История одной девочки

Давно уже не секрет, что дела семейные, если не зеркало общественного комедиантства, то более-менее верное отображение. Хоть экономических отношений с их пертурбациями, а хоть и публичной морали.
Удивляемся мы на игру страстей. На такую – вспомните – неистовость, какую проявила в свое время леди Макбет Мценского уезда. Характерные вспышки или громы характеров бывают разные за дверями домов. И пусть не во всякую семью зайдёшь с расспросами, всё же позволяем себе спросить:
– Как поживаете?
С интересом ждём ответа на банальный вопрос. Истинно, что так. Потому как неисчерпаемая для нас тема.
Кто и пустится в рассуждения, а кто поостережётся.
Никто мне, к примеру, не торопился докладывать в подробностях историю Девочки и её Отца. В наши дни распалась семья, когда ребёнок только еще встал на ноги.
Новая жена у Отца, новый муж у матери Девочки. Тот нравственный уровень жизни, который привёл к неискоренимым детским переживаниям, заставил меня и вспомнить о чудесах. О непостижимых вещах бытия, по мысли философа Канта.
Я имею в виду нравственный закон внутри нас и звёздное небо над головой. Бездонную двуединую ипостась, свойственную вроде бы не шибко волшебной жизни человеческой.
Ведаем, что достаточно изменчив институт семьи, маленькой ячейки общества, а куда этому образованию дорога? В пропасть ли безнравственности, в новую высоту ли человеческого духа – поди и сообрази.
Думается, всё же не к свальному греху, не к беспорядочным половым отношениям пойдут в перспективе люди. Не бросят детей на произвол неуправляемой дикой морали неандертальцев.
Значит, окрепнет нравственный закон внутри нас, мы, получив опыт выживания в новых условиях, познаем его столь досконально, что станет он служить нам. Как другие законы, уже познанные, признанные полезными.
Скажете: если речь о двуединой философской ипостаси, то – знаем – непостижима Вселенная, все её звёздные системы. Тогда и…
Не уверен насчёт «тогда и…», не уверен.
Вопрос, конечно, сложный очень. Как всякое предугадывание.

Если что меня и оправдывает, то история Девочки. Она вас не удивит. Меня она заставила крепко задуматься и попытаться понять истоки тех или иных родительских решений.
При всей простоте нашей жизни, так больно становится, когда детским страданиям нечего противопоставить. А ведь попытка не пытка, а?
Полюбила мама другого, чужого человека. Может, он был и неплохой, а Девочке становилось не по себе, когда папа и мама уходили друг от друга все дальше. Уже не было у родителей прежней доброты, взаимопонимания.
Почему-то папа придёт с работы, поиграет с ней, уложит ее спать, а потом уедет куда-то. Не остаётся ночевать дома. Потом он и вовсе исчез, перестал появляться даже для того, чтобы рассказать ей на ночь сказку.
Она спрашивала маму, почему так. Ей объясняли, как могли, и Девочка постепенно привыкла к мысли: у нее дома станет жить чужой ей человек. А папы больше не будет здесь.
Если бы автор этих строк бросился теперь порицать легкомысленных жён во всю ивановскую, нашёл бы поддержку. Кое-кто круто бы поддержал. Но проявили бы мы… разве не манию величия мужского?
Можно вспомнить историю, когда ревнители строгих семейных устоев позволяли себе убивать женщин за «неэтичные» поступки.
Была ведь такая мораль. И христианам она представлялась не лишней нормой, и мусульманам виделась отнюдь не диковинкой. Подобная этика имела отношение к патриархальной семье, которая утвердилась в далеком прошлом.
Древняя полигамия ушла, ей на смену пришла моногамия. Поскольку общественные интересы, связанные с каким-никаким производством, с экономикой, лучше соблюдались в парном браке. Итак, семейные узы крепли.
Можно стало хотя бы передавать по наследству добро, нажитое в семье. Немаловажная штука, правда? А во времена уже и не столь давние – припомните – на Руси появился интересный документ.
Сейчас выпалю как из пушки. «Домострой»!
Ух, сильная вещь – долгоживущая.
Форма брака предписывалась именно что на века. Тут вам и диктат экономики налицо, и порядки нравственно-психологические, когда закрепощение женщин мужчинами явлено во всей красе.
Что же мне выступать здесь в качестве крепостника? Жалко, не скрываю, Девочку. Она осталась без любимого Отца, который мог бы всегда быть рядом с нею, всё детство и все молодые годы.
