Граната

Бухнув тяжёлую сумку под вешалку и скинув туфли, Марина босиком потопала в комнату. Мимоходом поправила растрёпанные рыжие кудри, подушечками пальцев ощупала тёмные круги под глазами. Нда! То ещё зрелище! Прихватив со стола пульт от телевизора и оглядев покрывшуюся пылью мебель, вздохнула и тяжело плюхнулась в кресло перевести дух. Всё же прав доктор, рано ей еще такие нагрузки. И почему она решила, что две остановки от больницы до дома она осилит пешком? В животе противно заурчало. Пришлось вставать и шлёпать к холодильнику. Но там, как и следовало ожидать, ничего путного не было. Пара банок консервированной фасоли, полпачки сливочного масла, которое теперь только в выпечку годится, банка аджики, кусочек засохшего сыра и ведёрко с маринованными огурцами.
– Негусто! – закрывая холодильник, пробурчала Марина. – А в больнице сейчас обед!
Мысли о низкокалорийном диетическом, но всё же горячем питании вынудили девушку снова влезть в туфли и отправиться в ближайший магазин за продуктами. За углом недавно открылась частная пекарня, и запах сдобы и неполезной, по мнению докторов, выпечки теперь каждый день наполнял ароматами уютный дворик многоэтажки. В пекарне всегда можно было полакомиться горячими осетинскими пирогами и прочей вкусной выпечкой: кусочком на месте или взять на вынос целиком.
«Надо будет обязательно взять домой пирог с мясом и сыром. А лучше два. Два пирога и парочку хачапури», – думала девушка, спускаясь по лестнице.
Замечтавшись о сытном, но весьма калорийном обеде, у входной двери она налетела на неожиданно вынырнувшую из кладовки фигуру.
– Ты, Маринка, куда запропастилась? Две недели тебя не видала, – схватила ее за руку соседка баба Клава.
Старушка каждый день после обеда возилась на придомовой территории или в палисадниках. Выражаясь её словами, она «несла», «создавала», «облагораживала», «озеленяла», «придавала», «окультуривала» и что-то там ещё… За это была единогласно избрана на собрании жильцов председателем домового комитета. И теперь «выбивала», «увещевала», «воевала», «внедряла», «выясняла», «пробивала», «продавливала», «контролировала» и далее по списку… А ещё она всё про всех знала и очень любила читать лекции на разные щекотливые темы.
– Здравствуйте, баба Клава, – поздоровалась Марина.
От старушки вкусно пахло борщом.
«Вот же любопытная! Всё ей знать надобно. Сама-то уже пообедала, а мне что? С голоду подыхай?» – замелькали в голове неприветливые мысли.
– Да в больнице я была. Прихватило спину на работе. Пришлось лечь, прокапаться.
– Ну да, ну да! – кряхтя, запричитала старушка, перетаскивая из подъездной кладовки садовый инвентарь поближе к цветнику. – Здоровье смолоду беречь надобно. Кто ж тебя такую больную замуж возьмёт?
От неминуемой лекции о здоровом образе жизни, которой соседка регулярно доставала буквально всех жильцов дома, спас телефонный звонок.
– Да. Хорошо. Я завтра утром обязательно заеду. Кого спросить? Сейчас, минуту, я блокнот достану, запишу. Следователь Иванченко Игорь Викторович. Завтра в 11.30. Да, обязательно буду. До свидания.
– Ой, милая! Что это тебя к следователю вызывают? Случилось чего?
Баба Клава мёртвой хваткой вцепилась в руку Марины.
«И вот попробуй не ответить? Завтра весь дом будет обо мне неизвестно что болтать. Всем растреплет!» – недовольно подумала Марина и уселась на лавочку.

– Да, знаете, баба Клава, случай у нас в больнице произошёл. Положили к нам в палату женщину. Она сразу предупредила, что сильно храпит, и раздала всем беруши. Ночи, как Вы понимаете, мы ждали с ужасом. А тут к другой соседке приехал сын со своим мальчиком лет пяти. Фруктов привёз, сок. А её, ну, как назло, давление мучило. Целый день качало, кидало из стороны в сторону. Соседка всё боялась, что в очередной раз голова закружится и полетит она на пол, «как осенний листочек с деревца». Вот в одном из таких «предполётных состояний» навалилась она на шкафчик и оторвала дверцу. И чтобы ее не ругали, попросила сына починить. Тот сбегал в машину, принёс инструменты в странном таком футляре: то ли шар, то ли яйцо. Я не поняла. Мне у окулиста капли какие-то закапали, сказали, зрение только к утру восстановится. Взял, значит, он отвёртку, какую надо было, и принялся за работу. Я на смартфоне «читалку» включила, лежу в одно ухо через наушники книгу слушаю. Ещё одна соседка задремала. 
Душно в палате, жарко. Вышла я в просторный холл. Там хорошо, двери в торцах коридора на балконы открыты, сквозняком продувает, прохлада. Думаю, посижу тут, пока проветривают. И вдруг слышу, медсестра дежурная кричит:
– Стой! Не шевелись! Только не отпускай! Мужики, кто в армии служил, руки пацану зажмите, я сейчас охрану вызову.
На эти душераздирающие вопли выползли больные из ближайших палат, человек пять-шесть. Не больше. В тех палатах в основном тяжёлые лежат. Так что ходячих не много. Другое дело – палата напротив поста. Мужская. Четырехместная. Она у нас особая, в ней обычно военные лежат. Вот и в этот раз там «отдыхали» дед-ветеран, «афганец» и два «чеченца». Тот, что моложе, своих соседей «дедами» называл. Вот из этой палаты и вывалился двухметровый бугай с плечами, как трёхстворчатый шифоньер, и наколкой на плече «ВДВ». Схватил пацана в охапку, зажал между колен, чтобы не дергался, руки сдавил. Сестра уже что-то в трубку орёт, у неё истерика. Пацан с перепугу или от боли, а скорее от всего и сразу, заревел. Его громкий пронзительный плач услышал папаша. Выскочил он из нашей палаты и с кулаками да криками: «А ну, отпусти ребенка, сволочь!»  – кинулся на десантника. В этот момент из военной палаты вывалились ещё два «шкафа» и с громогласным «Стоять!» и «Убери руки, придурок!» кинулись на папашу. Началась драка. Один щуплый папаша против двух громил, конечно, не воин. На полу с выкрученными руками и распластанной физиономией он оказался практически сразу. Правда, когда один из защитников его оседлал, то хватку слегка ослабил. В этот момент появились четыре охранника с победным: «Сапёры уже едут!» и дежурный врач с криками: «Что за цирк вы тут устроили? Завтра же всех на выписку!»
Пацан орёт от боли и страха, папаша тоже пытается что-то мычать про то, что кто-то что-то не так понял и всё не так, как кажется.

