Слово, которое потрясло мир

Наступило ещё одно тёплое осеннее утро. Листья деревьев, давно уже успевшие пожелтеть, в лучах утреннего солнца обрели довольно приличный вид. Через некоторое время ореховая роща неподалёку превратилась в вороний базар, а ветки урючины заняла стая воробьёв. По мере того, как золотистые лучи солнца заполняли собой землю, то ли от ветра, то ли от дождя стали осыпаться торчавшие там и сям жёлтые листья, которые тихо кружась в воздухе, оживляли и без того красивый пейзаж. 
Собир ота, наблюдавший из окна за одним из таких листочков, не обратил даже внимания на дежурную, которая, заглянув в комнату, мельком поздоровалась с ним. В этот момент всё его тело напряглось, а взгляд был прикован к окну. Прислушиваясь к чириканью птиц, он наслаждался картиной осеннего листопада, которая всё больше завораживала его. Он с сожалением понял, что залежался тут, с каждым днем всё сильнее страдая от приступов удушья. Он готов был лопнуть от тоски, как трепещущая в клетке птица, мечтающая упорхнуть в небо. 
Он понимал, что больше не может лежать, и попытался встать, но не смог подняться и снова невольно тяжело откинулся на подушку. Он облизнул сухие шершавые губы. Затем, словно человек, пришедший к конкретному решению, сжал кулаки и сказал про себя: «Мне сегодня намного легче, надо бы выйти на улицу прогуляться. Если и дальше буду так лежать…»
Собир ота, кое-как выпрямившись, тяжело задышал. Затем уставился на кровать напротив, которая с момента его поступления в палату пустовала и сегодня навевала на него большую тоску. «Хоть бы кого-нибудь подселили ко мне, а то даже не с кем поболтать», подумал он.
«Может, ещё полежать немного? И на улице, видать, прохладно… а до завтрака ещё далеко», Собир ота глубоко вздохнул. Ему настолько опостылела эта одинокая палата, что от тоски он готов был завыть. Он хоть сейчас выбежал бы на улицу, но годы давали о себе знать. Его желания не совпадали с физическими возможностями. А ведь он только вчера оправился от болезни, и поэтому его онемевшие руки и ноги не хотели слушаться. Вначале он пытался массировать больные места, но рука ведь тоже не железная и устала немного, и он не смог самостоятельно справиться с болью в теле. Попросить об этом дежурных медсестёр он стыдился. А что он скажет им, когда даже родной сын позабыл о нём. А когда не навещает хотя бы раз в месяц родное дитя, то ты, оказывается, не можешь ни о чём попросить и других. Верно, пожилые люди молчат, но у них у всех тоска внутри, каждому из них было, что сказать. Все они от кого-то зависят. Но как ему в этот момент было тяжело не то что попросить о чём-то, но даже посмотреть в глаза этим людям, которые его обслуживали. Хорошо, что среди обслуживающего персонала есть и добросовестные, они-то и стараются утешить стариков, иначе бы здесь невозможно было оставаться ни на минуту. 
 «Теперь мне значительно лучше. Можно и вставать потихоньку. После завтрака обязательно постараюсь выйти на улицу». Вся надежда старика была на завтрак. Несмотря на то, что он уже месяц как лежит в больнице, он ещё толком ничего не ел. С другой стороны, он стеснялся есть из чужих рук, а с другой – ему легче было ответить «нет аппетита, милочка». Но несколько раз медсестра по имени Наиля всё-таки заставила его поесть. Она не стала его даже слушать. Как хорошо, что она тогда настояла на своём, и вот теперь, благодаря ей, ему сейчас не так тяжело. Но жалко, что вся его энергия иссякла. Вот если бы немного силёнки, и он лёг бы обратно на кровать. Может быть, если сейчас он сможет самостоятельно позавтракать и взбодрится, он сможет прогуляться по во-он той аллее?

Итак, Собир ота сегодня дал себе слово выйти во двор. Только вот надо добраться до той скамейки, что под чёрным тутовником, который он так любил, а дальше посмотрит. Может быть, сын Равшан в это время заглянет к нему повидаться. Если невестка уехала в Индию, то, значит, он обязательно придёт. «Главное, чтобы она точно уехала», обветренные губы старика слегка пошевелились. Даже по глазам, устремлённым вдаль, было заметно, как он сильно соскучился по сыну. Хоть бы внуков ко мне отправил, если не может сам выбраться, или этого шалопая дети тоже перестали слушаться?»
Дряхлые пальцы старика с взбухшими на них венами с обидой сильно сжали старое одеяло. Из-под натянутого вверх одеяла показались худые костлявые ноги старика.
– Завтрак! 
В коридоре зазвучал звонкий голос дежурной по столовой. Собир ота отошёл от раздумий и приготовился встать. «Хватит лежать, надоело смотреть на дверь. О, Боже, не дай никому быть зависимым от чужих в старости. Зачем ты забрал у меня женщину, с которой я надеялся вместе постареть. Боже, как же мне не хватает тебя в старости, Эзоз… 
Когда Собир ота ворча и кряхтя добрался до середины комнаты, вдруг открылась дверь комнаты и на пороге появилась толстушка Сония опа.
– Ай-да, Собир ота! Вы всё-таки встали?
– Слава богу, встал. 
– Молодец, молодец. Вы сегодня как огурчик! 
– Ах-ха. Ну-ка, дочка, веди меня в столовую.
– С удовольствием! Давайте, я с удовольствием вас накормлю. 
Сония опа с постоянно улыбающимися узкими глазами, что-то сказала и подхватила старика подмышки. Собир ота, до этого ломавший голову над тем, как бы добраться до столовой, благословил бога за своевременно оказанную помощь и решительно зашагал.