Нет, не дождётесь от меня, строгие ревнители, злобных порицаний касательно любовей и разводов. Не стану изливаться негодующими словесами. Думаю, что женщина, позволившая себе полюбить (не мужа, а другого), окажется виноватой не больше, чем мужчина, затеявший в наши дни бракоразводный процесс.
Надо же понимать: «Домострой» не во всём сейчас прав. Да, в соответствии с ним женщине дозволяется участвовать в организации семейного хозяйства. Это ей – пожалуйста.
Но разрешается и наказывать ее, как рабыню, за провинности, которые усмотрит мужчина, глава семьи.
Не надо нам любви к рабству. Значит, я, мужчина, хочу видеть такое отношение к слабому полу, которое издавна определялось словом «рыцарское»? И пусть наши жены, как говорится, гуляют?

В сих вопросах всё смешано. И божий дар с яичницей, и Божедомка со скинхедами. Не помешает постепенный разбор завалов. А пока вернемся к истории Девочки.
Он звонил ей по городскому телефону, любимый Отец. Не очень часто, но она была рада и этим кратким разговорам с ним. Девочка рассказывала, как ходит в детский садик и дружит с ребятами в группе. Ей нравятся праздники, когда все дети поют, танцуют, веселятся. Но ей грустно, потому что давно не видела папу.
Почему он не приезжает к ней?
Разве мог Отец объяснить, что мама не приглашает его к себе домой? А если бы и пригласила, ему плохо там, рядом с мамой, когда рядом с ней другой человек? Это сложно – поведать о своих чувствах ребенку. Даже взрослым, очень близким людям нелегко рассказать, как болит у тебя что-то там, внутри.
Он старался быть весёлым. Чтобы ей стало полегче, чтобы хоть на минутку она забыла о своей грусти, почувствовала в своей маленькой душе радость, спокойствие, и улыбнулась ей жизнь.
Через какое-то время у Отца появилась жена. Жил он теперь в своей – пусть небольшой – квартирке, а не у родственников. Не сказать, что Девочка получила в подарок вторую маму. Да, папино житьё-бытьё стало налаживаться понемногу. И появилась у Девочки возможность видеться с Отцом. Его жена если и не полюбила Девочку всей душой, то не старалась всеми силами отгородить ребёнка от супруга. Не было злобы и ревности.
А что было? Равнодушие?
Она дарила Девочке игрушки. И погладит ее, и обнимет при случае. Вот только не видно было, что маленькая душа дошкольницы, невеликого человека, расцветала счастьем и довольством.
Человечек желал бы жить с Отцом или хотя бы долго у него дома гостить. Любовь крошечной девчушки, столь бескорыстная и трогательная, самозабвенная и беззащитная, она так хорошо была заметна, когда – звонок Отцу и дрожащий голосок:
– А папа дома?
Каждый поймёт, что не очень-то мечтает Девочка о второй маме и о новой игрушке. Не проходит её грусть, не растворяется печаль с годами.
Страдания маленькой души, вы открыты миру. Любой подойди и посмотри, и задай себе вопрос: что делать, как избавить её от мук?
И тогда Отец сказал новой жене:
– Давай повезём ее на природу. В гости к твоим родственникам. Там большой лес и водоём с песчаным берегом. Пусть побегает по траве и песку, поплещется в тёплой воде. Там ведь хорошо, верно? Свежие впечатления, простор, красота природы, они ведь не помешают, а?
Когда приехали, ей всё понравилось. Зелёная травка возле дома, мелкая и кудрявая. Невысокие волны, нескончаемой чередой идущие к песчаному берегу. Огромное небо над почти бесконечной водой.
Невдалеке от берега, в саду, они поставили столик. Прямо в траве. Пили здесь чай.
Они дули в чашки, утихомиривая кипяток, смеялись и разговаривали, разговаривали…
Так хорошо было Девочке: рядом Отец.
Они могут сидеть здесь, под открытым небом, сколько пожелают и бесконечно праздновать свой приезд.
Так начались они, дни счастья.
Я не знаю, хотел ли Отец когда-либо уж очень сильно обругать свою первую жену. Показать ей мужскую силу, наказав за провинность.

Допускаю, что «домостроевские» тенденции не изжиты были в обществе недавнего прошлого. Их и сейчас приметишь, в существующем у нас неизвестно по чьей прихоти обществе, так называемой демократии, которая награждает преференциями богатеев.
