстрым
Синтепоновым одеялом,
Лишь кинжал обоюдоострый –
Солнца луч нестерпимо острый
Насадил на крепкое жало
Сушу от и до океана.
Как на вертеле двух баранов,
Вертят остров гадкие тролли
И уже готовят стаканы,
Оттого и кряхтят вулканы,
Разрываясь от страшной боли.

– Сегодня, когда весь свет можно объехать виртуально, не выходя из дома, что вас тянет в дальние края?

– Каждое путешествие – это не только новый опыт, но и целые недели подготовки к нему. Я всегда был противником организованных туров и экскурсий. Заранее изучаю карту незнакомого города, самостоятельно разрабатываю маршрут. Когда мы с женой прилетаем в Сеул или в Варшаву, я знаю, куда идти, куда поворачивать – направо или налево, на какой станции метро выходить.
Мы полностью погружаемся в дух чужого города: передвигаемся на общественном транспорте, сами планируем свой день, а один день в каком-нибудь незнакомом городе по насыщенности, по ритму может превосходить месяцы и годы размеренной жизни.
Навык путешественника только совершенствуется. Есть города, в которых мы уже можем ориентироваться без карты, – Париж, Брюссель, Кёльн. Особенно Париж. Ради Франции я даже выучил французский язык. В первый раз, не зная языка, мы чувствовали себя там достаточно неуютно, в шестой – довольно уверенно общаемся с французами.
Мне интересно, как и чем живут люди, что происходит на улицах. Виртуально вы не почувствуете особый запах Пекина или Загреба, не оцените грандиозность того, что отражается на небольшом экране компьютера, например десятитысячного терракотового войска Цинь Шихуанди в Сиане, не отведаете настоящего гуляша или салями в Будапеште.
Тысячи впечатлений, тысячи мелочей замечаешь в путешествии, и мозг за этой работой отдыхает от повседневных дел.
И конечно же, начинаешь видеть за частным общее – то, что объединяет всё человечество.

– Утверждаете, что вы урбанист, а в стихах очевидна тяга к природной экзотике. Например:

Зелёный остров имени меня,
Загадочный, с запасами корицы,
Не ведавший мотыги и огня,
Он ждёт – ему не терпится открыться.

Там вызрели бананы, дуриан,
Там мамонты гуляют и альпаки,
И панда, и коала, и тукан,
Сбежавшие из тесных зоопарков.

Но мне его так просто не найти:
Урезаны бюджеты экспедиций,
А гаджеты по ложному пути
Ведут мою морскую колесницу.

Удача! Пойман в сеть координат
Мой остров. Но – я не сойду на берег,
Чтоб не разрушить этот райский сад,
Чтоб о кнуте не вспоминали звери.

– Побывав на разных островах – Тенерифе, Родос, Крит, – я пришёл к выводу, что любой остров – образ рая. Замкнутость пространства острова, где довольно-таки своеобразная природа, кухня, обычаи, ощущаешь особенно остро, когда смотришь на него из иллюминатора самолёта – он предстаёт почти целиком. И то стихотворение «Остров» – о поиске утраченного рая, в котором, быть может, хорошо как раз без тебя.

– Может быть, ещё просто хочется почувствовать себя творчески свободным? Вот заключительные строки из упомянутого цикла «Сны Исландии»:

Средь сказочных мхов,
безымянных камней,
В суровой, пропитанной
Ветром стране
Так вольно и радостно дышится мне,
Что сводит от воздуха скулы.

– Творческая свобода – внутри нас. Знаю многих поэтов, которые внутренне закрепостились. Они беспокоятся о том, что скажут по поводу той или иной строчки их знакомые и родственники, не слишком ли вольнодумные стихи написали, не повредят ли эти стихи их карьере. С такой позицией хоть полмира объезди – ничего не изменится.
К счастью, я вовремя преодолел «оглядку» на кого-либо в творчестве.

