Красная машина

На второй этаж семейного общежития пацаны бежали гурьбой. В конце широкого коридора, застеленного крашеными коричневой краской досками, у открытой двери в одну из комнат мальчишки выстраивались по стенке и ждали, когда из-за занавесок появится хозяин большой красной машины марки «Москвич». Её обладателю – Гошке, сыну только что вернувшегося из тюрьмы вора по кличке Русый, не так давно исполнилось пять лет. А хозяйкой комнаты была ткачиха – Соня Мылина, на которой прямо накануне отсидки в тюрьме, видимо, по пьянке и женился этот известный в преступном мире карманник, не зная, что та старше его почти на десять лет и что мечтала родить, наконец, ребёнка и неважно от кого, хоть от чёрта-дьявола. 
Сосед тёти Сони, небезнадёжный в учёбе пятиклассник Лёнька Червяков по кличке Чира, пытался навести порядок в коридоре, командовал пацанами, рвущимися заглянуть за занавески: 
– Стойте по стенке! Иначе не увидите машину... 
В комнате гости громко разговаривали, звенели стаканами, что-то говорили о свободе, семье, честной жизни. Теперь уже замужняя и воспитывающая сына тётя Соня, раздавшаяся в бёдрах и груди, обретя уверенность в жизни, в голосе и в построении речи, вдруг заговорила таким манером: "Ой, сколько времени я ждала вас, дорогой муженёк, а вы всё зэковские подштанники таскали... Совсем забыли жену и любимого сына. Так ведь недолго и холостяком снова оказаться, ха-ха-хии..." На что Русый отвечал: "А вы чё хочете, оскорбить меня, любимая жёнушка? Не будет базара в первый день моего приезда. Я должен отоспаться на вас за все пять лет горького одиночества. А потом посмотрим, как жизнь сложить..." – и тоже громко смеялся, победно поглядывая на мужчин, участвующих в застолье. 
Чира, на правах соседа, прислушивался к голосам внимательнее всех, пытался определить, когда тётя Соня устроит перекур, чтобы выгнать мужиков с папиросами на коридорный балкон. Вот тогда-то уж Гошка точно вытащит подарок отца: ярко-красную машину. Почувствовав, что мужики вот-вот выйдут из-за стола, он громко зашептал в сторону пацанов: 
– Кажется, идут... 
И, действительно, первым из комнаты вышел Гошка, белокурый малыш в новых зелёных штанишках на лямках и клетчатой рубашке, на верёвке он буквально тащил за собой машину, около метра в длину и сантиметров сорок, если не больше, в высоту. Лёнька ещё утром увидел её, но наспех всё это было, сразу после приезда Русого. Тот вышел из кабины полуторки, вставшей у входа в общежитие, водитель открыл задний борт, вдвоём они вытащили из кузова картонную коробку в виде прямоугольника. Расплатившись за перевозку и взглянув на бабушек, сидящих на скамейке у подъезда, бывший зэк понял, что в общаге его не помнят и не знают, кто он такой и зачем приехал в столь ранний час. Он поздоровался с пенсионерками, сказал, несколько по-актёрски: 
– А вот и я прибыл, бабульки, Толик Русый... Значит, сын у меня тут, пять лет не виделись. Вот подарочек ему привёз, – и он, забросив вещмешок на соседнюю скамейку, начал прямо на зелёной хилой траве распаковывать картонную коробку. Лёнька стоял неподалёку, удивился странному поведению мужика, подошёл поближе. Створки желтоватого картона распахнулись на удивление легко, показав миру невероятной красоты детскую машину. Бабульки ахнули, но со скамеек не встали, лишь спросили: 
– Что ж за диво такое, и где достал её, мил-человек? 
– Там уже нет, как говорится... На "очко" она мне выпала, с богатыми людьми – геологами ехал в поезде. Вот и расплатились они со мной машинкой, хи-хи-хее, – осклабился Русый, – а моего корешка не видали? Гошкой зовут, мой, значит, и Соньки Мылиной, моей жены, сын? 
