Денис Давыдов: Я не ропщу. Я вознесён судьбою… (часть 3-я)

Маленький
Есть маленькое
Чудо,
Как чудо
Из чудес.
Есть маленькое
Блюдо, 
Узором
Как с небес.
Есть маленький
Кораблик,
Бегущий
По волнам.
Есть маленький
Журавлик,
Крылом
Махнувший
Вам.
Есть маленький
Везувий,
Несущий
Грозно смерть.
Есть маленький
Безумец,
Готовый
Смерть
Презреть.
Есть маленькая
Церковь,
Господь
Оставил
След.
И только
Человека 
Маленького
Нет.

Лазарь Модель

Как-то раз один высокого роста генерал, стоя рядом с маленьким Наполеоном, сказал: «Смотрите, я выше вас». Наверное, он так неудачно пошутил. Однако император тут же «посадил» шутника на место, сказав жёстко в ответ: «Не выше, а длиннее».
В маленьких людях часто играет не самолюбие (это чувство естественно для нормального человека), играет уязвлённое самолюбие. Но великому Наполеону (как бы к нему не относиться) это «не грозило». Он хотел завоевать весь мир, и поначалу его планы осуществлялись. Слава Богу, не удалось.
Проведя мысленную параллель, говоря о самолюбии, которое не стало предметом уязвлённости, вспоминаешь нашего героя Дениса Давыдова, который к разгрому армии Наполеона имел непосредственное отношение.
Денис Васильевич тоже был маленького роста, к тому же, ещё имел курносый нос, из-за чего, по воспоминаниям современников, в молодости болезненно переживал. Юноша буквально грезил военной службой, из-за маленького роста его не приняли в полк кавалергардов. Только не в его характере было мириться с происходящим. И его настойчивость была вознаграждена. Упорного, целеустремленного молодого человека в итоге взяли на службу в чине эстандарт-юнкера. Впоследствии никто и не вспоминал о его росте. 
Давыдов был отважен, смел, умён, талантлив. О каком-то «комплексе» детства не было и речи. Вот каким его видели современники.

Пётр Вяземский «Партизану-поэту»

Анакреон под дуломаном,
Поэт, рубака, весельчак!
Ты с лирой, саблей иль стаканом
Равно не попадешь впросак.
Носи любви и Марсу дани!
Со славой крепок твой союз:
В день брани – ты любитель брани!
В день мира – ты любимец муз!
Душа, двойным огнём согрета,
В тебе не может охладеть:
На Пламенной груди поэта
Георгия приятно зреть.
Воинским соблазнять примером,
Когда б Парнас давал кресты,
И Аполлона кавалером
Давно, конечно, был бы ты.

Василий Жуковский Д.В. Давыдову

Мой друг, усастый воин!
Вот рукопись твоя;
Промедлил, правда, я,
Но, право, я достоин,
Чтоб ты меня простил!
Я так завален был
Бездельными делами,
Что дни вослед за днями
Бежали на рысях,
А я и знать не знаю,
Что́ делал в этих днях!
Всё кончив, посылаю
Тебе твою тетрадь;
Сердитый лоб разгладь
И выговоров строгих
Не шли ко мне, Денис!
Терпеньем ополчись
Для чтенья рифм убогих
В журнале «Для немногих».
В нём много пустоты;
Но, друг, суди не строго,
Ведь из немногих ты,
Таков, каких немного!
Спи, ешь и объезжай
Коней четвероногих,
Как хочешь, – только знай,
Что я, друг, как немногих
Люблю тебя. – Прощай! 

В глазах окружающих Денис Давыдов был одновременно талантливый поэт и командир партизанского отряда. Что превалировало в этом великом человеке (поэзия или воинское искусство) больше, сказать трудно, просто – герой войны 1812-го, победитель французов, казалось понятнее.
Надо сказать, что и в личной жизни, которая не меньше характеризует любого человека, он оставался личностью.
В поэзии стихотворца, как и в живописи художника, отражается тот внутренний мир, в котором живёт творческий человек. Стихи Дениса Васильевича красноречиво подтверждают это. 

Элегия VIII (О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов)

О пощади! – Зачем волшебство ласк и слов,
Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокий
Зачем скользит небрежно покров
С плеч белых и груди высокой?
О, пощади! Я гибну без того,
Я замираю, я немею 
При лёгком шорохе прихода твоего;
Я, звуку слов твоих внимая, цепенею…
Но ты вошла – дрожь любви,
И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
Бегут по вспыхнувшей крови,
И разрывается дыханье!
С тобой летят, летят часы,
Язык безмолвствует… одни мечты и грёзы,
И мука сладкая, и восхищенья слёзы –
И взор впился в твои красы,
Как жадная пчела в листок весенней розы! 