– При всём при том самые яркие неизгладимые впечатления остались, наверное, в Медногорске – городе вашего детства?

– В Медногорске я жил до шести лет. Потом наша семья переехала в село Беляевку – там, понятно, свои сельские, особенные впечатления… Медногорск – это моя малая родина. Оренбургская область равнинная, степная. Но в районе Медногорска появляются холмы и даже небольшие горы. Посреди города стоит Медно-серный комбинат – плавят медь, тянутся отвалы отработанной породы, дымит труба, которую видно далеко за его окраиной. Когда идёшь в лес по ягоды, в некоторых лощинах совершенно марсианский пейзаж: красная, солончаковая, безжизненная почва, отравленная медным купоросом…
В газете «Медногорский рабочий» состоялся в десять лет и мой поэтический дебют – публикация первого стихотворения. Своего рода элегическая зарисовка о природе родного края:

На деревьях листья распустились,
Снова звонко соловей запел.
Бабочки-плясуньи появились.
Быстро шмель мохнатый пролетел.

На опушке леса живописной
Ягоды краснеют под кустом,
И чернеют средь травы душистой
Холмики, нарытые кротом.

Горы в предзакатной дымке дремлют.
Небо стало быстро багроветь,
И за незначительное время
Солнце перестало вдруг гореть.

Скоро в небе густо-синем
Свет звезды вечерней промелькнул.
Звёзды рассыпая жёлтым инеем,
Месяц шаловливо подмигнул.

– Вы сами отправили стихотворение в редакцию?

– Да, сам – почтой. Кстати, я знаю немало тех, кто ни разу не написал письма и даже не знает, как подписать конверт. Меня в этом плане социализировали: из Медногорска я писал письма родителям в Беляевку, а из Беляевки – бабушке в Медногорск. Бабушка до сих пор живёт там. Так что я связи со своим городом не теряю.

– Кто ваши родители, бабушки-дедушки?

– Бабушка, Зинаида Никифоровна Трошина, отработала тридцать семь лет на заводе «Уралэлектромотор» – обмотчицей, бригадиром… Всю жизнь она читала книги, и человека более образованного, воспитанного, с сильным характером надо ещё поискать – настоящая советская рабочая интеллигенция. Мы с бабушкой очень легко находим общий язык, с радостью общаемся друг с другом. Мама, Инга Николаевна, – социальный педагог, работает в школе. Весь сложный контингент – это её профиль. Папа, Владимир Николаевич, – прокурор в отставке, человек очень принципиальный и грамотный. Родились мама и папа в Медногорске, там же и выросли, там же и поженились.

– Перейдём к другой родословной – поэтической, как определяет её руководитель вашего литобъединения Геннадий Хомутов, который постоянно сетует на то, что у начинающих стихотворцев она отсутствует: «Налицо, скорее, вся <…> текущая литература. Отсюда и все проходные, как бы узаконенные темы, и небрежность, неряшливое отношение к форме, и отсутствие родовитости».

– Геннадий Фёдорович мой литературный учитель, тот, кто привил литературный вкус и научил исправлять свои ошибки. Я начал писать стихи, как несложно догадаться, в школе. Самодеятельные, посредственные. Но мне об этом никто не говорил. Напротив, учителя восхищались: «Какой ты, Ваня, молодец!» Я и сам поверил в свою «гениальность». В то время в Оренбургском крае уже проходил конкурс «Капитанская дочка» (Ежегодная всероссийская литературная пушкинская премия «Капитанская дочка» учреждена в 1996 году правительством Оренбургской области и Союзом писателей России в честь пребывания А.С. Пушкина в Оренбургском крае и присуждается в двух номинациях – известному писателю и начинающим). Послал свои «гениальные» стихи на этот конкурс. Жду, когда будут вручать мне премию. Вдруг приходит конверт, в котором письмо, отпечатанное на машинке: «Автор совершенно не умеет рифмовать, не владеет словом, допускает ошибки. Нет своей темы, обо всём пишет равнодушно». В конце его – приписка: «Приглашаю посещать занятия литобъединения имени В.И. Даля». И подпись: «Геннадий Хомутов». Сначала расстроился… В общем, стал заниматься в литобъединении, читать книги, которые рекомендовал Геннадий Фёдорович.
В 2013 году вышла моя первая книжка стихов – «Дети полынного века».