Как ни странно, но самыми невозмутимыми оказались охранники. Всех успокоили. Задыхающегося папашу извлекли из-под верзилы и с требованием: «Говори, сволочь, а то, когда полиция приедет, поздно будет», – прижали к стене. Хрипя и давясь словами, кое-как папаша объяснил, что это набор инструментов, просто футляр у него в форме гранаты – «лимонки». Кто-то из стоящих у стеночки «зрителей» вставил свои «пять копеек». Мол, видел такой набор в продаже. Китайцы тыщами клепают. Теперь оставалось уговорить десантника отпустить мальчишку. И вот тут возникла проблема. Охранники решили никого к этой миссии не допускать. Но их ждала неудача. Как они ни пыталась поговорить с парнем, ничего не выходило. Он только мычал что-то нечленораздельное и все крепче сжимал пацана, от чего тот кричал еще громче. Переглянувшись, «деды» отстранили охранников. Присев перед парнем на корточки, они что-то тихо ему говорили. Слышно было лишь то, как они называли его по имени Денис. Через несколько минут этих странных переговоров один из парней встал и начал шарить глазами по полу. Оказывается, Денис всё это время говорил про чеку. Мол, граната с сорванной чекой. Стали искать. Нашли. Вояки быстро оценили подделку.
Каким-то непонятным стороннему обывателю способом им удалось уговорить Дениса успокоиться, и ребёнок был освобождён.

Медсестру откачали, дежурного доктора напоили успокоительным, синяки и ссадины обработали. И тут приехали сапёры. Сначала ругались. Потом ржали. Долго. А потом решили десантника крайним сделать. Пришлось всем отделением за него заступаться. Реакция-то у парня отменная. А то, что игрушку от настоящей гранаты отличить не смог, так в том его вины нет. Он после ранения на один глаз совсем слепой, а вторым только три верхние строчки видит. Так что, мы его отстояли и перед сапёрами, и перед приехавшей практически следом полицией. В итоге решили, что действовал парень правильно. Седьмой этаж четырнадцатиэтажного больничного корпуса. Самый центр отделения. А если бы граната была настоящая? А если бы рвануло? До ночи полицейские сидели, писали. А когда уезжали, сказали, что некоторых еще раз вызовут: тех, кто в самой гуще событий был и всё видел.
А в субботу к Денису друзья приходили. Так палатные «деды» наперебой стали рассказывать, какой у них друг герой. А гости помрачнели, лица почернели, голоса задрожали.
– Мы, – говорят, – живы только благодаря ему. Он калекой стал, а у нас ни царапины. До последнего вздоха помнить будем, что мы, родители наши, жёны, дети всем ему обязаны.
Притихли «деды». Каждый свою думку думал. Каждому было, что вспомнить. Степанычу – как под Ржевом, десятилетним сыном-полка с молоденькой медсестрой Зойкой, раненых с поля боя таскал. Ильичу – как на Саланге их духи трое суток давили, не позволяя головы поднять. Не додавили. Многие тогда полегли. Но отстояла перевал «десантура». Серёге – пацанов своих, головы сложивших под Гудермесом. Впятером с одного двора призвались. Он один вернулся. Да и Денису с друзьями было, что вспомнить.
Так и сидели они молча, каждый думая о своём, пока на обед не позвали.
– Вот так я в этот раз, баба Клава, в больнице «отдохнула». И, кстати, не так уж сильно соседка наша храпела. Зря беспокоились, – закончила свой рассказ Марина и, вздохнув, как будто это не неделю назад, а только что произошло, встала и побрела в магазин за продуктами.
– Да! Не оскудела земля русская героями! Значит, правильно молодежь воспитывали. По-нашему! – пробурчала баба Клава и, подхватив тяпку, полезла под балкон в палисадник цветы пропалывать.