– Хватит, дочка. Дай-ка, я здесь немного присяду. Спасибо тебе, дай бог тебе счастья. Вот мы и добрались. Дальше я уже сам как-нибудь. Ты не беспокойся… Иди, дочка. 
После завтрака медсестра, не смея перечить старику, вывела его на свежий воздух во двор. Вдоль большого тротуара есть скамеечка – любимое место старика. Ему бы только добраться до неё и откинуться на спинку, а дальше лучи солнца поднимут настроение своим тёплыми лучами. А ещё отсюда хорошо видны главные железные ворота и садик напротив. Скамеек-то здесь много, на каждом шагу, но Собир ота нравилась именно эта. Ещё в первый раз, садясь на неё, он подумал: «Ого, прям как для меня специально сделана». Он никому не хотел уступать её. Особенно, он любил занимать её с утра, когда сын обещал его навестить. Пусть все видят, что он не одинок в этом мире и у него есть, кто может позаботиться о нём. Пусть и редко, но сын приходил. А вот и сын пришёл наконец. Видите, большой пакет в его руках? Обычно, он кладёт туда всего: фрукты, орехи, изюм, сдобные горячие лепёшки. Словом, всё, что душа пожелает!
Собир ота, видимо, затосковал по этим светлым дням и глубоко вздохнул. Он соскучился по этому месту ещё и потому, что давно не выходил на улицу. Ведь уже больше года, как он беседует и делится секретами с этой скамейкой. Эх-хе, сколько он всего рассказал ей. Разве можно забыть эти дни, проведённые вместе? Удобно усевшись, старик погладил скамейку по обветшалым брёвнышкам, затем оглянулся на медсестру, которая собралась уходить. 
– Да, кстати, Наиля, доченька, позвони, пожалуйста, моему сыну – Равшанбеку. Пусть как-нибудь заглянет. Если скажешь, что у меня есть важный разговор, он обязательно придёт. Ах, да, скажи ещё, пусть возьмёт с собой моих внучат. Скажи, что я очень соскучился по ним. Ладно, доченька? – сказал Собир ота, подбирая каждое слово. Как бы он ни старался спокойно говорить, в его словах чувствовались боль и глубокая печаль. 
Грустные глаза старика снова устремились к воротам. Будто через мгновенье появится его сын, будто он сегодня же выпишется из этого заведения. 
– А что, если возьмёт телефон ваша невестка? – ответила нерешительно Наиля, которая знала многое о жизни семьи этого старика. 
Понятно, почему она так думает. Ведь Собир ота раньше никогда никого не просил звонить домой и сам не звонил. Не звал сына и внуков. Он всем говорил, что если в доме не будет невестки, то родня приходит его навестить. Так он успокаивал себя и других. Иногда у него возникала мысль позвать родных, но через некоторое время он передумывал. «Ладно, думал он, не буду звать. Главное, чтобы в доме было всё спокойно. Я теперь постарел и как-нибудь проживу». После таких мыслей он снова просил Всевышнего послать ему терпение. 
– Теперь это не имеет значения. Ты не бойся, звони. Только скажи, чтобы он обязательно пришёл, поняла? 
– Ладно, скажу.
– Молодец, доченька. А теперь иди. Будь счастлива, милая. 

