«В Греции память прежних времён живее…»

Дорогой Александр Газанфарович! Редакция журнала «Камертон» поздравляет Вас с 55-летним юбилеем и желает всяческих успехов, здоровья и творческой радости!

Со второй половины XVIII столетия в жизнь русского общества всё прочнее входят путешествия. Вояжировала вся знать – от членов императорской фамилии до юношей с гувернёрами, вояжировали духовные лица, писатели, живописцы, музыканты. Организовывались экспедиции с целью изучения новых земель: Крыма, Сибири, Дальнего Востока… 
Собираясь путешествовать, вельможи и учёные зачастую приглашали с собою художников, кои должны были осуществлять «живописное описание» этих самых путешествий. 
Одним из них стало «Путешествие на Восток», предпринятое в 1835 году камер-юнкером Владимиром Петровичем Давыдовым. Выбранный им маршрут (Ионические острова, Греция, Афон, Малая Азия) был нелёгким и требовал больших затрат. Однако в России всегда жил особый интерес к Элладе, к её культуре, знаменитым античным памятникам, к православным афонским монастырям, где в течение нескольких веков подвизались наши иноки. 
Кто станет спорить, что Греция и Рим не только определили ход европейской духовной жизни, но и задали эталоны? Ведь ни на йоту принципиально нового знания и понимания человека не добавили литература и искусство с тех времён. 
Но до той поры, пока греческие земли не освободились от османского ига, ездить туда охотников было маловато. Наконец, в 1832 году долгожданное свершилось. 
«Давно уже беспокоило меня желание посетить Восток, – писал Давыдов из Италии. – В надежде увидеть Грецию, Турцию, Анатолию, Святую Землю, я уже три месяца занимаюсь приготовлениями к отъезду…» Человек широко образованный, любитель старины, собравший в своём подмосковном имении Отрада ценную коллекцию старопечатных книг, писавший по различным вопросам общественной жизни и культуры, 

К. Робертсон. Портрет В.П. Давыдова

Владимир Петрович рассматривал это путешествие как служение на благо России.
На исходе 1834 года он обратился к прославленному живописцу К.П. Брюллову с просьбой принять участие в экспедиции, на что последовало охотное согласие. Но прежде Карл Павлович стал спешно приводить в порядок свои дела в Италии. Личное имущество он запечатал подаренным ему Давыдовым перстнем, на котором имелась примечательная надпись: «но не згораша». «Хозяину студии, – указывал Брюллов, – вручить ключи по очищению оной, а гипсы прошу раздать русским художникам с условием беречь и доставить впредь потомству российских пенсионеров по наследству».
В субботу, 4/16 мая 1835 года давыдовская группа, окончив приготовления, тронулась в путь. «Сегодня ночью я отправляюсь в Грецию и в Малую Азию, в художественную и литературную экспедицию, в сопровождении архитектора и археолога на счёт графа Давыдова, который также едет с нами», – читаем мы в письме Брюллова своему итальянскому другу, художнику Н. Фумагалли. Упоминаемый тут архитектор – это пенсионер Академии художеств Н.Е. Ефимов, а археолог – немец доктор Крамер. 

К.П. Брюллов. Автопортрет (1833)

Путевые заметки В.П. Давыдов начинает с Рима, ибо не найти «другого места, которое бы столько говорило душе и сердцу, как он. Каждая площадь его, каждый древний столп, каждая новая церковь говорят или о прошедшем обладании его целыми царствами, или о настоящей его власти над душами. Кто не был в Риме, не знает, какая важность и какое достоинство царствуют в этом городе, восходившем дважды на высшую ступень между всеми городами земли, сперва посредством своего оружия, потом своей религии». 
Какое-то время участники экспедиции двигались по итальянской территории, а в Анконе сели на пароход, прибывший из Триеста, и поплыли вниз по Адриатике. Кратковременные остановки делались у островов Корфу, Санта-Мавра, Итака, Занте. Из них наиболее приятной показалась Итака – родина Одиссея – с её источником Аретузы, вытекавшим из углубления в горе Карака. «Признаться, Одиссей владел страной неплодородной, но чрезвычайно красивой», – заметил Давыдов. У восточных берегов Санта-Мавры – античного Лефкаса – Владимиру Петровичу показали скальный массив, откуда, по преданию, бросилась в море из-за неразделённой любви к красавцу-перевозчику Фаону выдающаяся поэтесса Сафо. 
Наконец, 2/14 июня пароход подошёл к Морее (Пелопоннесу), где пассажиры высадились в крохотном местечке Катаколон. 