– Вы и себя узнали бы в стихотворении Хомутова?

Первая книжка поэта легка,
Жидка она в обложке,
Первая книжка невелика,
Поместится на ладошке.
Но эти немногие сотни строк,
Которые в ней поместились,
С поэтом ходили они на урок,
За партой одной учились.
Бегали с ним по зелёной траве,
Под звёздами ночевали <…>
В каждой строке судьбу узнаю –
Ссадины есть и шишки.

– Да, первые стихи очень искренни. Со временем нелёгкая задача – не приукрасить свои стихи. А значит, и себя, своего лирического героя.
Думаю, возможность увидеть свои ошибки и осознать их – самое важное для молодого поэта. Ведь некоторые и до седых волос пишут банально, неинтересно, с глагольными рифмами, не умеют соблюдать размер.
Наше постоянное общение с Хомутовым переросло в настоящую дружбу. Геннадий Фёдорович – человек редкого ума и художественного вкуса. Поэтому многие его побаиваются – ведь он знает, кто чего стоит в творческом плане.

– Полагаете, можно научить писать стихи?

– Научить нельзя, но можно создать атмосферу, в которой люди хотят писать стихи, и стихи хорошие, потому что прививается литературный вкус, а замечания товарищей постепенно помогают «набить руку», то есть достигнуть мастеровитости. Таланта же, как говорит сам Хомутов, он никому прибавить не в силах.
Занятия у нас обычно строятся так: Геннадий Фёдорович подбирает какой-нибудь текст – стихи малоизвестного поэта или критическую статью, или воспоминания о литературе, – который заранее рассылается литгрупповцам, чтобы они могли подготовиться для его обсуждения. Таким образом, незаметно происходит и расширение нашего литературного кругозора.

– Тем не менее вы получили юридическое образование. Потом – аспирантура. Потом – собственная юридическая компания… Что же не Литературный институт?

– Думаю, программу Литинститута мы прошли в литобъединении. На самом деле, я прекрасно понимал, что творчество не может прокормить. И Геннадий Фёдорович всем говорил: «Получите профессию, а стихи будете писать и так». Это была правильная позиция. В литобъединении почти нет «потерянных» людей, которые из-за любви к творчеству не смогли выжить в социуме.

– Ваши любимые книжки?

– В школе любил книги «живые», с действием. «Приключения Тома Сойера» Марка Твена читал запоями, всё свободное время. В старшем возрасте увлёкся не на шутку эпопеей «Властелин колец» Джона Толкина – она у меня есть и в оригинале, и в пяти переводах. А вот «Гарри Поттер» не глянулся. Показалось, слишком легковесно, слишком сказочно.
Сейчас с удовольствием читаю книги о европейском Средневековье. Например, романы Кена Фоллета. Вообще, Средневековье – это время, которое меня очень привлекает. Говорят, там был мрак, чума, страдание, болезни. Но я в это не верю.
А научился читать – вернее, меня научили читать родители и бабушка – очень рано, года в три с половиной. Книги были у нас дома всегда. Потом уже сам, пока был школьником и студентом, пополнял родительскую библиотеку.

– Немного отвлеклись от поэтической родословной. Кого из поэтов-классиков считаете своим главным наставником?

– Мне очень нравились стихотворения Сергея Есенина. Но я во многом пошёл вопреки творческому почерку любимого поэта, чтобы ему не подражать. Рано увидел показной блеск и мишуру эстрадников-шестидесятников и больше ценю более камерных поэтов того же времени – Николая Рубцова, Николая Глазкова, Ксению Некрасову, Леонида Мартынова.