В этой демократии столько лицемерия, преступных выходок, что и не видишь ничего, кроме постоянного вранья. Да еще скрытого расизма. Ведь раз вам суют заокеанские моральные ценности и соответствующий образ жизни, значит в вашей истории, россияне, ничего достойного нет.
Если Европа когда-то признала квас, балалайку и водку, то Америка готова поубавить и этот скромный список народных достижений.
Я не о том, что «Домострой» – несомненное достижение отечественной мысли. Там в основе – соображения чисто феодальные.
Это старое семейное установление требует чего? Подчинения главе семьи, то есть господину. Коли эти соображения живут при нынешней демократии, то по одной простой причине. «Домострой» (в завуалированной, конечно, форме) по нраву нашим господам. Они желают подчинения своим экономическим аппетитам. Политическим правилам игры.
У них всё кругом игрушки. В том числе и женщины. Посмотрите, как телевидение их обряжает – куколки. Годны по преимуществу лишь в секретарши. Или для сексуальных мужских утех.
Не далеко ушли демократы от философии господина, феодала в делах семейных, в любви мужчин и женщин.
Да оно так и должно быть при хищнических общественных отношениях, свойственных нынешнему российскому идеалу – мироустройству американскому. Ничего тут удивительного нет.
Поэтому не станем преклоняться перед сим историческим фактом – старым документом, регламентирующим кто кого имеет право бить смертным боем.
Хочу сказать о другом. На Руси порабощение женщин все-таки не носило столь ярких форм, как в странах Западной Европы, например. Где лютовало духовенство с его иезуитами, где феодалы по отношению к женщинам были столь хитры, что…
Придумка не простолюдинов – рыцарское отношение к женщине. Образованность господская росла, стыдились уже феодалы в наглую унижать слабый пол. Вот вам коленопреклонение, прекрасные дамы! У вас подчинённое положение в семье? Пожалуйста – получите компенсацию.
Россия даже в самые галантные времена подобного рыцарства сторонилась. В широких народных массах его не было практически совсем. И не случайно: у нас больше уважали женщину-мать, женщину-труженицу. Словно чувствовали какой-то господский подвох, хитрую придумку наглых рабовладельцев.
Насчет рабовладения не оговорился. И проституция, и гетеризм, и наложницы – всё это для мужского владычества. И процветало еще тогда. А рабство славяне искони уважали не очень.
Теперь спросите: было у героя моего, у Отца Девочки, рыцарское отношение к первой жене, раз не ругал её, не бил? Раз, помучившись, ушёл? И без денежных претензий?
Никакой он не рыцарь. Простой русский человек. И мораль у него в семейном вопросе проявилась не господская. Не американоподобная, не россияно-лживо-демократическая. В его этике нет и намека на скрытый расизм нынешних наших властителей с их коленопреклонением перед чужеродной моралью. Есть, есть она у них – антинародность.
Не знаю, почему Девочка так сильно привязана к нему. Может, она чувствует, что Отец хочет быть в семье именно отцом, а не господином. Не феодальным диктатором и не демократическим Хозяином, готовым в любую минуту забыть о своей современной образованности и бить, бить. А то и грабить. Или – убивать.
Бандитская сущность нынешних хозяев уж слишком хорошо видна даже детям. Что-то многовато мультиков, фильмов и книжек с похождениями револьверно вооруженных мужчин.
Итак, она звалась Девочка. И она долго пила чай с Отцом. А потом они пошли гулять. Ходили по тропинкам, дышали тем вольным ветром, что летел к ним с водоёма. Она держала Отца за руку и, даже когда радостно подпрыгивала по дороге к воде, не отпускала ее.
Сразу броситься в волны, хоть и мелкие, она побоялась. Уж очень много воды! Перед тобой – даль неимоверная, и не всё ты знаешь о здешней глубине.
Но прямо сейчас можно побегать по береговому песку. И поплясать на мелководье.
Какой восторг! Столько всего много – песку, волн, брызг, облаков. И простора. Хоть налево беги, хоть направо, а конца края берегам… Нет, не добежишь до береговой оконечности.
Отец видел, что она счастлива. Не грустная у нее на лице улыбка. Весёлая и беззаботная. И значит, хоть на время ушла печаль из её маленькой души.
Глядя на Девочку, он был тоже счастлив.
