Эффект Доплера

– Звёзды-то, оказывается, разлетаются.
– Почему?
– Да бог их знает.
Из разговора

Не разум, ноги принесли Илью к этой давней стекляшке. Он даже удивился, вдруг увидев себя у кафе на припортовой площади, где восемнадцать лет назад им с Алиной кричали «горько», а сокурсник Тоша Марков пожелал под этим же парусом отметить золотую свадьбу. Название осталось – осовремененное, неоновое, со стилизованной под парус заглавной буквой. А семья тихо распалась через пять лет. Иногда пересекались, и каждый раз у Ильи щемило сердце от скользящих пустых разговоров. Было необъяснимо и странно, что любовь к этой уже зрелой женщине не угасла, и что всё так же ощутимо сопереживает душа успехам и неудачам без него состоявшейся и теперь далёкой жизни. Образ не изменился. Стройная, с ухоженными тонкими руками и неизменно эффектной причёской пышных каштановых волос. Алина. Так называется теперь её салон, а сама хозяйка – успешной бизнес-вумен. Замуж так и не вышла, что тоже выглядело странным. О причинах не заикался, да и она не интересовалась его холостячеством. Впрочем, ничего интересного и не было. Доработался до должности, позволявшей не перебиваться с хлеба на квас, разбавлял бытие пикниками, поездками, ни на что не вдохновлявшими романчиками, писал короткие грустные стихи, освоил гитару и даже отваживался петь под неё в дружеских компаниях.
– Илюха!
Неизвестно, чего в этом возгласе было больше – весёлости или изумления. Андрей. Давний приятель и бывший Алинин одноклассник.
– Тебя каким ветром?
– Да вот… Занесло.
– Зайдём? Угощаю.
Расположились за дальним столиком в полупустом зале. Илья огляделся.
– Уютно тут стало.
– И спокойно. Пивнушка через площадь, а тут ни гама, ни децибел, да и народ всё больше не громкий.
– Часто заходишь?
– После дежурства – обязательно. Ритуал.
Больничный парк был рядом, спускался к самому берегу.
– А ты-то по случаю, что ли, у больницы оказался? Не дай Бог, конечно.
– В отпуске первый день. Заняться нечем.
Подошёл паренёк с карточкой меню. Андрей махнул рукой.
– Мне, Валера, как обычно, а ему, – кивнул на Илью, – что скажет.
– А и мне, как ему, – хмыкнул Илья.
Андрей повернулся, оглядел, удовлетворённо кивнул.
– Ну и славно, что пока всё позволено. Рассказывай.
– Да нечего рассказывать. Живу.
– Вижу, что живёшь. С кем?
Скользнул острым взглядом, чмокнул осуждающе.
– Бобылём до сих пор? Чего ж так-то?
Илья повёл плечами. Хотел ответить шуткой, но подходящей шутки не нашёл.
– Понятно, – выдохнул Андрей. – Хотя и не очень.
– Давай, лучше – о себе.
– А что обо мне? Стетоскоп, семья, Галка – педиатр, Машка с Дашкой выросли, не заметил как, дни порхают, как воробьи с кустов.
– Хорошо сказал.
– Не я. От пациентов набираюсь.

Андрей даже внешне почти не изменился, разве что морщинки от синих глаз побежали, да носогубная складка обозначилась. И характер всё тот же: порывистый, бесхитростно-прямой, располагающий. Так и надо, наверное. Врач. Илья слушал, подбрасывал в костерок разговора реплики, скользил по залу взглядом. Вздохнул невольно от проступивших видений свадьбы. Скосил глаза: не заметил ли? Андрей пригубил коньяк, аккуратно коснулся губами кофейной чашки. Поставил на блюдце, глянул с внимательным прищуром.
– Вот пытаюсь, а не понимаю, Илюша. В самом соку, не безголовый, не псих, при нормальном деле, и на бабника не похож… Да ты просто асоциальный тип.
Илья засмеялся.
– Ну, так меня ещё никто не называл!
– А так и есть. Сороковник уже, стране омоложение нужно, а от тебя никакого проку. Чем же тебя так Алина ошпарила?
Вопрос вдруг прозвучал так участливо, что Илья оборвал смех.
– Да ладно.
Вопрос этот возникал и у него не раз и не сотню раз. Ответа не было. Замолчали. Андрей поманил официанта, попросил повторить. Расслабленно отвалился на спинку стула.
– А, знаешь… Когда тут пили за золотую свадьбу, я как-то понял, что вы и трёх лет не протянете.
– Это с чего так?
– Да она с детства лишь собой была озабочена, а ты на роль подкаблучника и тогда не тянул.
«Прав, пожалуй», – с досадой подумал Илья. – «Всё хотела чего-то, а чего хотела? Вот чего не хотела точно, так это ребёнка, как ни убеждал. И ушла без сожаления». Подошёл Валера с повтором. Собрал на поднос посуду.
– Как дела, студент?
– Нормально, Андрей Петрович.
– Жениться-то не надумал?
– Стрёмно пока, – засмеялся в ответ.
– Стрёмно, – повторил Андрей, когда парень отошёл.
Положил на стол широкие свои ладони. Помолчал.
– Трусливые они какие-то. Жить боятся.
– Не этого они боятся.
Андрей глубоко вздохнул, глянул в лицо.
– А тебе не стрёмно было?
– Я, Андрюша, не то глупый был, не то счастливый. Любил её… Да и теперь люблю.
– Во как. Хроническое, стало быть.
– Это плохо?
– Может, и нет. Хотя этим, как корью, надо вовремя болеть. Легче переносится.
– Ну-ну, – возразил Илья. – Сам-то переболел, что ли?
Андрей коротко взглянул, потянулся к коньяку. Посмаковал коньячно-кофейный вкус.
– Да нет, пожалуй. Разве что романтики поубавилось.
Пожал плечами.
– Как-то тускнеет всё, если честно. Да это вообще мировая чума какая-то, ты оглянись. Разговоры на уровне «привет – привет», улыбки приклеенные, мысли никакие, все эти дикарские пирсинги, зелёные причёски, татуировки, не человек, а цветная обманка. И не развернёшь. Или мне кажется?
– Да чего кажется? Так и есть: красное смещение.
– Это как?
– Когда источник света удаляется, то его спектр смещается в красную сторону, а с приближением – в фиолетовую. Расширяется вселенная, вот и с людьми то же самое происходит. Подобное – в подобном. Закон.
Губы Андрея покривились сомнением.
– Надо подумать.