– Под «мишурой» что имеете в виду?

– Вычурность, манерность, эффектность и даже популизм модной тогда поэзии. Сами же те поэты признавали ущербность такого пути. Так, Белла Ахмадулина писала:

Я горестно упрёкам этим внемлю,
Я головой киваю: слаб Андрей!
Он держится за рифму, как Антей
держался за спасительную землю.

– Позвольте вас перебить. Без контекста эти строки из известного стихотворения «Мои товарищи» искажаются. Зная за Андреем «недостаток злой: / кощунственно венчать “гараж” с “геранью”», Ахмадулина тут же замечает:

и всё-таки о том судить Гераклу,
поднявшему Антея над землёй.

– Да, но здесь я сужу как читатель, а не как поэт. Как поэт я понимаю определённый вклад шестидесятников в поэзию, отдаю должное образованности Евгения Евтушенко и его титаническому труду по собиранию антологии русской поэзии «Строфы века». Но с субъективной позиции читателя после знакомства с творчеством Леонида Мартынова или парадоксального Николая Глазкова стихи Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко выглядят для меня слишком наигранными. Почему-то одни собирали стадионы, а другие – нет. Это несправедливо по отношению к не менее талантливым, но более скромным поэтам. Возможно, потому в начале 1990-х утих интерес к поэзии, что она стала дешёвой, потакающей публике. Всё-таки поэт – человек книги, а не сцены. Он не с эстрады покоряет сердца людей, а в тихом заочном разговоре, наедине с читателем.

– А стихи для вас – это...

– Оформление мыслей и эмоций. Стихи должны появляться, когда есть что сказать. Поэтому стихов у меня мало. И все – разные. Поэты часто хвастаются: «Вот, я автор семи – десяти сборников стихов». Если полистать эти сборники, то можно заметить, что там много стихов, написанных в одной и той же манере и посвящённых одному и тому же предмету, например десять стихов об осени, где автор мусолит одни и те же мысли и один и тот же образный ряд. Таким размазыванием масла по бутерброду заниматься не хочется.

– У вас немало безрифменных стихов. Почему?

– Потому что тематика этих стихов, мысли, образы, которые возникали, категорически отказывались укладываться в рифмы. И они получились лучше без рифм.
В пору литературного ученичества я написал около двухсот стихотворений в рифму, но нигде их не опубликовал – они были слабыми и банальными. А те, что напечатал, хоть и без рифмы, мне нравятся. И не только мне, но и читателям.

– Какая история стоит за вашим стихотворением «Святые»?

Все святые – из крови и плоти.
Каждый может избранником стать.

– Не люблю объяснять стихи… Это стихотворение – итог встречи с мощами святителя Филарета Московского в Храме Христа Спасителя. Святитель Филарет предстаёт очень живым, деятельным в воспоминаниях современников и даже в «Архиерейских мелочах» Николая Лескова. Святые являются живыми и деятельными до сего дня – вне зависимости от того, что их спрятали в золотые раки и издали их мысли в виде собраний творений.

– Что вам как главному редактору журнала «Оренбургская заря», который стал выходить с 2018 года, кажется интересным на современной литературной карте Оренбуржья?

– Радует небывалый подъём молодёжной поэзии – в рамках нашего литобъединения. С десяток первоклассных поэтов, которые совершенно различны, не похожи друг на друга, не подражают друг другу. Михаил Кильдяшов, Дарья Тишакова, Влада Абаимова, Валерия Пьянкова, Евгения Мухина, Лина Логиновская, Андрей Проскуряков и многие другие.
Радует возвращение читательского интереса – выступая в разных аудиториях, перед школьниками и студентами, чувствуешь, что тебя слушают и слышат.
Рад, что наши старшие товарищи – писатели Владимир Одноралов, Владимир Пшеничников, Геннадий Хомутов, Игорь Бехтерев, Александр Филатов, Александр Старых, Иван Коннов и многие другие – поддерживают наши начинания, работают вместе со мной и правлением в нашей Оренбургской организации Союза писателей России.