Душа поэта звучит в стихах. Звучит, как натянутая струна, то поднимаясь вверх, то падая вниз, отражая жизнь самого стихотворца. Пять женщин в судьбе Давыдова оставили неизгладимый след.
Впервые он влюбился в Аглаю Антоновну (Анжелику Габриэль), дочь французского эмигранта герцога де Грамон. Только легковесная красавица не поняла любви поэта, не оценила её, выйдя замуж за его кузена – кавалергардского полковника 
А.П. Давыдова, а позже, закрутив роман и с Пушкиным.
Конечно, Денис Васильевич грустил. Однако время лечит. Через несколько лет, в 1814 году, будучи уже знаменитым героем войны, он полюбил юную балерину Татьяну Иванову. Известный стране генерал простаивал под окнами хореографического училища, тем не менее, и тут его ждала неудача. Актриса предпочла гусару хореографа.
И снова он мучился, снова страдал, пока в 1816 году не встретил Елизавету Золотницкую, посватавшись к ней. Родители девушки выдвинули условие, чтобы жених получил у царя казённое имение в аренду. Пока поэт об этом хлопотал, невеста, как и все предыдущие, сбежала прочь, начав роман с кутилой и картёжником князем Петром Голицыным, не удосужилась встретиться с ним, передав отказ через отца. Оскорблённый и униженный поэт пишет посвящение ветреной девице:

Неверной

Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я – тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши – к вам же отсылаю.
А чтоб впоследствии не быть
Перед наследником в ответе,
Все ваши клятвы век любить
Ему послал по эстафете.
Простите! Право, виноват!
Но если б знали, как я рад
Моей отставке благодатной!
Теперь спокойно ночи сплю,
Спокойно ем, спокойно пью
И посреди собратьи ратной
Вновь славу и вино пою.
Чем чахнуть от любви унылой,
Ах, что здоровей может быть,
Как подписать отставку милой
Или отставку получить! 

Денис Васильевич сильно страдал. Друзья познакомили его с дочерью генерала Чиркова Софьей. Наконец, судьба была к нему благосклонна, 35-летний генерал и 24-летняя Софья Чиркова обвенчались. Душа гусара обрела долгожданный покой. Он больше не хотел служить, жил в деревне Верхняя Маза, воспитывал детей, и писал.
Увы, жизнь порой преподносит неожиданные сюрпризы. Человек предполагает, Бог располагает. Судьба даёт нам испытания. В 1831 году Давыдов в гостях у своего сослуживца по партизанскому отряду Бекетова знакомится с его племянницей Евгенией Золотарёвой, в которую беспамятно влюбляется.
И с сильными людьми, бывает «седина в бороду, бес в ребро». Генерал, как это происходит иногда со стареющими людьми, теряет голову из-за юной красавицы. Девушка тоже увлечена героем войны, поэтом. 
Жена всё знает, она оскорблена, переживает. К счастью для семьи, любовь постаревшего гусара и молодой красавицы, изначально обречена. Три года длились их мимолётные встречи, продолжалась тайная переписка, пока девушка не разорвала мучительных отношений, выйдя замуж за первого попавшегося жениха. 
Денис Васильевич возвращается к жене. Остаются лишь стихи, посвящённые Золотаревой. 

***

О, кто, скажи ты мне, кто ты,
Виновница моей мучительной мечты?
Скажи мне, кто же ты? – Мой ангел ли хранитель, 
Иль злобный гений-разрушитель 
Всех радостей моих? 
– Не знаю, но я твой!
Ты смяла на главе венок мой боевой,
Ты из души моей изгнала жажду славы 
И грёзы гордые, и думы величавы.
Я не хочу войны, я разлюбил войну, –
Я в мыслях, я в душе храню тебя одну.
Ты сердцу моему нужна для трепетанья,
Как свет очам моим, как воздух для дыханья.
Ах! чтоб без трепета, без ропота терпеть 
Разгневанной судьбы и грозы, и волненья,
Мне надо на тебя глядеть, всегда глядеть,
Глядеть без устали, как на звезду спасенья!
Уходишь ты,– и за тобою вслед 
Стремится мысль, душа несётся,
И стынет кровь, и жизни нет!..
Но только что во мне твой шорох отзовётся,
Я жизни чувствую прилив, я вижу свет,
И возвращается душа, и сердце бьётся!..

1834

***

Что пользы мне в твоём совете,
Когда я съединил и пламенно люблю 
Весь божий мир в одном предмете,
В едином чувстве – жизнь мою!

Речка

Давно ли, речка голубая,
Давно ли, ласковой волной 
Мой челн привольно колыхая, 
Владела ты, источник рая,
Моей блуждающей судьбой!