У стойки бара сменялись посетители, в двух компаниях за столами у входа смелели и крепли голоса. Слов было не разобрать: говорили все сразу. Подобное в подобном. Не жениться стрёмно, а орбиту менять, вот и разлетаемся по персональным углам. Алина пять лет металась, пока не вырвалась из семейной клетки. И что? Илья подавил вздох, вспомнил сухость последней встречи. Обустроила своё счастье. Своё, да – обустроила. Только счастье ли?
– Схема, – сказал вдруг Андрей и даже припечатал к столу ладони. – Ничего твой закон не объясняет.
– А что другие законы объясняют? Ну, яблоки на землю падают, ну, действие равно противодействию, а одноимённые заряды почему-то отталкиваются. А чего бы им отталкиваться? И почему бы всем нам не размножаться почкованием?
Вскинул ладонь, усмехнулся.
– Ну да, так мир устроен. Вот это его устройство мы ещё как-то и осмысливаем, а до причин всё равно семь вёрст тёмным лесом. Расширяется вселенная – и баста. С этим и живите.
– Да ты никак фаталист?
– Технолог я. Техно-олух, так точнее. Потому что к обездушенности общества тоже руку прилагаю.
Устало вздохнул.
– Мир технологий требует скоростей, обилия сухой информации и голого практицизма. Ведь твоим пациентам не ты нужен, а лишь твоё умение болячки лечить. И я на производстве не более чем функциональная единица, равно как и в транспорте, и в магазинах, так что мои внутренние метания даже для меня становятся обузой. Ломает человека этот век, выжигает духовную сердцевину, а без неё один путь – в собственный кокон без обременительных забот. От того и смещение красное.
– Ну вот. Всё настроение испортил своей заумью.
Илья усмехнулся.
– Она, во-первых, не моя, а Доплера и Физо. Во-вторых: мало ли у меня глупи в голове? И, наконец, тебе-то о чём печалиться: в твоём мире всё равновелико, никаких смещений.
– Это ты о семье, что ли?
– Это я о любви. Давай за неё – берегиню.
Чокнулись. Запили кофе.
– Изменился ты за эти два года, – негромко проговорил Андрей. – Умнее стал, хотя ума и не нажил. Я на днях Алину встретил, – сказал неожиданно. – Вуменша – одно слово.
– Это ты к чему?
– Да вот вспомнилось чего-то.
Хмыкнул иронично.
– Галка таким давно диагноз поставила: эмансипированные дуры.
– Вона как.
– Да так и есть. Сами же лишают себя главного бабьего счастья – новую жизнь выносить и грудью её вскормить. Это ж умом тронуться от этакого природного дара! Я однажды представил, так пожалел, что мужиком родился. И нечего ухмыляться. 
– Да просто анекдот вспомнил. Мол, найти принца – не проблема, проблема потом всю жизнь этого принца кормить.
– Смешно. Только для любящей женщины и кормёжка в удовольствие; Галка, вон, аж светится, когда мы ложками стучим. Да и потом: нормальные принцы на голову не садятся.
– Где они – нормальные?
– Да чего – где? Один вот передо мной, хотя тоже с изъяном: первой любовью до сих пор болен. А эту болезнь, милый, да на благое бы дело.
– Да я и сам не пойму, как оно всё получается. Может, принцессы какие-то не такие?
– Ищешь не то, – отрезал Андрей. – Не принцесс надо искать, а ответную любовь. Принцессы-то только себя любят, от того и превращаются не в Золушек, а в непроходимых дур.
– Сурово.
– Профессия научила. И семь моих я. А взаимность – она в мелочах живёт. Галка стряпает в радость, а я посуду мою, и тоже зубами не скриплю. О детях и говорить нечего: будущее. И надежда.
– Разлетятся и ваши девчонки по тому же закону.
– Балбес твой Доплер со своим законом. Вчера по телеку вещали, что наш Млечный путь столкнётся с Туманностью Андромеды. Это как же так, если всё на свете разбегается?
– Спроси о чём-нибудь полегче.
– Да не о чем спрашивать. Живёшь в каких-то всемирных эмпириях, а всё куда как проще. Дендрит у тебя, видно, с изъяном.
– Что с изъяном?

