Протопоп Аввакум против патриарха Никона

Зимним утром через снежные вихри группа стрельцов в тулупах и лисьих шапках вела к Чудову монастырю в московском Кремле необычного человека. Он был одет в скромный наряд простого священника и подлежал суду высоких духовных лиц нескольких стран, собравшихся, чтобы осудить непокорного отступника от решений патриарха Никона. Это был глава старообрядцев протопоп Аввакум.

В 1666 году в Москве открылся Большой церковный собор, на котором присутствовали главы православных церквей Московской Руси и других стран. Они рассматривали важные на тот момент вопросы, связанные с реформой богослужебной практики и обрядности русского патриарха Никона. Как известно, это событие породило такое болезненное социальное явление, как раскол в Московском царстве, когда значительная часть населения отвергла церковные новшества и сохранила приверженность к старым обрядам. История раскола довольно сложна и обычно воспринимается в наше время в виде картины личного противоборства двух ярких фигур того времени – патриарха Никона (17 мая 1605 — 27 августа 1681) и протопопа Аввакума (5 декабря 1620 — 24 апреля 1682). Некоторые основания для такого упрощённого представления имеются. Оба религиозных деятеля были участниками кружка «ревнителей благочестия», возникшем при царе Алексее Михайловиче Романове, прозванном современниками «Тишайшим». К ним государь сохранил почтительное отношение даже после того, как судьба их развела в разные стороны в силу убеждений и личных качеств этих троих незаурядных людей. Но сводить суть происшедшей тогда национальной трагедии только  к их личным разногласиям было бы неправомерно. 
Никон и Аввакум были глубоко верующими и сильными волей священниками, стремившимися к очищению и укреплению православной религии на Руси. Причём каждый считал себя подвижником, направляемым рукой самого бога. У них бывали видения, в которых небесные силы поручали им вести за собой людей, исцелять душевно и телесно больных. И Никону, и Аввакуму довелось испытать на себе гнев царя, не терпевшего возражений даже от уважаемых им людей, пройти через заточение в монастырской тюрьме, а Аввакума, в конечном счёте, постигла страшная участь быть сожжённым заживо. В глазах народа Никон стал гонителем и преследователем, а Аввакум – героическим страстотерпцем. Последнему удалось духовно возвыситься и стать выразителем интересов закрепощённого народа и своим сопротивлением церковным нововведениям заявить протест против любого угнетения простых людей властью.

Кроме больших организаторских и проповеднических способностей, Аввакум обладал ещё и писательским даром. Написанные им труды, особенно знаменитое «Житие», и сегодня можно читать без перевода благодаря яркому образному народному языку их автора. Притом обладают немалой силой эмоционального воздействия, поскольку содержат описание жизни и страданий, выпавших на долю мятежного протопопа и его семьи, а также их много численных единомышленников, ревнителей русской старины. А вот Никона почитали только историки православной церкви, считавшие проведённую им реформу полезной для восстановления «истинной» веры, пришедшей из греческой Византии. Они закрывали глаза на жестокие методы правления этого патриарха, погубившего большое число старообрядцев, которые не приняли принудительной ломки привычной обрядовой системы. Но Никона и Аввакума  объединяло решительное неприятие любого иномыслия, готовность проклинать всех, кто с ними не согласен. Таков был общий настрой народных и государственных деятелей 17 века. 
Спустя века была высказана объективная оценка этих двух личностей, исходящая от профессора Московской духовной академии Каптерева: «Никон  по своему умственному складу и всему строю своего мышления, по общему характеру своих воззрений и понимания  предметов веры и всего церковного, ничем существенно не отличался от противников своей реформы: он не обладал сравнительно с ними ни высшим кругом знаний, ни более верным и возвышенным пониманием предметов веры и церковно-обрядовой практики, ни более верным и культурным пониманием окружающих его явлений. Вследствие этого Никон,  смело и авторитетно выступая в роли церковного реформатора, ломая и переделывая русскую церковную старину по образцу тогдашней греческой церковной практики, требуя от всех безусловного подчинения себе и всем исходящим от него распоряжениям, не мог, однако, вести общество по новым, более светлым культурным путям, не просветлял и не возвышал своими реформами религиозно-церковного понимания тогдашнего общества». По утверждению этого учёного исследователя раскола,  противники Никона имели ещё более неверные представления о православном вероучении и церковной обрядности, они решительно восстали против насильственных методов проведения реформы.

В самом деле, разногласия между никонианами (сторонниками реформы) и старообрядцами, выглядят совсем незначительными. Креститься двумя или тремя пальцами, петь «алилуйя» дважды или трижды, произносить во время молитвы «сыне Божий» или «Боже наш», ходить крестным ходом и вокруг купели по солнцу или против солнца, носить монашескую одежду того или иного покроя. И вот из-за этих мелких разногласий русские люди проклинали друг друга, или даже совершали акты самосожжения, чтобы не подчиниться реформаторским указам! Вся церковная распря длиной в двести лет (фактически – до октября 1917 года, когда все церкви оказались в роли гонимых) стала сплошным историческим недоразумением, основанным на непонимании противостоящими сторонами обычаев друг друга. Царская власть приняла сторону Никона и подвергла систематическим преследованиям ревнителей старины. Их выселяли из своих домов, пытали,  отнимали имущество и отправляли в дальние монастыри, которые становились местами тюремного заточения. Причём, это продолжалось и после опалы самого Никона. Он своим непокорным и властным характером вызвал недовольство царя Алексея Михайловича, лишился патриаршего сана и был отправлен в монастырскую ссылку. Интересно отметить, что по утверждению другого церковного писателя, протоиерея Флоровского, Никон не знал греческого языка. Его знания греческих православных обычаев были поверхностными. «У Никона была почти болезненная склонность всё переделывать и переоблачать по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и всё переодевать по-немецки или по-голландски. Их роднит также эта странная лёгкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность в действии. И Никон слушал греческих владык и монахов с такой же доверчивой торопливостью, с какой Пётр слушал своих европейских советчиков… И подражание современным грекам нисколько не возвращало к потерянной традиции. В  «греческом» чине  его завлекала большая торжественность, праздничность,  пышность, богатство, видимое благолепие», --  отмечает этот исследователь.  В новых богослужебных книгах на церковнославянском языке за основу брали современные греческие образцы. Ведь в Московской Руси была принята церковно-политическая концепция монаха Филофея «Москва — третий Рим», из которой следовало, что Русь является наследницей Римской и Византийской империй, уже давно не существовавших в 17 веке. Все эти новации и были отвергнуты консервативной частью духовенства и ведомого им простого народа. А всякое несогласие с властью на Руси считалось государственным преступлением со всеми вытекающими печальными последствиями. 

Как видим, и в нашей стране были свои религиозные войны, как и в Западной Европе, причём в ту же эпоху. Различие в церковных обрядах для сознания тогдашнего общества было равносильно предательству Бога и порождало ожесточённую вражду. Так всегда происходило в  стране, где вся культурная жизнь находилась под управлением церкви. Где не было места свободомыслию и отсутствовало само понятие прав человека. Хотелось бы верить, что наши современники сумеют извлечь правильные уроки из своего прошлого.