Давно ль с беспечностию милой 
В благоуханных берегах 
Ты влагу ясную катила
И отражать меня любила 
В своих задумчивых струях!..
Теперь, печально пробегая,
Ты стонешь в сумрачной тиши, 
Как стонет дева молодая, 
Пролётный призрак обнимая 
Своей тоскующей души.
Увы! твой ропот заунывный 
Понятен мне, он – ропот мой;

И я пою последни гимны 
И твой поток гостеприимный 
Кроплю прощальною слезой.
Наутро пурпурной зарёю 
Запышет небо, – берега 
Блеснут одеждой золотою,
И благотворною росою 
Закаплют рощи и луга.
Но вод твоих на лоне мутном 
Всё будет пусто!.. лишь порой, 
Носясь полётом бесприютным,
Их гостем посетит минутным 
Журавль, пустынник кочевой.

О, где тогда, осиротелый,
Где буду я! К каким странам,
В какие чуждые пределы 
Мчать будет гордо парус смелый 
Мой челн по скачущим волнам!
Но где б я ни был, сердца дани 
– Тебе одной. Чрез даль морей 
Я на крылах воспоминаний 
Явлюсь к тебе, приют мечтаний,
И мук, и благ души моей!

Явлюсь, весь в думу превращенный,
На берега твоих зыбей,
В обитель девы незабвенной,
И тихо, странник потаенный, 
Невидимым приникну к ней.
И, неподвластный злым укорам,
Я облеку её собой,
Упьюсь её стыдливым взором,
И вдохновенным разговором,
И гармонической красой:
Её, чья прелесть – увлеченье! 
Светла, небесна и чиста,
Как чувство ангела в моленье,
Как херувима сновиденье,
Как юной грации мечта!

***

Море воет, море стонет,
И во мраке, одинок, 
Поглощен волною, тонет 
Мой заносчивый челнок.
Но, счастливец, пред собою 
Вижу звёздочку мою –
И покоен я душою,
И беспечно я пою:
«Молодая, золотая 
Предвещательница дня,
При тебе беда земная 
Непоступна до меня.
Но сокрой за бурной мглою 
Ты сияние своё –
И сокроется с тобою 
Провидение моё!»

1834

После разлуки

Когда я повстречал красавицу мою,
Которую любил, которую люблю,
Чьей власти избежать я льстил себя обманом,
– Я обомлел!
– Так, случаем нежданным, 
– Гуляющий на воле удалец –
Встречается солдат-беглец 
С свбим безбожным капитаном.

На голос русской песни

Я люблю тебя, без ума люблю!
О тебе одной думы думаю,
При тебе одной сердце чувствую, 
Моя милая, моя душечка.
Ты взгляни, молю, на тоску мою
И улыбкою, взглядом ласковым 
Успокой меня, беспокойного, 
Осчастливь меня, несчастливого.
Если жребий мой умереть тоской,
– Я умру, любовь проклинаючи,
Но и в смертный час воздыхаючи 
О тебе, мой друг, моя душечка!

***

Я не ропщу. 
Я вознесён судьбою 
Превыше всех!
 – Я счастлив, я любим! 
Приветливость даруется тобою 
Соперникам моим...
Но теплота души, но всё, что так люблю я 
С тобой наедине...
Но девственность живого поцелуя...
Не им, а мне!

1834

Записка, посланная на бале

Тебе легко – ты весела,
Ты радостна, как утро мая,
Ты рёзвишься, не вспоминая,
Какую клятву мне дала...
Ты права. Как от упоенья,
В чаду кадильниц, не забыть 
Обет, который, может быть,
Ты бросила от нетерпенья.
А я? – Я жалуюсь безжалостной судьбе;
Я плачу, как дитя, приникнув к изголовью, 
Мечусь по ложу сна, терзаемый любовью, 
И мыслю о тебе... и об одной тебе!

Добившись прощения жены, Давыдов теперь полностью посвящает себя семье. Об этом свидетельствуют его малоизвестные письма тех лет (1836-1837 годы), когда он находился в столице, где занимался устройством двух своих сыновей, Василия и Николая, в привилегированные учебные заведения.

Отрывки из «Петербургских писем» Дениса Давыдова, хранящихся в Центральном военно-историческом архиве в Москве (ЦГВИА).

13 января 1836 года.

«Я выехал из Симбирска 6-го числа и 12-го к обеду приехал в Москву, были морозы и вьюги ужасные. Я решительно еду в Петербург в среду или четверг 16 или 17-го. Слухи здесь, моя душа, что я назначен военным губернатором в Казань... меня очень беспокоят. Боюсь, если это правда, чтобы по незнанию моему этого нового рода службы не осрамиться, но опять прибегаю к пословице Хмельницкого, что будет, то будет, а будет, что Бог даст. Ныне вечером брат Евдоким упросил меня побывать у его тёщи – у ней сына рожденье. Я там видел Анну Николаевну и Владимира Никоноровича Шеншиных; они до того напали на меня с просьбой, чтобы я остановился у их Васеньки, у которого прекрасная квартира. Я решился обещать им. Итак, я остановлюсь на Фонтанке близ Аничкова моста в доме Баллиена и ты адресуй письма туда».