Медсестра нехотя оставила старика и ушла. Собир ота недолго смотрел ей вслед. Эта миловидная, общительная, ласковая женщина за всё это время стала его настоящим другом, которому он доверял свои тайны. Когда он попал в этот Дом милосердия, он никак не мог привыкнуть. Ему стыдно было выйти из комнаты. Совесть не позволяла. Он не мог прямо смотреть в глаза людям. По мере того, как он думал об этом, он ещё более отдалялся от всех и не выходил из палаты. Но прошло немного времени, и когда он изнурил себя мыслью о том, каким образом показаться на глаза людям, он попал в странную ситуацию. У него голова чуть было не раскололась тогда: он не знал, уйти или остаться. «Будь проклят гнев, как же я был глуп. Как я мог оставить свой собственный дом? Столько лет прожил, а ума не нажил…» – упрекал он себя. 
В те дни, когда он не знал, куда себя девать, появилась вот эта миловидная женщина, которая помогла ему пережить все эти тягостные минуты. Сначала она настояла на том, чтобы он вышел в столовую, затем постепенно вывела во двор прогуляться, познакомила его со всеми постояльцами, с каждым по отдельности. Поначалу он думал, что ни за что и ни с кем не заговорит здесь. А однажды сказал этой женщине: «Ах, если бы у меня была такая невестка, как ты», – и долго плакал. Так плакал, что выплакал перед ней все слёзы, всё, что в душе накопилось…
Увидев, что Наиля неподалёку остановилась, он улыбнулся: 
– Ты до сих пор ещё здесь? Да, не беспокойся ты, иди, – сказал он беспечным тоном. – Мне уже намного лучше, дочка. 
– Вам не холодно?
– Да, нет же. У меня халат тёплый, доченька.
Наиля хотела сказать, что ей за него неспокойно на сердце, но не смогла что-либо выговорить. Старик повторил свою просьбу:
– Не забудь мою просьбу, дочка. Почему-то именно сегодня мне очень хочется увидеть своих детей…
Наиля поняла старика. Кивнула и решительно зашагала. Когда она дошла до входа этого одноэтажного здания, она увидела выходящих изнутри старушек, которые шли, поддерживая друг друга. Наиля поздоровалась с ними и что-то, видимо, им напомнила. Затем немного постояла во дворе, с улыбкой наблюдая за подружками, решившими прогуляться на свежем воздухе, и торопливо вошла вовнутрь. 
Собир ота, оставшись один, хорошенько укутался в свой ватный халат и стал наблюдать за окрестностью. И на деревьях, и на траве было заметно, как проходит осень. Теперь на верхушках и ветках урючины не было слышно чириканья птичек, отсутствовали и вороны, которые обычно каркали «во всё воронье горло» в орешнике, призывая зиму. 
В этот момент перед железными воротами остановилась машина. Кто же это? Неужели, Равшан? Собир ота вытянул шею и напрягся. Но прошло немного времени, как он разочаровался, увидел незнакомых мужчину и женщину среднего возраста, которые прошли мимо него с доверху наполненными пакетами. 
Старик задумался, глядя вслед гостям. «Вот если бы Равшан тоже появился. Радость была бы неслыханная, если бы он появился именно сейчас. Если люди увидят, как мы с ним мирно беседуем… Неужели ему так сложно заглянуть по пути на работу? Никто ведь не узнает об этом. Жена же не будет за ним следить, куда он пойдёт. Э-э, как бы ты ни воспитывал сына… если невестка непутёвая, это уже надолго. Она заставит мужа идти по своей тропе. О, Боже, никому не дай страдать от одиночества».
Собир ота глубоко вздохнул, затем закрыл глаза и стал вспоминать все свои тяжкие дни. 

…С наступлением вечера у Собира ота заныло сердце. Как только невестка приступала к приготовлению ужина, у неё развязывался язык. Непонятно, делала она это нарочно или это вошло в её привычку, но этим поведением она, словно, ложкой дёгтя портила всю вечернюю трапезу. 
Не успел ещё старик закончить свои думы, как послышался звук посуды со стороны столовой. От громкого голоса невестки Насибы затрещали стёкла в окнах и дверях.
– До каких пор вы можете так ходить? Разве сейчас можно прожить на 5-6 тысяч? Вы уже 15 лет преподаёте в ВУЗе, когда вы будете получать нормальную зарплату?
Собир ота тихо встал и закрыл дверь своей комнаты. А чтобы вообще её не слышать, взял в руки чётки. Это не помогло. Невестка уже чуть ли не кричала.
В последнее время у него сердце не на шутку прыгало не только при виде невестки, но и когда слышался её голос. У него сильно дрожали руки и ноги, нервы не выдерживали, и голова начинала болеть. А ведь он думал, что теперь, когда ему перевалило за семьдесят, он будет спокоен на заслуженном отдыхе. Но как горько он ошиблась: скандалы в доме стали частым явлением. 
– Ты опять начала? – слышал он голос сына. 
– А что мне делать, если вы не реагируете! 
– Только не перебарщивай, пожалуйста. Можно было и спокойно об этом сказать, – возмущение сына постепенно прекращалось. 
– А почему я должна говорить тихо? Что, в этом доме мне вообще следует молчать? – ещё больше повышала голос невестка. – Не нравится, уходите. Скатертью дорога! Или сидите дома, смотрите за детьми, кормите их, обстирывайте и с тех же денег откладывайте на свадьбу! А я буду молча сидеть дома! 
– По-твоему они голодные? 
– Вай, вы посмотрите на него, что говорит этот без пяти минут профессор! Да, ваших денег не хватает даже на ваш проезд в общественном транспорте! В последнее время вы ведь даже обедать стали дома. И если бы я не выходила на базар, вы бы давно уже пошли по миру с протянутой рукой.
– Хватит!
– Вот как! Правда глаза колет. Мужчина, который надеется в будущем выдать дочь замуж или женить сына, не будет вечно ходить на работу и обратно с папкой подмышкой. Ладно, если бы вы зарабатывали большие деньги. На какие шиши вы собираетесь купить стенку, диван, кресла? Вы, вообще, знаете, сколько уходит на свадьбу?