– Что, напротив, огорчает?

– Не по душе провинциализм чиновников, отсутствие внятной программы поддержки литературы в области, а также реальной поддержки. Тратятся миллионы на зрелищные мероприятия, на приглашение знаменитостей, но нет программы книгоиздания. Раньше были ежегодные денежные пособия от правительства области для членов творческих союзов – пенсионеров, теперь их нет. В жюри областных литературных премий засели одни и те же люди, и они присуждают премии по договорённости между собой, а не за реальные достижения. Но мы работаем, преодолеваем трудности, и чаще всего решаем свои проблемы самостоятельно, без участия чиновничьего аппарата, который, казалось бы, должен содействовать нам.

– Всё-таки вернёмся к вашему предыдущему ответу. По правде сказать, ничего, кроме недоумения, книжка одного из перечисленных вами молодых авторов, который, между прочим, член Союза писателей России, у меня не вызвала. Для того чтобы не быть голословной – наугад несколько цитат:

Если нечего Богу отдать,
Окромя бессмертной души,
На плече у Него рыдать
Остаётся в ночной тиши.

Или:

Роза красная на камуфляже
Расцветает, как на земле,
Землю, сдобренную чёрной сажей,
Уступая царице полей.

То лавровый венок, то роза
Украшают собой сильный полк.
Как политик ушёл от вопроса,
Так от пули солдат не ушёл.

И стихотворение без сокращений:

Уточки на Чёрной речке…
Здесь рыбак не промышлял,
Здесь о малом человечке
Русский гений помышлял.

Зябко, зябко бедной пташке,
Но юга не светят ей.
А вокруг пятиэтажки
Камни сдвинули плотней.

Снег истаял, будто сахар
Ленинградскою зимой.
Здесь ходил турист и ахал
Пред борделем и тюрьмой.

Выстилался мшистый бархат,
Илистый струился шёлк.
А солдатик встал из праха
И на Гитлера пошёл.

Вы действительно считаете этого автора поэтом, а её способ выражения своих мыслей, чувств, эмоций – поэзией? Впрочем, сегодня словом «поэт» разбрасываются направо и налево…

– Да, эти строки принадлежат талантливой поэтессе Владе Абаимовой, члену нашего Союза писателей России. Она лауреат Всероссийской литературной пушкинской премии «Капитанская дочка» (2008), Всероссийской премии им. Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству» (2012) и дипломант VIII Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» (2017).
С позиций теории стихосложения к её творчеству, в том числе и к приведённым вам строкам, у меня претензий нет. Там нет банальных рифм, подражания кому-либо, необоснованного использования тропов. Напротив, многие образы зримы и оригинальны: «…пятиэтажки / Камни сдвинули плотней».
Да, стихи Влады – яркий образец гражданской, патриотической лирики. Но, отвергая такую лирику, потому что она слишком громкая или прямолинейная, мы впадаем во вкусовщину. Я придерживаюсь той точки зрения, что поэзия разнообразна, нет единого творческого метода. В куртуазности и манерности нынешних дней, в либеральном лицемерии мы забыли о том, что стихи могут быть прямолинейными и жёсткими. По лёгкости поэтического повествования, умению использовать разговорную интонацию Влада – одна из первых российских поэтесс. И её лучшие строки вполне могут войти в школьные антологии:

Зачем ты жил? Чтоб правнуки твои
Продали на базаре ордена?
И ни страны, ни дома, ни семьи…
Что сделаешь – такие времена;

Отец работал. Он твердил
Про бизнес, про ремонт в квартире.
Он места мне не находил
Ни в том, ни в дивном новом мир;

А если Родина попросит,
И ты не сможешь отказать,
То как ей правду на допросе
И говорить, и не сказать?

Или её же «Четыре стихии»:

Ваша стихия – мир: дом, хозяйство, семья.
Катается в масле сыр. Дочери и сыновья –
Все в торговцы пошли. Ваш божок – пятачок.
Вам от русской земли нужен малый клочок.