– Так дома, чай, – сказала бабушка, выглядевшая помоложе своих соседок, – выходной у нас нонче стал, в воскресенье-то... 
Удостоверившись, что почтенная публика у подъезда разглядела автомобиль, Русый пристроил его под мышку, свободной рукой забросив вещмешок на плечо, вошёл в общежитие. Он помнил второй этаж, комнату, разделённую фанерной перегородкой на три клетушки, где Соня жила с двумя другими работницами. Уверенно шёл по лестнице, даже что-то напевал себе под нос. Впереди него как-то полубоком бежал мальчишка, бормоча: 
– Щас будет комната тёти Сони... Она соседка наша. А мы с Гошкой хорошо дружим... 
– Пацан, как тут без меня Сонька-то жила? Мужики часто ходили к ней? 
– Не знаю, не видел. Так она теперь в комнате только с Гошкой живёт... 
– Это хорошо, – сказал карманник, – есть, где отдохнуть, ноги вытянуть. Ты приходи позже, а щас у меня встреча будет... 
А потом Гошку почему-то вместе с машиной на целый час выставили в коридор, и Лёнька успел разглядеть в ней все детали: мигающие фары, руль и педали, колёса, упругие, будто специально накаченные. Кабина притягивала взгляд мягкой кожей на сиденьях цвета кофе с молоком, который Лёнька пил в пионерском лагере на праздниках именинников. Он попробовал сесть за руль, не получилось, всё-таки она была рассчитана на детей дошкольного возраста. А потом Русый, новоявленный отец, переодетый в сатиновые шаровары и белую майку с вырезами, позвал Гошку домой, у двери придирчиво осмотрел машину, но поломок не нашёл. Вскоре в комнату стали приходить гости: мужчины и женщины, у которых сегодня был выходной день. А Лёнька помчался на улицу, стал рассказывать слонявшимся по двору без дела пацанам о новой машине, о Гошке и его отце, отсидевшем в тюрьме целых пять лет. 

*** 

Чира не дружил с теми, кто был старше его и кто постоянно, особенно в летние каникулы, слонялся по колхозному рынку или пивнушкам, чтобы в конце дня отдавать их главарю, по кличке Крыса, украденные у зазевавшихся покупателей деньги. Могли обчистить карманы у "перегрузившегося" посетителя пивнушки, правда, здесь многих из них мужики знали в лицо, если ловили, то били смертным боем, "воспитывали", как они выражались между собой. А Лёнька любил возиться со старыми велосипедами, тележками и деталями машин, которые были собраны в гараже-мастерской его деда, бывшего слесаря-наладчика. Точно вряд ли можно сказать, дед не любил эту тему в разговоре, но он как-то был причастен к созданию бесчелночных ткацких станков. Но когда в Европе вдруг прокричали об этом открытии, контору деда ликвидировали, а умельцев распихали по цехам комбината. 
Правда, иногда на семейном застолье старшего Червякова прорывало, он, выпив, начинал ругать всё наше неторопливое, зажравшееся начальство. Его сын, тоже текстильщик, получивший отдельную комнату в семейном общежитии, где жил с женой и Лёнькой, умело переводил разговор на другие темы. Но бабушка, как всегда, довольно громко и некстати упоминала товарища Сталина. "О ком речь, мама? – говорил сын, – наши руководители вон, в Индии были, мир-дружбу налаживали. А ты товарища Сталина вспомнила... И у нас, в отделочном производстве, готовят группу для поездки в Китай и Албанию. Могут на несколько лет послать туда работать для передачи опыта..." 
– Пошлют, догонют и добавят ещё под зад! – ядовито замечал дед, забирал внука и уходил с ним в свой гараж-мастерскую. 
Они с Лёнькой на каникулах специально ходили по окрестным колхозам и совхозам, искали свалки со старой техникой. Иногда крупно везло: завхоз дома отдыха показал стоявший на приколе послевоенный колёсный трактор, безнадёжно сломавшийся и пока ещё не вывезенный в утиль. Дед с внуком сняли с него кое-какие детали, самодельным домкратом подняли заднее колесо, привезли домой на специальной тележке с рессорами, наклеили дополнительную резину на камеру, уложили тонкую фанеру и намертво скрепили шёлковым шнуром днище, выстругали вёсла. Так в посёлке появилась первая надувная лодка для рыбалки. 