– По-твоему, те, кто не выходит на базар, не женят сыновей и не выдают замуж дочерей?
– Вы не видите, как они по-нищенски играют свадьбы?! Сейчас люди не глупые, они сватаются не за красивых, а за богатых. Кроме того, если вы не хотите, чтобы вашу дочь не обижали в чужом доме, вы должны постараться её обеспечить всем! Сейчас все стараются ради детей. Лучше, давайте, увольняйтесь с работы, будете вместо меня выходить на базар. А я теперь буду ездить за границу. От перепродажи вещей ничего не остаётся. Моей выручки хватает только на то, чтобы наполнить ваш желудок. 
– Что ты мелешь? Столько лет проработать в институте и выйти на базар? Ты в своём уме? 
– Плевала я на вашу работу! Нищий на улице и тот зарабатывает больше вас. По-вашему, только мне всё это нужно? Почему я одна должна ишачить? Вы кто для них? Отец или… Я женщина и, тем не менее, тяну эту лямку, всю семью на себе тащу и в придачу вашего отца тоже!..
Старик, казалось, оглох в это время. Каждый раз, когда речь невестки заходила о нём, слова «ваш отец» сначала эхом откликались в стенах дома, затем доходили до его ушей. После этих слов словно комок застревал в горле, и до этого прекрасно слышавшие его уши переставали что-либо воспринимать. А может, не надо было этого делать?.. Острое жало, не зная, куда воткнуться, постепенно начинало атаковать его сердце. Боль не позволяла старику ни спокойно сидеть, ни заняться чем-либо. Слово, как пуля, пробивало его сердце, превращалось в яд и бесконечно съедало его изнутри.
Раньше таких разговоров не было. Тогда его жена Эзоз была ещё жива. Видимо, она умела ставить невестку на место, или же хорошо понимала её характер. Словом, она справлялась с ней, и у старика не было таких проблем. Пусть покоится с миром! Эзоз прекрасно вела домашнее хозяйство. Она никогда не кричала, не злилась, даже если была чем-то недовольна. Она могла спокойно направить невестку в нужное русло. А после того, как они выдали дочь замуж и женили Равшана, она вовсе перестала спорить. Она даже не возмущалась действиями невестки, а вместо этого говорила: «Эту трёхкомнатную квартиру ваш отец сам купил, и машину “Жигули”, пусть и старую, он тоже купил на свои деньги». Так она нахваливала своего мужа перед детьми.

Всё началось с безвременной кончины его жены. Сначала он пытался поучать невестку, но не справился. Он пытался с ней говорить и по-хорошему, и по-плохому. Было время, когда он обижался и не общался с домашними по три-четыре дня. Но не тут-то было, наоборот, изо дня в день ему в собственном доме становилось тесно. У него повышалось давление. Затем он махнул на всё рукой и окончательно замолчал. 
Иногда он обижался и на сына. Потому что он ничего не смог сказать, когда его жена, смирно работавшая в детском саду, вдруг переквалифицировалась в торговку мелкими товарами. Сказал: «пусть зарабатывает себе на карманные расходы». Вскоре невестка, продававшая финтифлюшки возле школы и детского сада, решила выйти на рынок. С того дня свёкор и муж потеряли покой. Ладно, старик сможет это вытерпеть, ему недолго осталось жить, но что делать мужу, жена которого, подзаработав немного денег, обнаглела…
Старика беспокоило то, что эти денги с каждым разом увеличивались и развязывали язык невестки. Что же теперь с ней делать? Он понимал, что сыну тоже тяжело, ему не нравилось положение вещей в доме. А ведь у них четверо детей. Не сегодня, так завтра в дом придут свататься за дочерей. Их надо выучить, обустроить, а кроме того у него незаконченная докторская диссертация…
Собир ота думал, что если невестка поедет за границу, то она изменится и вернётся к ней совесть. Ему казалось, что за рубежом ей будет трудно и тогда она поймёт, что значит семья для женщины. Но как же горько он ошибался. Помнится, тогда сын не сильно воспротивился её поездке. На самом деле бесполезно было спорить с ней. Невестка всё равно бы поступила по-своему. 
А Собир ота думал: «Пусть сами решают. В конце концов, у неё есть муж». Он не знал, что делать и ничего не сказал. Не поняв смысл молчания отца, Равшан поставил перед женой условие: «Знай, если прогоришь, будешь работать только в детсаде. Оставишь все свои дела и будешь довольствоваться тем, что есть!». Правда это или нет, но старик не стал углубляться в эти вопросы. Одно было ясно: сын не смог решительно сказать жене: «Не поедешь!»
Два раза съездив в Индию, Насиба изменилась до неузнаваемости. Те скандалы, что были до этого, были ничто по сравнению с нынешними. Невозможно было слушать слова невестки, у которой изо дня в день стали появляться обновки…