Ваша стихия – власть. Вам – высоко летать.
Ваша забота – украсть так, чтоб не схлопотать.
Сколько насело тли на зачахший цветок!
Вам от русской земли нужен большой кусок.

Ваша стихия – гульба с двенадцати до шести.
Убили в себе раба, хозяина не взрастив.
Оставили на игле белой крови следы.
Вам в русской земле вовсе нету нужды.

Ну, а наша, мой друг, наша стихия – борьба.
Пусть даже рука слаба, не выпадет знамя из рук.
Сколько раз упадём, столько начнём с нуля.
Нам русская земля вся нужна, целиком.

– Видите ли, в моём понимании слова в стихах «организует» не только рифма, но и смысл, и без последнего они, извините за невольный каламбур, не имеют смысла, если речь не о стихах-«экспериментах». Кроме того, подобная «лобовая атака», словесная «стрельба» – поле агитки, пропагандистского листка. Не говоря уже об одержимости, фанатизме этого автора. Что же до «патриотичности»… Вспомните хотя бы негромкие строки любимого вами Есенина – разве они не о том же?

Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Белою каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

Да, конечно, о вкусах не спорят… Но зачем раздувать писательский союз за счёт «скороспелых» «творцов»? Издал книжку – и вот, автоматически уже там. При этом ни профессионализм «творца», ни художественные достоинства его «нетленок» вроде как и не при чём…

– У вас какое-то неправильное мнение о целях и задачах Союза писателей России. Нет никакой необходимости в «раздувании», потому что нас и так много – более 8000. «Раздувание» как раз присутствует в рядах альтернативных союзов, которые пытаются позиционировать себя на равных с нашим Союзом, который отметил 4 декабря 2018 года шестьдесят лет. Кстати, эта дата юридическая – я нашёл доказательства того, что Союз писателей России – та же организация, которая шестьдесят лет назад называлась Союзом писателей РСФСР. Союз писателей СССР прекратил существование вместе с СССР, а Союз писателей РСФСР до сих пор существует и успешно работает.
Приём в Союз осуществляется на трёх уровнях. Сначала желающему вступить в него должны дать рекомендации три его члена. Потом вопрос о приёме решается на общем собрании региональной писательской организации. Затем, в случае положительного решения, документы отправляются в приёмную комиссию Союза писателей России для утверждения. Поэтому никакой установки ни в Москве, ни у нас в Оренбурге на искусственное увеличение членов Союза нет.

– Вы меня снова не убедили… Среди более 8000 ни одного графомана?.. Обратимся снова к вашим стихам. Мотив пути так или иначе присутствует во многих из них. Вот «Баллада о выборе»:

Триста звёзд – самых ярких –
И триста дорог
На пороге сомкнули лучи.
В доме чисто и жарко,
А чуть за порог –
И навек потерялся в ночи.
– Неужели оставишь
Меня без забот? –
Вопрошает задумчивый дом.
И мой сытый товарищ,
Мой дымчатый кот
Под кроватью свернулся клубком.
Вдруг всё выше и выше
Живого огня –
Вереницы болотных огней.
Двести семьдесят вспышек
Обманут меня.
Только тридцать – небесных кровей.
Так несладко в дороге –
Сплошной караул…
Я поднял свой тяжёлый рюкзак,
Постоял на дороге
И всё же шагнул
В непроглядный, заманчивый мрак.

«Триста звёзд», «триста дорог»… Что для вас, стоящего, так сказать, на пороге своего тридцатилетия, действительно важно в жизни?

– Чтобы сохранились «души прекрасные порывы». Чтобы в жизни оставалось место для подвига, для пассионарности, чтобы мерилом поступков была душа, а не желудок. С возрастом появляется некоторая инертность, равнодушие, желание сытой и тёплой жизни. Хотелось бы не поддаться таким искушениям.