«Душа должна стремиться к берегам своим недостижимым...» Владимир Смоленский (1901–1961)

Мы будем пить, пока вино в стаканах,
Мы будем жить, пока любовь в сердцах,
Бессильны против любящих и пьяных
Земная злоба, нищета и страх...
Владимир Смоленский

В апреле я попал на стажировку в один из лионских университетов. Оказалось, что в лионской библиотеке Дидро есть богатые фонды русской эмигрантской литературы. В самом Лионе до войны тоже выходил русский литературный журнал. В библиотеке моё внимание привлёк послевоенный литературно-художественный журнал «Возрождение», долгие годы выходивший в Париже. На его страницах я познакомился с творчеством поэта Владимира Смоленского, родившегося в станице Луганской, примыкающей к городу Луганску. Станица в царское время и в период 1918–1920 гг. находилась на территории Войска Донского. Отец поэта был казачьим полковником и был расстрелян большевиками на глазах у сына. Позднее в Париже Смоленский с щемящей грустью вспоминал свою юность:

Закрой глаза, в виденье сонном
Восстанет твой погибший дом –
Четыре белые колонны
Над розами и над прудом.
И ласточек крыла косые
В небесный ударяют щит,
А за балконом вся Россия,
Как ямб торжественный звучит.
Давно был этот дом построен,
Давно уже разрушен он,
Но, как всегда, высок и строен,
Отец выходит на балкон.
И зоркие глаза прищуря,
Без страха смотрит с высоты,
Как проступают там, в лазури,
Судьбы ужасные черты.
И чтоб ему прибавить силы,
И чтоб его поцеловать,
Из залы, или из могилы
Выходит, улыбаясь, мать.
И вот, стоят навеки вместе
Они среди своих полей,
И, как жених своей невесте,
Отец целует руку ей.
А рядом мальчик черноглазый
Прислушивается, к чему –
Не знает сам, и роза в вазе
Бессмертной кажется ему.

Покинув Луганщину, поэт пошёл на службу в Добровольческую армию и вместе с ней пережил эвакуацию из Крыма:

Над Чёрным морем, над Белым Крымом
Летела слава России дымом.
Над голубыми полями клевера
Летели горе и гибель с севера.
Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом,
И ангел плакал над мёртвым ангелом:
– Мы уходили за море с Врангелем.  

Поэт прожил немного в Тунисе, а потом переехал в Париж. Там и прошли долгие годы его эмигрантской жизни. Сохранились воспоминания поэта о вторжении немцев во Францию и бомбёжках Парижа:

«Париж был тёмен, сир, мутен. Начинался великий исход. Дикие толпы уходили неизвестно куда… Немецкие лётчики иногда били по этим бегущим толпам. Моя первая жена, Магдалина Смоленская, пешком, на высоких каблучках, ушла в безвыходный поход. Спасла её, конечно, только бесконечная милость Господня к своим безумным детям».

Запомнилось Смоленскому и прощание в Париже с Буниным, уезжавшим на юг: 

«…На rue de Passy встретил я Бунина. В Бийянкуре горели склады бензина. С неба падали чёрные клочья сажи. “Уезжаю на юг, – сказал он мне. – А что же вы, поэт, будете делать? Куда уезжаете?” – “Некуда мне уезжать, Иван Алексеевич, – сказал я. – Нет денег, да и нет желания. От смерти всё равно не убежишь. Да и есть ли смерть?” “Ну, ну, – сказал он, слабо и ласково улыбаясь. – Смерть-то, конечно, есть, но в чём-то вы, может быть, и правы”».