…Собир ота становилось плохо, когда он вспоминал невестку. Он что-то гневно прошептал про себя. Затем, словно отмахиваясь от тяжёлых воспоминаний, стал озираться по сторонам. Стал искать глазами птиц. Наблюдал за прогуливающимися старушками, работой садовника, который наполнял мешки опавшими листьями. Но сколько бы он ни пытался забыть тот день, когда ему пришлось покинуть свой собственный дом, не получалось. В этот момент события того дня, как чёрные тучи заволакивали небо, накрыли собой все его светлые дни. 
…Это был третий день со дня возвращения Насибы. Внук Мирсолих, повидавшись с матерью, куда-то собрался. Увидев это, Насиба спросила:
– Ты куда?
– На улицу. Сейчас вернусь.
– Зачем?
– Мама, я сейчас приду.
– Нет. Потом пойдёшь.
– Ну, ма-ма-а!
Мать не разрешила сыну выходить на улицу, и Мирсолих пытался чем-то отвлечь себя, но глазах его были тревожны. Увидев, как мать зашла в другую комнату, он на цыпочках пошёл к двери. Он даже успел обуться… 
– Хм, и куда ты собрался? – снова послышался голос невестки. – Я у тебя спрашиваю?
– За хлебом, – Мирсолих старался не смотреть в глаза матери. 
– Так, в доме даже нет хлеба? Или у вас нет денег? У дедушки же есть пенсия.
– Так ведь я не спросил его об этом, мама. Кроме того, вчера пенсию дедушки мы отдали за квартиру, – наконец Мирсолих нашёл в себе силы посмотреть в глаза матери. 
– Ну-ка, посмотри на меня? Значит, в моё отсутствии дедушка научил вас мне перечить? Ну, как же, он ведь тут жрёт, пьёт, поэтому, конечно же, будет оказывать влияние на вас!.. Глядишь, всё готово. Вам ли не знать, с каким трудом мне эта работа удаётся, нахлебники! Ты знаешь, за сколько я купила вот эту куртку, что на тебе? Даже годовой пенсии твоего деда не хватит на неё! Тоже мне, научились отвечать…
Старик молчал, стиснув зубы. Он знал, что если что-то ляпнет, невестка так разойдётся, что мало не покажется. Но… Оказывается, нет ничего страшнее жить как мышка в собственном доме: тише воды, ниже травы. Разве это справедливо? Вот, сын придёт, он всё ему выскажет. Не хватало ещё в старости жить как бедный родственник, не зная покоя. Сколько ему осталось жить? Где это слыхано? Невестка хамит! Так дело не пойдёт… А может, ему уехать куда глаза глядят? Как же это сделать? Так он смог бы избавиться от всего этого… Глаза бы его не видели её….
Вечером во время разговора с сыном проблема всё же не разрешилась. «Пусть говорит, делайте вид, что не слышите», – сказал он. Кабы он не слышал? Кабы он её вообще не видел?