...На следующий день после приезда Русого Лёнька прибежал к деду, живущему в своём небольшом доме с участком земли, долго рассказывал ему о педальном "Москвиче". По глазам внука понял, как тот влюбился в машину: не будет у него дороже игрушки, подумал старик. Но сказал мальчишке правду, ничего не утаивая: 
– Ты уже большой, должен знать: Русый – вор, как уже все говорят в посёлке, эту машину он выиграл в карты, в поезде, когда возвращался из зоны. Это нечестное дело, я знаю, какие они шулера, их зовут "каталами"... И когда-то сын задаст ему вопрос и об этой машине, и о том, где он её взял? – он помолчал, раздумывая, говорить ли главное, но сказал всё же, – я понимаю, чего ты ждёшь от меня... Честно отвечу: нам с тобой не собрать такую модель. Я слышал, её выпускают прямо на конвейере автозавода, это – не шуточки. Давай лучше деньги копить, твои отец с мамой помогут, и мы купим когда-нибудь настоящий "Москвич"... 
Лёнька понял: ни построить, ни купить машину они с дедом уже не смогут. Ему стало очень грустно, хотелось заплакать, но он помнил о сердце деда – обширный инфаркт это не шуточки. Так всегда говорил ему отец, когда не хотел расстраивать по пустякам старика. Мальчишка отмолчался тогда, но когда вернулся домой, вдруг непроизвольно начал приглядываться к соседям, увидел, что те довольно часто оставляют гошкин подарок на коридорном балконе, где двери вообще без замков. А чтобы дождь не намочил сверху, Русый прибил к перилам фанеру. 
Однажды Лёнька попробовал поднять машину, но с первого раза у него не получилось. Тогда он начал тренироваться, чтобы лучше и быстрее выносить её на улицу. Для чего? Спроси, он бы не ответил прямо и честно, и, лишь лукавя, говорил бы, что тётя Соня часто просит покатать её сына во дворе и что для этого надо спускать машину со второго этажа. Да и бывший зэк снова куда-то исчез, сказав, что ремонтирует дом, в котором жила его престарелая мать. Поэтому уже недели две Лёнька – полновластный хозяин красной машины, сам ставил её на балкон, плотнее прикрывал двери, даже обматывал ручки верёвкой, чтобы подстраховаться от воров. 
Лето перешагнуло за макушку июля, ночи заметно прибавили во времени. По-настоящему темно становилось как раз в часы, когда лёнькин отец уходил работать в третью смену. Тогда-то он и сказал себе: "Как только папа пойдёт работать в ночь, я увезу машину к деду в гараж, спрячу в хламе так, что её никто не найдёт". К тому же мальчишка знал, что в самом начале августа поедет отдыхать в пионерлагерь, вернётся перед школой: смена длилась двадцать четыре дня. "Приеду прямо к учёбе, всё закрутится и все забудут про машину, а деду я скажу, что она, никому не нужная, валялась на балконе и что её можно перекрасить и попробовать расширить кабину. Вот и будет она уже наша..." – додумал Лёнька свой план. 

*** 

Ночью он проснулся от звуков, доносящихся из коридора. Мама спала, как всегда, крепче – крепкого, её смена в больнице начиналась в семь, вставать приходилось раньше шести часов утра. Сначала подумал: надо бы встать, посмотреть на балконе машину, но веки снова слиплись, и Лёнька провалился в глубокий сон. Утром слышал, как папа пришёл со смены и тут же лёг спать, видимо, мама уже ушла: она обычно грела на плитке чайник, кормила отца бутербродами. Потом они начинали шептаться, целоваться, думая, что сын спит без задних ног и ничего не слышит... 
Разбудил Лёньку сосед-малыш, вошедший в их незакрытую на замок комнату и сказавший у его кровати одну фразу: 
– А её больше нет... 