Семейное счастье… Оно, конечно же, многообразно. В этом понятии есть подводные камни. Если «Домострой» заботился о достойном пребывании людей на белом свете, то имел в виду прежде всего довольного мужчину, которого ублажает жена, дети, слуги.

С веками россияне набирались ума-разума и касательно проблем семейного счастья. Более глубоких, коли можно так выразиться. Когда гуманизм естествен для образованного человека, то, с чего бы в семье столь сокрушительно размахивать кулаками?
Пришли мысли о любви. О духовном единении в парном браке. И я бы не сказал, что русские – «любители одной лишь водки» – отставали в этом вопросе от гуманистов Западной Европы.
У Льва Николаевича Толстого есть даже произведение, которое так и называется: «Семейное счастие». Другое дело, что никуда не исчезли те подводные камни.
Они и по сию пору нам жизнь портят, разве я не прав?
Лев Николаевич был мыслителем не из последних, а вот сказать, что поставил все точки над i… Не удалось ему, как видится нам уже в нынешние дни.
А почему? Думаю о Девочке, об Отце и первой его жене. Ух, остры пороги под водой! Поди уберегись в семейном плавании, ан и не всегда получится.
У великого писателя размышляет о любви женщина. Для нее брак не пустой звук. И смотрите, как она думает:
«Только он один существовал для меня на свете, а его я считала самым прекрасным, непогрешимым человеком в мире; поэтому я и не могла жить ни для чего другого, как для него, как для того, чтобы быть в его глазах тем, чем он считал меня. А он считал меня первою и прекраснейшею женщиной в мире, одарённою всеми возможными добродетелями; и я старалась быть этой женщиною в глазах первого и лучшего человека во всём мире».
Тут любовь несомненная. И не просто страсть, а любовь, помноженная на стремление к духовному единению. Но равны ли будут эти два вроде бы высоко гуманных человека в своем браке?
Извините меня, женщины, которым понравится подобная духовность.
Здесь выступает мужчина, что вложил свои мысли в женские уста. Он согласен: жена должна жить ни для чего другого, как для него. Проявился муж-господин. Да, видно, как пытается писатель уйти от образа Прекрасной Дамы, от этой скрытой формы компенсации по отношению к слабому существу, к женщине.
Однако он приходит к той же Прекрасной Даме. Только теперь она уже будет и законная супруга. Сподобилась, короче говоря. Получила равноправие на законных основаниях.
Кое-кто возразит: пусть она вначале послужит мужу, а потом он признает её равной во всём. Ничего страшного.
В приведённом отрывке, пожалуй, можно приметить и сие подспудное соображение. Да только жизнь самого мыслителя оказалась сложнее, несгибаемой оказалась. Уж очень хотел он видеть свою Софью Андреевну в соратницах во всём до последнего своего часа. До последней жизненной задумки.
Она и любила его, и служила ему, потом вдруг проявила инакомыслие. И он, обманувшись в своих ожиданиях, в жертвенной любви жены, ушел из семьи. Были, конечно, и другие причины для краха яснополянской его жизни. Там всё одно к одному сложилось. Во всяком случае, его исход оказался одновременно его физической смертью.
Стал ли исход философским крахом в семейной проблематике?
Судите сами. Взгляните на свою жизнь попристальней.
Я лично не вижу привлекательности в мужском господстве. Хоть в явной форме. Хоть в компенсационной. А пусть и в той, что попытался явить нам Толстой, – извините, мужчины, однако, не вижу.
Идёт двадцать первый век. Демократы старательно демонстрируют дуракам-русапётам женщин для утех. А нам не к спеху забывать русские духовные ценности, ластиться к моральному уродству. Хочется по-прежнему уважать женщину-мать. Женщину-труженицу.
И пусть нам больно, когда семья распадается…лучше не сучить кулаками. Не станем требовать от женщин жертвенности. А будем думать, как вырастить детей. Детское горе видеть горше, чем наглого нынешнего хозяина, того Единоличного Хозяина Планеты, который в непременности подавится и своими кольтами, и своими безмерно властными амбициями – исчезнет как идея Всевластия, как тупиковая ветвь эволюции.
А детские слёзы, когда они сливаются в реки…
Через несколько дней Девочка и Отец уехали. Она привезла домой подарки. И воспоминание о тёплой, очень тёплой воде, о белых облаках, что странствуют над огромной страной. А также о том, как хорошо быть рядом не только с мамой, но и с папой.