Прошло немного времени, и невестка снова заговорила. 
– Да, я сказала. Сказала, что найдём квартиру и выселимся отсюда! Сколько можно сидеть в этих четырёх стенах?
– Тебе что, тесно стало? 
– Вам всё равно. Вы палец о палец не ударите, чтобы облегчить жизнь семьи. Сыновей, наверное, тоже жените здесь, в этой каморке. Это разве жизнь, разве это дом? Я не могу даже пригласить сюда гостей. Знаете, как сейчас живут люди припеваючи. У них несколько участков. Под ними по две-три машины. Они не то, что себе, но и детям покупают. Сегодня принято дарить машины даже зятьям. Хорошо, что у вас одна дочь. Иначе, наверное, вы покончили бы с собой?
Равшан что-то пробурчал, старик не расслышал. Насиба пуще завелась. 
– Как же я была слепа. Я только теперь это поняла. Думала, что если учится в университете… Разве ж я знала, что всё так будет… Вы своей вот этой пустой головой когда-нибудь думали: можно ли сейчас прожить на вашу зарплату? Завтра дети закончат школу, надо будет устраивать их на учёбу… На каждого потребуется, как минимум, по три-четыре тысячи зелёных. 
– Ты же только что говорила обратное. Теперь захотелось детей обучить…
– Они не будут таким преподавателем как вы. Ясно? Один будет прокурором, другой в таможне работать! И профессию надо уметь выбирать. Сейчас именно такие люди живут на широкую ногу! А вы всё ходите со своим старым портфелем. Тоже мне, будущий профессор! Какая от этого польза? Да, я обучу их, но они не будут преподавать.
– Ты за них не беспокойся. Я их сам подготовлю к вузу. Оставь свои зелёные себе! Если ты копишь их на учёбу, то можешь не утруждать себя. Лучше займись домашним хозяйством как другие женщины. Позаботься о детях, им не хватает твоего тепла.
– Ты думаешь, я буду смотреть за этим домом? Да мне же тут воздуха не хватает. Лучше скажите вашей дражайшей сестре, чтобы забрала вашего отца к себе. Он постоянно ругается со мной. Если он начнёт что-либо говорить, его уже не остановишь. Пусть она тоже годик присмотрит за родным отцом. Вот тогда я погляжу на неё. Через неделю же она от него откажется. Что вы уставились, не нравится? Можно, я тоже поживу по-человечески? Почему я всё время должна выслуживаться перед ним?
– Что ты мелешь? Отец никуда не пойдёт, поняла?!
– Ну, тогда я уйду! Найду квартиру в аренду и детей с собой заберу! Сгиньте вы оба со своим отцом! Я погляжу, как вы справитесь вместе! Дома, видите ли, сиди! Да, если я не выйду на базар, вы же с голоду помрёте… Паразиты…
В этот момент что-то грохнуло. Послышался вой невестки. «Это мне за то, что я стараюсь?!», – начала она кричать. Старик дальше не мог выдержать. Он шагал по комнате из угла в угол, ему в этот момент весь мир казался настолько отвратительным, что ему даже жить не хотелось. Сколько зла, обид и печали вокруг. Он хотел вмешаться в их ссору, но резко остановился, потому что знал, что невестка сразу начнёт кричать и причитать, мол, вдвоём на одного. Стиснув зубы, он попытался успокоиться.
Собир ота не скандалил и даже успокоился, но не смог он справиться с давлением: хватаясь за сердце, он упал на диван…
Губы у него высохли, он весь покрылся холодным потом и обмяк. Он хотел растянуться на диване. Но сколько же шагов надо пройти до своей комнаты. Эх-хе! Он же там умрёт от скуки и одиночества. Нет, лучше он немного посидит, а вдруг сын появится. На душе почему-то неспокойно. Каким бы ни было родное дитя, но, когда оно рядом, и умереть не страшно. Потому что он похоронит отца, хотя бы из стыда перед окружающими.
Старик взгрустнул, затем вынул из-за пазухи старенький платочек и вытер лицо. Тело его отяжелело, он невольно закрыл глаза и снова сел на стул…

…В какой-то момент заскрипели и распахнулись железные ворота. Затем стало очень светло, и всё покрылось густым белым туманом. Собир ота вначале ничего не понял, но через мгновенье средь белого тумана он увидел Эзоз в белоснежном одеянии… Глаза его застыли от удивления. Жена тихо приближалась к нему, но непонятно было: летела она или шла. Средь белой дымки не видно было её ног. Эзоз была прекрасна. Когда она протянула к нему руки, у него дыхание спёрло. 
– Эзоз! О, Всевышний! Как тебе удалось вернуться оттуда?
Эзоз подошла ближе и протянула руки.
– Вставайте, теперь, отец. Я пришла, чтобы забрать вас с собой.
– Куда?! Куда ты хочешь меня забрать? Э-э, да… ты смотри-а, я даже забыл. Что я вообще болтаю. Но… погоди, немного. Я жду Равшанжона… Если я уйду не предупредив его, ему будет очень тяжело. Как бы там ни было, он ведь наш единственный сын. Да, я сердцем чувствую, что он сейчас появится. Иди, лучше посиди возле меня чуток. 
– Вижу, вам очень тяжело.
Собир ота с трудом глотнул. В тот же миг из его глаз покатились слёзы.
– Ты знала, что я здесь нахожусь? 
– Вставайте, отец, не капризничайте.
– Ты, как была суетливая, такая же и осталась. Знаешь, я ведь давно уже не видел внуков. Можно я с ними как следует попрощаюсь, а жена? А после… мне обязательно надо дождаться Равшанжона, а то он не оберётся позора.
– Вы и так его опозорили, когда после больницы поехали сюда, а не домой, – женщина сделал недовольный вид. Брови её нахмурились, слова стали жёстче. – Разве может человек оставить свой собственный дом?
– Эх, жена, я думал, ты всё знаешь и видишь… Ты вообще за кого беспокоишься: за меня, сына или внуков? А если бы невестка с четырьмя детьми ушла из дома, разве б не было большего позора? Я ведь об этом думал, Эзоз. А ты…
– Чем так ездить с чужими мужиками из города в город в погоне за деньгами, изменять мужу на каждом шагу, так, чтобы никто не узнал, лучше бы она развелась. Бедный мой, Равшан! Как же ему тяжело. На самом деле вы…
– Что я?
– С детства вы приучили его к книгам, но не научили его торговле. Хотели его обучить, сделать человеком. Я против этого ничего не имею. Да, сын образованный, учёный, но чего он добился в жизни?.. Теперь он каждую секунду выслушивает упрёки женщины, которая с трудом окончила школу и даже не переступала порог института. Обидно, когда кто-то «из грязи – в князи», а сколько у него хамства.
– Ты думаешь, это будет продолжаться всю жизнь? Мы же каждый день видим, сколько людей в бешеных гонках за деньгами обанкротились и потеряли всё нажитое. Может, невестка тоже одумается однажды. И что дальше? В конце концов она будет жить на пенсию твоего сына! Эзоз, детям невозможно купить за деньги совесть, воспитание, нравственность. Добро и милосердие – это совсем другие понятия, жена. Нельзя такие ценности за деньги вложить в чью-то душу. Деньги, заработанные за счёт унижения родителей и мужа, никогда не принесут счастья. Это недолгое удовольствие. Давай, лучше о другом, жена. Знаю, сыну нашему тяжело. Он не знает, как поступить, страдает. Но он очень терпеливый. На работе и в махалле его очень уважают. А самое главное, студенты его очень любят. Знаю, что такой образованный человек никогда не пропадёт, Эзоз. Всё проходит, и это пройдёт. 