Писать стихи Смоленский начал ещё в Тунисе, до войны выпустил два сборника: «Закат» (1931) и «Наедине» (1938). Его творчество успел заметить известный поэт Владислав Ходасевич, ставший в парижский период своей жизни блестящим критиком. Он отметил «тончайшие, исполненные подлинного чувства, умно-сдержанные стихи В. Смоленского». Рассвет творчества поэта пришёлся на послевоенные годы. Смоленский пользовался заслуженной славой у русских эмигрантов Парижа и считался замечательным чтецом. Его друг Константин Померанцев позднее вспоминал: «Владимир Алексеевич Смоленский был, безусловно, самым популярным поэтом послевоенного времени в Париже. Когда он выступал в Русской консерватории, большой зал был всегда полон, иногда и переполнен. Очень красивый человек, он читал свои стихи со сдержанным пафосом, сопровождая чтение музыкальными жестами рук. Я сказал “музыкальными” потому, что жесты словно аккомпанировали музыке его поэзии». Любимым стихотворением у слушателей было вот это: 

Как лебедь, медленно скользящий
По зеркалу озёрных вод,
Как сокол, в облаках парящий,
Мой призрачный, ненастоящий,
Мой выдуманный мир плывёт.

И на его спине крылатой,
В томительном и сладком сне,
Я медленно плыву куда-то,
Без сожаленья, без возврата,
В прозрачной тая глубине.

И голос вещий, голос сонный
Мечтающей души моей
Плывёт над темнотой бездонной
И гулким эхом повторённый
Бесследно исчезает в ней. 

Поэту была присуща постоянная внутренняя напряжённость мироощущения. По ночам он боролся со своими демонами и переживал острые состояния духовного визионера: 

Никакими словами, никакими стихами,
Ни молчаньем, ни криком – ничем
Не расскажешь о том, что ты слышишь ночами,
О том, что закрытыми видишь очами,
Когда неподвижен, и нем,
И глух ты лежишь, как в могиле, в постели,
На грани того бытия,
И в тёмном, надземном, надзвёздном пределе,
Над жизнью и смертью, без страха, без цели
Душа пролетает твоя.

Душа поэта стремилась к недосягаемым берегам запредельного, и в этом была особая притягательная сила его поэзии:

Как летящая из сил последних птица
Посредине ледяного океана
С верной смертью продолжает биться
Средь ветров, и стужи, и тумана.
Как она должна своё дыханье
С силою своею соразмерить,
Чтоб в себе преодолеть желанье
Больше не бороться и не верить.
Что должно ей, этой птице, мниться
В океане том необозримом… –
Так и ты, душа, должна стремиться
К берегам своим недостижимым.

Судьба Смоленского складывалась непросто: в юности он вынужден был покинуть родной Донбасс. Человек, по мироощущению бывший поэтом, он работал бухгалтером, чтобы прокормить себя и семью. Жену свою Таисию Ивановну он любил, но отношения у них были сложные: трудные и светлые одновременно:

Не знаю, как, не знаю почему,
Какими силами земли и неба,
Но ты со мною делишь корку хлеба
И к сердцу приникаешь моему.
И в смерти час и в вдохновенья час
Со мною ты всегда неотделимо.
Всё движется, всё – мимо, мимо, мимо…
Недвижно лишь твоих сиянье глаз. 

Владимир Смоленский скончался 8 ноября 1961 года. Его друг Кирилл Померанцев вспоминал: «Он лежал на кровати, смуглый, с белым венчиком на лбу. Ещё более красивый, чем при жизни. Почему-то мелькнула мысль (до сих пор от виденья не могу отделаться): таким был Магомет… Около кровати на стуле лежала открытая книжка стихов Бунина, которые за последние недели Владимир очень полюбил. Самого же Бунина он всегда любил. И Бунин его». Смоленский мечтал вернуться в Россию. В то время это было для него невозможно, но в более глубоком духовном смысле Россия всегда оставалась его верной спутницей:

Я знаю, Россия погибла,
И я вместе с нею погиб –
Из мрака, из злобы, из гибла
В последнюю гибель загиб.
Но верю, Россия осталась
В страданье, в мечтах и в крови,
Душа, ты сто крат умирала
И вновь воскресала в любви!
Я вижу, крылами блистая,
В мансарде парижской моей,
Сияя, проносится стая
Российских моих лебедей.
И верю, предвечное Слово,
Страдающий, изгнанный Спас
Любовно глядит и сурово
На руку, что пишет сейчас.
Недаром сквозь страхи земные,
В уже безысходной тоске,
Я сильную руку России
Держу в моей слабой руке. 

Владимир Алексеевич Смоленский с женой Таисьей Ивановной

Художник: Андрей Ромасюков