Мой дядька на войне

У моего деда Александра было три сына: Василий, Дмитрий и Константин. Василия, впрочем, на самом деле звали Макаром, но это имя ему категорически не нравилось, и когда его призывали в армию, он записался Василием.
Воевать дядя Вася начал в финскую кампанию. Вероятно, он там отличился, и его направили на учебу в школу разведки в Сочи.
- Ох, и повоевали мы там! – вспоминал дядька.
- С кем? – спрашивал я.
- С моряками.
- Немецкими?
- Нашими! – удивлялся дядька. – На танцах девушку не поделили. Нашим надавали по сопаткам. Они прибежали за подмогой. Короче, бой шел двое суток, голову нельзя было поднять. Командир вызвал комендантскую роту, тогда только разогнали нас по казармам.
- И что?
- Ничего, - пожимал плечами дядька. – Школу в горы перевели, подальше от танцев.
- И кем ты после нее стал?
- Разведчиком-диверсантом.
Дядька был чуть выше среднего роста, широк в плечах, и связываться с ним никто не решался даже с пятидесятилетним. Дело было не в стати – во взгляде.
- Тяжело убить человека? – допытывался я у дядьки.
- Свинью тяжелее, - морщился он. – Человека финкой куда ни ткни – хана.
И я ему верил.

Во вражеский тыл дядю Васю забрасывали семь раз. Первый раз – на Калининском фронте под Ржевом, последний – в Германии. Удачной была только одна операция: по ликвидации немецкого штаба. Во время высадки на Кубани его тяжело ранило в живот и ногу. Немцы расстреляли десант прямо в воздухе. Выбрасывали их с заданием захватить мост через реку Кубань под станицей Дондуковской. Наши переходили в наступление, и мост им был крайне необходим. Из двадцати восьми десантников в живых остались лишь дядя Вася и испанец Хуан. У испанца были перебиты ноги. Дядя Вася перетащил его в хлев на хуторе, забросал коровьими лепешками, рядом с собой посадил хозяев, деда с бабкой, и держал их на мушке автомата, пока немцы шарили по соседним хуторам.
- Один местный сунулся было в хлев, но бабка сказала, что никого у них нет. Всех остальных десантников казачки выдали немцам.
- И что было потом?
- Наши перешли в наступление и погнали немцев за Кубань. У Хуана началась гангрена, обе ноги ампутировали. У меня тоже шесть метров кишок вырезали.
- Шесть метров?!
- Так хирург сказал. Но я потом им отомстил.
- Кому?
- Казакам. Отлежался в госпитале, получил назначение в Войско Польское. Тогда всех белорусов в это войско записывали. Назначили меня старшим команды из пяти человек. Я им говорю: «Идите куда хотите, а у меня дела». Приехал в Дондуковскую, нашел одного из предателей и расстрелял.
Мне стало не по себе.
- Надо было в комендатуру сообщить… - пробормотал я.
- Меня и забрали в комендатуру. Хотели в штрафбат отправить. Посмотрели документы, награды. «Да у них хуже, чем у штрафников», - говорят. Опять же, фамилия помогла. «Родственник Ивану Кожедубу?» - спрашивают. «Так точно - брат!» А у нас отчества разные. Засмеялись и отпустили назад в диверсанты. Редкая специальность.
«Да уж, - подумал я, - перерезать горло не каждый сможет. Но иначе и не победили бы».
У дяди Васи была фотография, где он запечатлен рядом с обелиском, на котором выбиты фамилии погибших десантников. Среди них значился и Кожедуб Василий Александрович. По официальным документам считалось, что десант погиб полностью.
- А что в Германии случилось? – продолжал я расспрашивать дядьку. – Почему орден Славы первой степени не присвоили? Ведь тебя к нему представили?
У дяди Васи было много наград: ордена Славы второй и третьей степеней, Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны двух степеней, польский крест, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», а вот золотого ордена Славы не было.
- Бургомистра чуть не расстрелял.
Это был смешная история.

После окончания войны старшину Кожедуба назначили комендантом маленького немецкого городка. Порядок дядя Вася наводил железной рукой, и добропорядочные бюргеры решили отблагодарить коменданта. Скинулись, кто сколько смог, сложили деньги в коробочку, обвязали ее розовой ленточкой. Дядя Вася развязал ленточку, открыл коробочку, схватил автомат и очередью прошил стену над головами бургомистра и компании. Бедные старики со страху напрудили в штаны.
Дядю Васю с треском выгнали не только из комендантов, но и из рядов Советской Армии. В родную деревню он явился с вещмешком, в котором лежали банка американской тушенки и отрез темно-синего габардина. Позже из него сшили первый костюм моему отцу. Как этот отрез попал в мешок, дядя Вася мне объяснить не смог. Подозреваю, это был прощальный подарок бургомистровой дочки, о которой он проговорился, крякнув, после второго стакана. Но больше об этом отрезе дядя Вася не упоминал. О том, что стрелял, помнил, а как отрез оказался в мешке, нет.

А вот второй мой дядька, Иван, муж папиной двоюродной сестры Веры, приехал из Германии по-другому. Он вкатил в город Речицу на тяжелом немецком мотоцикле. Следом за ним пылила груженая доверху «полуторка». В ней лежали ковры, сервизы, большие напольные часы с мелодичным звоном. Таких часов я больше не видел нигде. А был дядя Иван всего лишь начальником госпиталя.
И пошла у бывших фронтовиков гражданская жизнь. Дядя Вася женился, родил трех девок-красавиц, развелся, потому что выдержать его буйные загулы могла далеко не каждая. Когда я в Минске говорил с ним про войну, у него уже была другая семья. Умер он на пятьдесят седьмом году жизни.
Дядька Иван пережил его ненамного. Первыми исчезли из дома громадные ковры. Они свисали от потолка до пола, но если раскатать их полностью, то один такой ковер занял бы не только стену, но и весь пол в комнате. Вероятно, они были реквизированы из замка, в котором высота стен была намного больше трех метров.
Потом куда-то пропали часы. Умер дядя Иван практически нищим.
А третий мой дядя, средний брат отца Дмитрий, погиб под Кенигсбергом. Точнее, пропал без вести. Как я теперь понимаю, потери при штурме города были столь чудовищными, что погибших спешно хоронили в братских могилах без выяснения личности.
Та война не отпустила далеко от себя ни дядю Васю, ни Ивана, ни моего отца, хоть он и не воевал. Не отпустила она всех, чьи лица остались лишь на потемневших фотографиях, на оборотной стороне которых еще можно прочитать выцветшие строчки: «Люби меня, как я тебя…»

Художник Юрий Непринцев.