– Согласна, но, если бы я знала, что такие дни наступят… Сейчас ведь время наглых, отец. 
– Ладно, не беспокойся. 
– А как не беспокоиться. Мы разве для такой жизни его воспитывали, женили? Ведь мы мечтали, что в старости он будет нашей опорой. А как мы радовались, когда родились внучата?! Вы по-особенному к ним относились. Без конца возились с ними, на плечах носили, говорили, что именно они в старости будут носить вас на руках. Каждый раз возвращались домой с гостинцами для них. И где теперь они? Как всё-таки несправедлива жизнь! А ещё говорит «не беспокойтесь».
– Одна надежда на Всевышнего. Остаётся только терпеть, жена. А ведь дети, дочери хотели меня забрать к себе, но я сам не согласился. Разве я мог найти покой в доме зятя, когда не нашёл его в собственном доме. Поэтому, когда просишь Аллаха о сыне, оказывается, надо ещё просить ему в придачу добрую и совестливую жену. От невестки, оказывается, многое зависит, жена. Они всё равно по-своему вьют из мужей верёвку. Особенно, если видят красивую жизнь… Но как же ты вовремя пришла, Эзоз. Ты говорила, что устала ждать меня. Ну-ка, давай, помоги мне встать. Думал, Равшанжон придёт… и внуков тоже не видать…

– Вставайте, вставайте, дедушка!
Собир ота вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла медсестра. Она приготовилась поднять его. 
– Пойдёмте, дедушка, поспите немного. Солнце светит, но всё равно прохладно. Вы замёрзнете.
– Ты давно уже стоишь, дочка? – спросил смущенно Собир ота. 
Неужели, она слышала его разговор с женой? Не-ет, он же говорил мысленно, наверное, она не слышала.
– Я только что пришла, – Наиля сделала вид, что ничего не заметила, хотя отчётливо видела его подавленный вид. Она мило улыбнулась.
– Слава Богу! – сказал Собир ота и облегчённо вздохнул. Затем с помощью доброй медсестры осторожно приподнялся с места. 
– Ты сама догадалась или …
– Вы долго засиделись, вот я и подумала, что вы устали. Вы немного отдохните в комнате, а потом снова выйдете на прогулку. 
– Спасибо, дочка, спасибо. Но… почему-то…
Собир ота дальше не смог выговорить. У него не было желания идти обратно в палату. Он очень устал. У него не было сил. Ему хотелось растянуться на кровати… но ноги не хотели идти туда – вовнутрь.
«Какой же я бессовестный муж, – старик вдруг начал себя упрекать. – Отпустил ни с чем мою Эзоз, которая так хотела со мной пообщаться. Я ведь так мечтал её увидеть, ждал встречи с ней, сколько мысленно просил её забрать меня с собой. А теперь… он будто испугался. Почему я не прикоснулся к её рукам, которые она протягивала мне? Почему я не пошёл за ней? Эх, глупый старичок. Когда ты ждал, на что ты надеялся?» 
Собир ота, оглянулся по сторонам. Медсестра спросила его: 
– Не хотите заходить в палату, дедушка?
Старик растерялся, не знал, что ответить. А что он мог сказать? Ведь сердцем он чувствует, что так и будет. В голове у него несколько раз проскользнула мысль о том, что сын, возможно, не придёт. Всё, хватит, он теперь не сможет здесь оставаться. Он и на улицу вышел, увидел, так сказать, свет. А теперь надо зайти обратно и …
– Я думал… сын придёт. 
– Я ему звонила и сказала про вас. Может, придёт. А пока вы зайдите в комнату, отдохните.
– А кто взял трубку?
– Внук ваш, Мирсолих. Он, оказывается, собирался в школу. Сказал, что сейчас же приедет. Невестка ваша вчера уехала в Турцию.
 – Слава богу! – вырвалось у старика.
Собир ота и сам не понял, сказал он это вслух или мысленно. Сделав лёгкий вздох, он посмотрел на медсестру.
– Ладно, пойдём, дочка.