Первое впечатление от легендарной Эллады было для наших героев совсем иным, чем от Италии. В самом деле, при столь же безоблачном небе и всевозможных красотах природы, тогдашняя Греция не представляла того благоденствия, той кипучей живости, что так украшала Апеннины. Вместо тамошних многочисленных городов здесь были редки и самые убогие сельские жилища. «Деревень, столь бедных, как Мирака, нет у нас в России; избы выстроены не вместе, но рассыпаны по горе, между камнями и деревьями. Они без окон и печей, и даже выстроены не из брёвен, а из плетня », – охарактеризовал Давыдов деревню, где путешественниками был сделан первый привал. 

К.П. Брюллов. Утро в Мираке

Бедность и безлюдье Греции поразили и Карла Брюллова. Но он, выполняя условия договора с Давыдовым, внимательно изучал незнакомую страну, снимал виды с мест и архитектурных сооружений, а также запечатлевал уклад жизни современных греков. (Примерно то же делал и зодчий Ефимов, а археолог Крамер копировал надписи на встречающихся развалинах.)
Быстрота передвижения не позволила художнику заняться во время экспедиции масляной живописью, и работы его выполнены главным образом сепией, акварелью и чёрным карандашом. Помимо семнадцати акварелей, предназначенных для давыдовского издания, появился и ряд «вольных» тем, которые говорят об интересе Брюллова к героике национально-освободительной борьбы греческого народа. Таковы, например, сепии «Портрет инсургента Теодороса Колокотрониса», «Грек на скале», «Раненый грек, упавший с лошади». А вот рисунок, известный под названием «Горные охотники», возможно, изображает на самом деле членов экспедиции, преодолевающих сложные горные переходы.
Жизненной правдивостью, ясностью и простотой художественного языка отмечены акварели «Греческое утро в Мираке» и «Деревня Св. Рокка близ города Корфу». 
До поездки в Элладу Брюллов, нужно отметить, не уделял внимания пейзажу как самостоятельному жанру, прибегая к изображению природы как к фону в портретах, исторических или бытовых композициях. Теперь же перед ним встала задача создания собственно пейзажных работ. 

Мирака была расположена в знаменитой и прекрасной долине Олимпии, служившей некогда поприщем, куда собиралось всё греческое юношество. «Как переменилась она с тех пор, – пишет Давыдов, – когда Дарий, могущественный царь персов, восклицал с негодованием: «Что можно делать против таких людей, которые рискуют жизнью, чтобы приобрести масличный венок?» 
Теперь же долина представляла собою великолепную пустыню длиною в три мили; лишь кое-где видны были отдельные засеянные места, и нигде не наблюдалось никакого жилья. Но по-прежнему в изобилии росли дикие оливы, груши, мастиковые деревья и – аристократия здешних лесов – лавры и олеандры. 
Путешественники наши весьма желали осмотреть развалины храма Зевса (Юпитера), лежащие посреди ржаного поля и в углублении земли. Так что с определённого расстояния они были вовсе не видны, хотя и состояли из больших масс. 
Греческий писатель и географ II века Павсаний отмечал, что храм этот отличался между прочими в Элладе своей пышностью и богатством. Не забудем, что именно тут находилась колоссальная хрисоэлефантинная (из золота и слоновой кости) статуя Зевса работы Фидия, признанная одним из семи чудес света. 
Все откопанные к тому моменту французскими археологами части святилища были зарисованы К.П. Брюлловым. Обнаруженные позднее фрагменты скульптурного убранства – в, частности, метопы с изображением подвигов Геракла – демонстрируются в Музее Олимпии. 