– Как нет? Ты что говоришь, дурачок? Не проснулся что ли? – Лёнька уже надевал шаровары и засовывал ноги в сандалии. Выбежал в коридор, бросился к балкону, увидел – одна дверь приоткрыта. Фанеры на перилах не оказалось: почему-то он сразу подумал, что машину спустили на землю на верёвках. Он бы так же сделал, если бы у него был напарник: балкон ничейный, второй этаж общаги – не четвёртый, не так высоко от земли. 
– А домой ты не затащил? – спросил малыша, – или, может, забыл её где-то? 
– Мы с мамой ставили её на балкон. Вот и всё! – Гоша даже обиделся. 
Будить отца не стал: человек со смены, пока очухается, сообразит, в общем, жалко его стало. Взял малыша за руку, повёл к матери, по дороге спросил: 
– Русый-то дома? 
– Нее... Мама сказала: снова загулял. 
Тётя Соня выслушала Лёньку, заключила: 
– В общем, не было и нет у нас отца. Да и народ у нас г... – она нехорошо выругалась, – Лёнь, погуляй с Гошей, я схожу в нашу медчасть на уколы, потом зайду к дяде Вале – участковому милиционеру, отдам заявление о краже. Думаю, это Крыса со своими уродами шурует. Как его зовут-то, Севка? 
– Все Крысой зовут, а так вроде – Севка Крысин. Он с бандитами связан... 
– Я устрою и ему, и его бандитам весёлую жизнь! А сейчас садитесь, ешьте яичницу, пейте чай. Я побежала. 
"Не кричит, на балкон не бежит, – думал Лёнька, восхищаясь спокойствием тёти Сони и подсовывая Гошке кусочки потолще, – хлеб обжарила в сливочном масле, залила яйцами, здорово вкусно. Надо маме сказать, чтобы так же делала нам с отцом... А что говорить пацанам на улице? Надо спросить". 
Она будто прочитала его мысли, сказала в дверях: 
– Опаздываю, ключи от двери положи под коврик у своей комнаты, приду – не скоро, но обедом накормлю вовремя. Мальчишкам скажи, что милиция уже расследует кражу, нашла следы воров. Та и скажи, мол, тётя Соня точно про всех знает. 
Они впервые вышли во двор без машины, пять-шесть пацанов окружили их, наперебой спрашивали: 
– А где "Москвич"? Чё, уже сломали? Эх вы, водители хреновы! 
Как бы нехотя, для солидности даже медленно, Лёнька рассказывал, что машину слямзили с балкона, но милиция с ночи уже ищет её, и тётя Соня точно знает, кто украл. От себя добавил: 
– Сказала, что найдут воров и засадят на пять лет в тюрягу! 
– Ничего себе? Пять лет за игрушку? Ну, ты даёшь, Чира! Заврался, что ли?! – мальчишки кричали наперебой, задохнувшись от возмущения. 
Он не стал спорить, обнял рукой Гошу за шею и пошёл к дому деда. Но вдруг представил на минуту, что это он украл красную машину, принёс большое горе малышу, который шёл рядом, крепко держа маленькими ладошками его вторую руку и заглядывая время от времени в лицо. Лёньке стало не по себе, не мог молчать, сказал: 
– Не подумай чего, я не знаюсь с Крысой и его кодлой. Это плохие пацаны. Ну, а подрастёшь немного, и мы соберём новую машину, с мотором и рулём, и покрасим её в ярко-красный цвет. Мой дед обещал помочь. Знаешь, какой он механик?! И обязательно напишем на дверях: "Гоша" и "Леонид"... 
– Меня Игорь зовут. 
– Что ты говоришь, ха-ха-хиии, – засмеялся Лёнька, – ну, здравствуй, Игорь. Когда ты пойдёшь в первый класс, я уже закончу семилетку и поступлю в речное училище, надену форму и фуражку с "капустой", так называется кокарда, буду механиком на больших белых пароходах... 