Наиля удивилась. Понятно было, почему он сказал «слава богу», но непонятно было, почему он сразу согласился пойти в палату. Ведь ему очень не хотелось идти обратно. «Странно. Он, наверное, хочет сам навестить внуков или обрадовался тому, что Равшанбек сможет спокойно прийти навестить его?». Наиля завела Собир ота в его палату. Старик покрылся холодным потом. Ему становилось тяжело дышать. Он положил голову на подушку и закрыл уставшие глаза. 
«Ие, ты до сих пор здесь?» – Собир ота снова увидел свою покойную жену. 
На этот раз Эзоз ничего не ответила. Она только стояла поодаль и смотрела как-то странно. «Она беспокоится или радуется?», подумал старик, глядя на жену, которая то исчезала, то появлялась в тумане. 
– Почему ты молчишь? Ты обиделась? Прости меня, жена. Сейчас… сейчас… я сейчас отдышусь как следует… и пойду с тобой. Но ты не торопись. Хорошо, что ты не ушла. Я ведь так расстроился, когда ты исчезла. Какая же ты добрая, Эзоз. Почему я не заботился о тебе? Прости меня, эгоиста беспутного. Как хорошо, что ты не оставила меня одного. Я благодарен тебе за то, что в такие минуты ты рядом со мной… Эзоз. Сейчас, погоди ещё немного…
– Мирсолих! Вай, ты пришёл? – обрадовалась Наиля.
– Дедушка! Дедушка! Я так скучал! – Мирсолих, положив голову на грудь дедушке, взахлёб рассказывал всё, что в душе накопилось. – Вы слышите меня, дедушка, я очень соскучился! 
Собир ота нашёл в себе силы и приоткрыл веки, поднял ослабевшую руку и положил её на голову внуку. 
– Где папа?
– Он сегодня пораньше ушёл на работу. Я ему звонил. Сейчас он придёт. А я не пошёл в школу… прямо к вам пришёл сюда. Я… я… я много раз пытался прийти к вам, но мама не пускала. Сказала, что если я пойду вас навещать, она мне ногу сломает. Но мы так скучали. Братишки тоже хотят видеть вас… 
Собир ота тихо прошептал сухими губами:
– Будь счастлив, сынок. Будь умным, смышлёным. Обязательно женись на добросовестной, благочестивой девушке. Теперь я… если придёт твой папа, скажи… Я доволен вами…. не поминайте меня лихом. 
– Нет, дедушка, не говорите так, вы не умрёте! Не умрёте! Я заберу вас домой. Теперь будете жить с нами, – Мирсолих поднял голову и прикоснулся влажной от слёз щекой к лицу деда, которое становилось всё умиротворённее. – Дедушка, я обязательно поговорю с мамой. Если откажет, то… я тоже сбегу из дома!
– Сынок… не забывай про нас. Вся надежда… на тебя.
– Дедушка, дедуля! Вставайте, пойдём домой.

Мирсолих рыдал, не переставая, и всё время дёргал деда за руку.
Собир ота уставился на внука. Наиля до этого сохранявшая спокойный вид и делавшая всё возможное, чтобы не разрыдаться, наконец не выдержала и расплакалась. Затем осторожно подошла и взяла старика за руку. Стук его сердца становился всё незаметнее. Наиля, не зная, что делать, крепко взяла Мирсолиха за плечи. Будто, понимая, что сейчас произойдёт что-то страшное и необратимое, парень крепко обнял деда. 
Затем громко закричал:
– Я ненавижу маму! Слышите, дедушка, ненавижу!
От этих слов Наиля стала задыхаться.
От этих слов земля содрогнулась. 
От этих слов сорвалась жизнь старика, висевшая на нитке. 

Через некоторое время дверь палаты, казалось, открылась и закрылась. Но никто не обратил на это внимания, и никто не заметил, как в белом тумане два силуэта, взявшись за руки, тихо вышли из комнаты… Это были души умерших людей. 

Перевод с узбекского Лиры Пиржановой

Изображение: Беньков Павел Петрович (Россия-Узбекистан, 1879-1949) «Осенний двор» 1947