Литературоведение. «Очепятки», книги, Москва, поэты 

Учитывая сплошные сокращения и оптимизацию, прямо-таки чувствуется постоянное снижение собственно профессионализма персонала в любых ипостасях.  
В данном конкретном случае речь — о редакторско-корректорском ремесле. 
Понятно, что хороший корректор дорогого стоит. Плохой — дешевле. Совсем плохой — совсем дёшев. Ну… вы поняли. 
А в условиях сегодняшних «Вордовских» компьютерных изысков — книгопечатание становится чрезвычайно непредсказуемо. С точки зрения — «что на выходе». В зависимости от внезапных машинно-автоматических правок. 
Я с этим «чудом» сталкивался не раз. Пишешь одно, а в итоге — получается категорически другое (смысловое наполнение).
То умный филологический помощник-агрегатор добавит глупому юзеру ненужную запятую. То лишнюю согласную в наречии, определив его прилагательным. То и вовсе букву сменит по своему разумению. Да много всякого… 

Так, на глаза попалась невеликая размером заметка любимейшего поэта А. Кушнера. Сетующего на безграмотную книжную публикацию его вещей.
К примеру, у Ку́шнера в стихотворении про соколиную царскую охоту говорится: «Как сокол, крик издав короткий,// На цаплю в небе рад упасть».
В печать вышло: «На каплю в небе рад упасть».
Хотя, в сущности, читатель лирически настроенный, зная Кушнера, мог бы понять и принять понятие «капли». Чуть поразмыслив с точки зрения экзистенциальных практик. По-буддийски усевшись в позу лотоса. Шутка, конечно… 

Похоже на то, как однажды экзальтированные фанаты спросили Брюсова:
— Валерий Яковлевич, а что значит «вопинсоманий»? — отнесясь вполне серьёзно к декадентским изысканиям поэта. [Вот, кстати, образчик нынешней машинной «заботы»: деепричастие «отнеся́сь» внимательный комп правит на «относясь».]
— Откуда вы взяли такое слово? — изумился Брюсов.
— Из ваших виршей, — послышался скромный ответ. 
В принципе, в стиле Брюсова было что-нибудь тут же изобрести, придумать. Задвинув пламенную речь о новых авангардно-символистских, — вплоть до футуризма: — веяниях в лингвистике. Но не стал... Примиренчески сославшись на «очепятку» издателей.
С иной стороны, можно себе представить, как обсуждали это стихотворение читатели-обыватели. Во всю ивановскую, — раздирая глотки, — гогоча над несусветным брюсовским выкрутасом — якобы творческими завитками: «вопинсоманиями». 
Несомненно, корректоры ошибались и ранее, в докомпьютерную эпоху, кто ж спорит…

Пушкинская фраза — «Весной, при кликах лебединых,// близ вод, сиявших в тишине,// являться муза стала мне» — в книге В. Рождественского о Царском селе опубликована как «Весной, при кликах лебединых, (…) являться муха стала мне». (По воспоминаниям Я. Гордина)
[Причём в свете коннотаций XXI в. выражение «под мухой» — звучит совершенно логично.]
Впрочем, на Пушкина, стрелявшего, бывало, голышом из пистоля по надоевшим насекомым, лёжа в дремотной постели: — вполне похоже. Но речь в данном эпизоде — непосредственно о детстве гения. То есть — никак, увы, фразеологизм «под мухой» маленькому пока ещё Сашке-«французу» не пришить. 

У П. Вяземского есть строка:

К лагунам, как frutti di mare,
Я крепко и сонно прирос.
Что было — с днем каждым всё старей,
Что будет? мне чужд сей вопрос.

В оглавлении одного современного издания название дано по первой строчке: «К лагунам, как Фретен Димора».
Упомянутый выше Александр Семёнович Кушнер взъярился, увидев в оглавлении своей мультимедийной (кассетной) аудиокниги «очепятки» в каждой из представленных фамилий: «Никрасов, Кузьмин, Ходосевич» и т.д. 
На искреннее недоумение, как сие непотребство вообще(!) могло произойти, перший друг-редактор ответил ему: «Понимаешь… Та барышня, делавшая мастеринг, абсолютно безграмотна. Но она — классная монтажница!» — Въедливый зритель сей же момент понятливо отводит взгляд… Типа всё с тобой ясно, брат.
Зацепившись за тему, откроем-ка, дорогие товарищи, дневник А. Кушнера по поводу блошек-«очепяток», пойманных им.
Каких только не бывает! — отмечает поэт. Хуже всего — опечатки смысловые. Когда догадаться о подмене, тем более восстановить искажённое — невозможно априори. 
«Я с весом своим ни за что не борюсь», — оттиснуто в дебютной американской книге Бродского («Стихотворения и поэмы», 1965 г.).
Попробуй догадаться, мол, имеется в виду: «с веком не борюсь».
Далее. Первое издание «Tristia» Мандельштама (Берлин, 1922 г.):

Пахнет дымом бедная овчина.
От сугроба улица черна,
Из блаженного певучего притона
К нам летит бессмертная весна.