– Лёнь, расскажи мне про училище и пароходы, пожалуйста. Ты только не обижайся, но я буду капитаном. Я не знаю, кто такие меха... механ-нники. 

*** 

Валентин Иванович Зюзин – немолодой уже поселковый участковый был в звании старшины. Партия послала его, полкового разведчика, сразу после войны в милицию, и он уже тринадцать лет служит в посёлке текстильщиков, его все знали и звали дядя Валя. Числился он в райотделе, но все мелкие дела по правонарушениям здесь рассматривал только он. Вот и заявление о краже нового педального автомобиля "Москвич" легло к нему на стол. 
Он пришёл в семейное общежитие, долго говорил с Лёней Червяковым, сыном хорошего мастера с "отделки" – Виктора Степановича и внуком умельца-самородка деда Степана. Мальчишка перешёл в шестой класс, немного нервничал, может, первый раз столкнулся с милицией, думал участковый, поэтому так подробно рассуждал о том, как могли украсть детскую машину. И всё время подчёркивал, что здесь продать её невозможно, слишком много людей и видели её, и знали, кому она принадлежит. 
– Ты хочешь сказать, что её выкрали под заказ? – спросил он Лёньку. 
Тот не очень понял вопроса, но чётко сказал, что при людях, на рынке, например, продавать её не будут. 
– Значит, её хорошо спрячут и будут хранить? 
– Могут отвезти в другой город, – сказал подросток, – детей везде много... 
– Думаешь, с балкона её спустили на землю, а потом уже унесли? 
– Скорее всего, так... 
– А почему тогда сломали фанерную крышку? Случайно? Или... Постой-ка, а могли поднять машину на верхние балконы и пусть себе лежит у кого-то в комнате, дожидается своего часа? Поэтому и фанеру сломали, иначе не смогли бы поднять её наверх... Интересная беседа получается у нас, Лёня. Тебе точно надо в школу милиции поступать, подумай, а я тебя в помощники возьму. Пойдёшь? А сейчас я пройдусь по этажам, осмотрю крышу и чердак, авось, следы обнаружатся... Только никому пока ни слова о нашем разговоре, ладно? 
Гошкину машину участковый нашёл в углу чердака, в который можно было попасть через открытое широкое окно с торца дома. "Значит, тащили её вверх буквально с карниза крыши, наверное, ободрали всю о метровый заградительный забор, – размышлял участковый, – потом она была прикрыта парой досок, правда, неумело, а сверху забросана домашними половиками". Это и насторожило дядю Валю: "С какого ляда здесь столько цветных половичков от жилых комнат?" – подумал он, поднял несколько и остолбенел: на него буквально смотрела та самая ярко-красная машина... 
– Ну, теперь – дело в терпении и технике задержания, – пробормотал милиционер, – а этого добра нам не занимать. 
Подростков из банды Крысы дядя Валя задержал буквально на следующую ночь: они прошли на чердак через входную дверь, где-то достали ключи от амбарного замка. Сняли доски, вытащили машину на мостки, тянувшиеся через весь чердак, уже собирались упаковать её в те же половики. Здесь их и застали лучи двух мощных армейских фонарей: помогала милиционеру комендант общежития, Екатерина Антоновна, тоже участник войны. Она знала всех пацанов в лицо, кстати, как и участковый дядя Валя. Дело в милиции не открывали, четверых подростков наказали в семьях, а причастность Крысы или какого-то заказчика доказать не удалось, слишком запуганы были несовершеннолетние подельники. Хотя все понимали: без взрослых здесь не обошлось. 
Через тётю Соню Лёнька знал подробности задержания подростков и расследования этого дела и ему было так плохо, что он не находил себе места. Даже пришёл к деду, хотел рассказать о своих ужасных планах, но тот до ночи был занят огородом, а на следующее утро отец повёз сына на вокзал для отправки в пионерлагерь. Леонид успел заскочить к соседу, пожал ему руку, сказал: 
– Береги себя и машину, Игорь. Держи её дома или отвези к моему деду, у него отличный гараж. 
– Приезжай скорее, а то я буду скучать... – Гошка готов был заплакать.