Петербург, 22 января 1836 года.

«Я вчера поутру был во всём параде с представлениями, милый друг. Сначала у дежурного генерала Клейнмихеля, потом у военного министра графа Чернышева, а потом у коменданта. После коменданта был <...> у графа Толя, а от Толя у Бенкендорфа, у Мясоедова, у Данилевского, у Вяземского и у Поливанова. Ныне еду к принцу Ольденбургскому.»

Петербург, 23 января 1836 года.

«Я был у графа Алексея Орлова, который ни на волос не изменился в отношении ко мне с нашего детства. Он, узнав только стороною, что я хочу записать одного из сыновей в Институт правоведения, не сказав мне ни слова, сам просил принца об этом, объявя ему, что мы с детства друзья и что всё, что он сделает для меня, Орлов примет за личное одолжение... Вчера из театра я провёл вечер у Вяземского. Он получает до 20 тысяч жалования и живёт очень приятно. Я у него нашёл Пушкина и Жуковского, которые для меня туда приехали».

Утро 25 января 1836 года.

«Завтра хочется съездить в класс правоведения, куда приглашал меня Пошман, а там в Академию художеств, взглянуть на Брюллову картину. Завтра я представляюсь государю, в понедельник устраиваю последние дела для Васеньки, прощаюсь с друзьями и готовлюсь к отъезду...
Пушкин мне подарил экземпляр Истории Пугачёвского бунта и при нем посвящённые мне стихи». 

Вечер 25 января 1836 года.

«Сегодня я был в Академии художеств и смотрел картину знаменитого Брюллова «Последний день Помпеи». Это чудо! Истинное чудо! После этого я обедал у Меншикова с Вельяминовым, а вечер проводил у Жуковского, у которого собираются каждую субботу его приятели и литераторы. Там я нашёл Крылова, Плетнёва, Пушкина, Вяземского, Теплякова и множество. Он живёт во дворце, и горницы у него прелестные и прекрасно убраны. Этот вечер был моим триумфом. Вообрази, что из 25 умных людей я один господствовал. Все меня слушали et jai tennu la converstation toute la soiree».

18 июля 1837 года.

«17-го мы провели в Стрельне, душа моя, и вечером возвратились. Вчера (17) были у меня поутру прежде Данилевский, а после Вяземский, а вечером Дмитрий Никитич и Александра Васильевна. Я и Вася были в театре. Давали «Жизнь за царя», оперу, которой музыку сочинил Глинка. Некоторые места этой оперы мне очень понравились, и вся она необыкновенна, потому что вся на русских мотивах и хотя нет ни одной русской песни. C'est une espece de tour de force. Говорят, что Глинка хотел доказать этой оперой, что есть русская музыка, как есть итальянская музыка, но дело в том, что наши народные напевы почти на миноре, – что и сделал Глинка, почему в опере его оказывается томительная монотония. Мне очень понравился трио в первом акте и трио в последнем, также полонез и мазурка, мазурка чудесная!
Дети, слава Богу, здоровы, хочется сегодня завернуть в Училище правоведения и взглянуть на Кокошку, если можно это сделать, а если нельзя, то наверное заеду завтра: завтра среда. Хочется мне выехать в воскресенье, если Александра Васильевна и если Толь приедет, которого ещё нет в городе...»

7 августа 1837 года.

«Третьего дня я обедал у Вяземского и был с ним у Брюллова, с которым познакомился. Он весьма приятный человек и живёт в Академии рядом почти с домом, где мы живём... Вчера был у меня Данилевский, и я Васю познакомил с ним. Данилевский просил его к себе, много с ним говорил».

11 августа 1837 года

«Сегодня я был у Брюллова, который живёт возле меня, в Академии, а оттуда проехал к Кокошке. Я был у князя Александра Голицына (бывшего Саратовского губернатора). После я был у Данилевского, потом у Брюллова и наконец весь день дома.»

Читая эти простые на первый взгляд письма, видишь, насколько они пропитаны внутренней добротой, любовью к семье. От них веет миром, тяготением к дому, который так нужен человеку.
Семейная жизнь Дениса Васильевича продолжалась ещё целых пять лет. Душа его, перестав метаться, опять обрела своё пристанище. Вновь найдя своё место в собственной семье, он умирает в 1839 году 22 апреля.