Андрей вскинулся, легко засмеялся.
– Есть в носу такой малю-ю-ю-сенький кончик обонятельного рецептора. Забавная штукенция.
Помолчал, взвешивая.
– Ты ведь тоже уверен, что у нас пять органов чувств? А их как минимум два десятка. Это в мозг пять доходят, да и то условно, а остальные – вне сознания, они подкорку теребят. Вот и феромоны из того же набора. Так что под венец не любовь ведёт, а запах.
Увидел непонимание. Хмыкнул.
– Не задумывался, почему в танцах люди руки поднимают, а в храмах женщинам платки положено надевать?
Хмыкнул веселее.
– Ладно, напомню классику. Гришка Мелехов сказал как-то Аксинье, что у неё волосы дурнопьяном пахнут. Феромон подходящий он своей подкоркой уловил, вот и весь дурнопьян. А Наполеон свою Жозефину аж за две недели до своего приезда просил не мыться. Письмо сохранилось.
Илья опешил от этого внезапного и крутого разговорного поворота. Выдохнул.
– Шутки у тебя, доктор.
– Да какие шутки? Основа прозрачна, как дырка в бублике, и называется она природой. Как в старину-то говаривали: стерпится – слюбится.
– Отживший аргумент. В старину любовь была зряшным делом, а нынче негоже кобылу позади телеги впрягать. Так что не путай химию с любовью.
– А я и не путаю. И в старину ничего не путали. Химия – это импульс позыва. Можно и влюблённостью назвать, если хочешь. Но любая семья начинается с неизбежных притирок и трудностей. Это потом любовь в доме прорастает. Если, конечно, ухаживать за ней терпеливо. И, главное – совместно.
– Мы пять лет вроде старались.
– То-то, что вроде. Семья без ребёнка – это сожительство без обязательств.
Илья скривился.
– Не хотела она детей.
– Ну и родила доходный бизнес. А глаза теперь как у рыси.
Махнул рукой.
– С ней-то как раз всё понятно, флаг, как говорится, в руки. А вот ты где застрял со своей любовью?
– Да, ну, – отмахнулся Илья. – Кому я нужен?..
Домой возвращался неторопливо, вспоминал встречу и этот негаданный разговор. Дендрит с изъяном? Может, и он – пустяшный. А, может, с глазами неладно. С мозгами у тебя неладно! Отмахнулся: да всё ладно и всё как надо. Ответную любовь искать? Знать бы – что это такое. То, что Алина всегда была собой озабочена – на правду похоже. Да и ладно бы, и рожала бы свой бизнес, разве я возражал? Не обманывайся: не было бы с ребёнком и при твоей зарплате никакого бизнеса. А без тебя и средства вдруг появились – царапнуло неприятно. Но лишь царапнуло: не об этом речь. Никому ты и впрямь не нужен. Песни твои слушают, но чтобы сами вдруг попросили спеть или стихи новые почитать, не помнятся такие компании. Так что ты и с гитарой – такая же нелепая функция: никому не интересно, что там – под твоим цветным фантиком. Не мешаешь – и хватит. Остановился. Оглядел остеклённую высотку, вздохнул. Ну вот: берлога на третьем этаже, и всё в ней на своих местах, и никто не ждёт, и можно там читать, ужинать, бриться, стихи писать. Усмехнулся: да хоть выть. И никто ни о чём не спросит.

На скамейке у подъезда увидел Таню – соседку с четвёртого. Невысокая, смуглолицая, с по-детски припухлыми губами. Раскланивались давно, но познакомились только прошлой весной по банальной и не очень приятной причине: залила его кухню. Упросила, что сама займётся побелкой, и сделала это аккуратно, легко и даже весело. Тогда и узнал, что моложе на восемь лет, что начитана, остроумна, приятна в общении и одинока. Подошёл, неожиданно для себя опустился рядом.
– Привет. Не помешаю?
– Здравствуй, Илюша.
– Отдыхаешь?
– Тебя жду.
Взглянула и улыбнулась.
– У тебя же отпуск.
– Откуда про отпуск?
Запнулась. Вздохнула.
– Да я много чего о тебе знаю.
Что было в этих словах? Но что-то было такое, от чего обмерло его сердце. Вдруг увидел, что улыбка у неё грустная и кроткая, что глаза с зеленоватой дымкой, и что в них – лишь участливая забота. Никогда он не отмечал такого в женских глазах. Ни в чьих. Зеркало души. И в этом зеркале увиделось не красное смещение. Фиолетовое.