«Притон» заместо «прити́на» — полуденного солнцестояния в южных краях. “Притином Мандельштам называет оперу Глюка «Орфей»”, — уточняет Александр Семёнович. 

Твоё чудесное произношенье — 
Горячий посвист хищных птиц; 
Скажу ль: живое впечатленье 
Каких-то шёлковых зарниц.

"Что" — голова отяжелела. 
"Цо" — это я тебя зову! 
И далеко прошелестело: 
Я тоже на земле живу,

Пусть говорят: любовь крылата, 
Смерть окрылённее стократ. 
Ещё душа борьбой объята, 
А наши губы к ней летят. —

— пишет Мандельштам в 1917 г. 

Типография вместо «Цо» напечатало : «“Во” — это я тебя зову».
Вот уж Осип Эмильевич попрыгал на их (издательских, предполагаемых) костях. Правда, и его «Цо» вышло не больно удачно. Тем не менее, люди иногда «цокают»: удивлённо, недовольно, восторженно, не суть… «Цыкают», в конце концов. Что хотя бы поддаётся объяснению.
А вульгарное восклицание «Во!» — откуда-то из блатного, тюремного словаря. Непонятного. Во всяком случае, точно не из поэтической истории.
Больше напоминает дворовый окрик — типа «слышь, подь сюда… курить дай», — «Во».

Когда, Соломинка, не спишь в огромной спальне
И ждёшь, бессонная, чтоб, важен и высок,
Спокойной тяжестью — что может быть печальней — 
На веки чуткие спустился потолок,

Соломка звонкая, соломинка сухая, 
Всю смерть ты выпила и сделалась нежней, 
Сломалась милая соломка неживая, 
Не Саломея, нет, соломинка скорей.

Изд-во напечатало: «Когда, Соломинка, ты спишь в огромной спальне»…
С учётом того, что следующее предложение: «И ждёшь, бессонная…» — Мандельштам был просто в ярости.
Но его будто травила «очепяточная непруха»:

За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать.
Как я ненавижу плакучие, древние срубы!

Вместо нужных тут «пахучих срубов» — наборщики нарисовали «плакучих».

Закончу же этот небольшой «очепяточный» очерк анекдотической ремаркой от А. Кушнера. К которому я сегодня обратился не раз.
Итак, после очередного поэтического вечера (в музее Ахматовой) к нему подошли две девчушки. И подарили свои книжки. [Скорее всего, изготовленные процессом POD — print on demand.]

Вот пара стишков из них.

Опять отпи.дили поэта,
Опять обкакали в грязи.
Поэт под деревом сидетта
И из себя пускал слези…

Второе произведение (из другого фолианта):

Типа это герои, и надо на них равняцца.
Чтоб с них брать пример, а не с хулиганов.
Которые научат курить, прогуливать, еб.цца,
Пи.дить деньги и пить портвейн из стаканов.

Тёплая сия встреча снабжена была благодарностями Кушнеру за то, дескать, его творчество в корне повлияло на творчество этих талантливых будущих поэтесс. 
Поздравим их с «очевидной» в кавычках удачей…
Присовокупив от себя, что анекдот анекдотом, смех смехом. А по нашему перманентно кризисному веку уж лучше пусть эти деффчонки возраста «12+» пишут подобное: — пускай и не совсем комильфо. Что ж… 
Как водится: плохая ли, хорошая детско-юношеская поэзия, какая б ни была. Сочинительство, богатая выдумка, изобретательство — по-любому круче тупого бездуховного пьянства, бездарного «наркотического» времяпрепровождения. И тривиального хулиганства нынешней молодёжи. Золотых детей, мажоров. Да и босяцко-общежитской лимиты. Тусующихся в шумных «заповедных» местах вроде московской «Ямы» на Хохловке. Предназначавшейся сперва исключительно для культурно-креативного интеллигентского досуга. И семейного отдыха. 
Превратившейся в городскую свалку пустых пивных бутылок с банками. И органических испражнений.