Экспедиция тем временем продолжалась. 
Давыдов и его спутники ехали узкой извилистой дорогой вблизи берега реки Алфей – быстрой, мелкой, часто переменявшей своё течение, пересекли две другие речки, Доану (древний Эриманф, где обитал поблизости легендарный вепрь, укрощённый Гераклом) и Руфию. Перед ними лежала Аркадия – поэтически переосмысленная страна безоблачного счастья. 
Брюллов был в восхищении и находил, что яркость красок в природе здесь несравненно блистательнее, чем в Италии, а аркадские горные цепи по разнообразию форм превосходят Апеннины. 
Днём 4/16 июня показался городок Андрицена, и в здешнем трактире путешественников тут же окружила целая толпа местных жителей, которые с интересом расспрашивали Давыдова о России, например, водятся ли там двуглавые орлы и т.д. и т.п. 
Остаток того дня и следующий посвящён был изучению самого лучшего по сохранности архитектурного сооружения античной Греции – храма Аполлона Эпикурейского в Бассах, близ города Фигалия.

К.П. Брюллов. Храм Аполлона Эпикурейского

«Вид самого храма, – читаем у Давыдова, – прекрасен и великолепен к югу и западу, с прочих сторон он закрывается высокими горами. Нельзя было избрать счастливейшего места для постройки его. Он стоит на диком камне, и, хотя землетрясения не пощадили его, он мог по крайней мере держаться несколько столетий и не претерпеть такого совершенного разрушения, как храм Олимпийский. Глядя на эти серые остатки храма, <…> на дубы, его окружающие, на отдалённое море и близкие горы, невольно вспомнишь стих нашего поэта: “Прошедшее для сердца вечно!”» 
Воздвигнутый Иктином, автором прославленного Парфенона, в благодарность за избавление от чумы 430 года до н.э., храм сей находился очень далеко от главных греческих центров, в пустынной и, вдобавок, высокогорной местности. После долгих веков забвения, он был случайно обнаружен во второй половине XVIII столетия, а впервые детально обследован в 1810 году. 
Две брюлловские акварели великолепно передают голубовато-серый тон мраморовидного аркадского известняка, из которого, за малым исключением, построен храм.
Интерес представляют также чертежи Н.Е. Ефимова и научные комментарии Крамера. 

Итак, Пелопоннес остался позади, участники экспедиции, минуя Аргос, Навплию, руины Микен и Тиринфа, Коринф, перебрались в Аттику. 
Двенадцатого июня продолжили путь через Лепанто, Дельфы, Херонею, Платею, Марафон. 
Карл Брюллов без устали трудился, запечатлевая местные виды, и под его карандашом или кистью они приобретали монументально-эпический размах – «Долина Дельфийская с Парнасом», «Долина Херонейская», «Долина Итомская перед грозою». Мастерство художника особо подчеркнул В.П. Давыдов: «Краски его удивительно как натуральны и передают с необыкновенной верностью все цвета, которым подобных, по моему мнению, нельзя найти нигде, кроме Греции». 

К.П. Брюллов.  Дельфийская долина и Парнас

Кроме того, Карл Павлович был живым, умным и увлекательным собеседником. «Разговор [его], – продолжает Давыдов, – приятен как картина, ибо он всё замечает и куёт новые слова для собственных мыслей… Брюллов вмешивается в разговор только изредка, как стрелок, который выстрелив раз или два, но метко, потом выходит из сечи и наблюдает за нею в некотором расстоянии». 
Наконец, – Афины! Город, куда так стремились наши странники! Но и здесь их, несмотря на приветливость жителей, ждало определённое разочарование. «Вот уже неделя, как я в Афинах, – записывает Давыдов в свой дневник 28 июня/10 июля, – где удивляюсь славным памятникам прошлого и убожеству нынешнего города. Более разительной противоположности нельзя нигде видеть». 
Да, конечно, священный Акрополь по-прежнему царил над Афинами. По-прежнему великолепны были Парфенон, Эрехтейон с его Портиком кариатид, Пропилеи, Одеон (театр) Герода Аттика. Однако здесь ещё громоздились чужеродные турецкие постройки, включая мечеть, и рабочие-греки только-только приступили к их сносу. 
Кстати, на Акрополе ещё в 1806 году побывал человек, ныне практически забытый отечественным антиковедением – Николай Фёдорович Алфёров. 
О нём мы можем судить лишь по его письмам, публиковавшимся в журналах «Вестник Европы» и «Русский вестник» за 1808 год, да по небольшой редакционной заметке об авторе, которую сочинил не кто иной, как поэт Василий Андреевич Жуковский. 

Говорится, что Алфёров – молодой зодчий из дворян Слободской-Украинской губернии, путешествие своё совершал за счёт благотворительности. Целью его было посещение Афин, Рима, Геркуланума, Агригентума, Египта, Африки, Индии, и в ходе поездки «составить для себя ясную идею о том, какова была и есть Архитектура во всех веках и народах». Им двигало «любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в Отечестве своём имя». 
Скорее всего, Алфёрову не пришлось побывать везде, где хотелось, но афинские памятники описаны им весьма подробно: «В цитадели находятся два храма, храм Минервы и храм Ерехтеев; оба чрезвычайно разрушены. Первый из них, по огромности своих мраморов, простоял бы ещё множество веков невредимым, если бы турки во время осады Афин венецианцами не сберегали бы внутри оного огромного количества пороху; упавшая туда бомба разрушила до основания большую часть обоих длинных стен сего превосходнейшего храма, который, по всей справедливости, был чудесное произведение вкуса и дарования древних греков… 
Многие из сих колоссальных фигур, украшающие фронтоны и превосходные метопы, были пережжены на известь при возобновлении стен цитадели; а потом многие из оных перевезены в Англию милордом Эльгеном. Ещё и теперь лежит на берегу пристани несколько ящиков, наполненных оными».
Отмечает Николай Фёдорович и остатки великолепной дороги, соединявший город с портом Пирей, и монумент Лисикрата и др. Русский путешественник намеревался всё лето посвятить зарисовкам видов Афин и их окрестностей, зимой же заняться детальными архитектурными обмерами строений и остаться в городе ещё на год.
По словам Жуковского, в Алфёрове «мог бы со временем образоваться русский Винкельман, когда бы обстоятельства способствовали развитию дара его и не умерщвляли его гения». 

Между тем здесь, в Афинах, давыдовская экспедиция начала распадаться. Доктор Крамер по некоторым причинам вынужден был вернуться в Рим, а Карл Брюллов 1 (13) июля в результате неосторожного купания в Эгейском море, где он просидел часа полтора, спасаясь от полуденного зноя, получил сильный солнечный удар и на пару недель оказался прикованным лихорадкой к постели. 
Теперь Давыдов лишь в сопровождении архитектора Ефимова осматривал другие уцелевшие островки античности – Агору, храм Зевса Олимпийского, квартал Керамик, а также руины храма Посейдона на мысе Сунион (примерно в 70 километрах к юго-востоку от Афин). Интересно, что на колоннаде последнего среди множества туристических автографов XIX века сохранилась и подпись лорда Байрона. 
Вскоре после этого Владимир Петрович, решивший осуществлять-таки намеченный план, двинулся в Малую Азию на русском корвете «Ифигения». Что до Брюллова, то его, по выздоровлении, взял на борт 18-пушечный бриг «Фемистокл», находившийся в распоряжении нашего посла в Турции В.А. Бутенёва и шедший с депешами рядом и тем же курсом. Этим кораблём командовал капитан-лейтенант Владимир Алексеевич Корнилов (будущий вице-адмирал и герой Севастопольской обороны), с которым живописец очень подружился и даже создал его акварельный портрет в полный рост, на корме, у медной пушки. 
Зайдя по дороге в Смирну, «Фемистокл» 9 (21) августа бросил якорь в Константинополе, и там морской вояж Карла Павловича завершился. Через несколько месяцев он по высочайшему повелению поспешил домой, в Россию. 
А заметки В.П. Давыдова под названием «Путевые записки, ведённые во время пребывания на Ионических островах, в Греции, Малой Азии и Турции в 1835 году» изданы были в Петербурге двумя частями в 1839-1840 годах. За них Владимиру Петровичу присвоили почётную учёную степень Эдинбургского университета. Император же Николай I в знак восхищения книгой пожаловал автору бриллиантовый перстень с вензелем.