Приметы одной истории

На реке Мсте запнулось многотысячное войско Бату-хана. Разорив неисчислимое множество русских поселений, кочевная орда увязла в лесах и болотах, не смогла пересилить разгул весеннего половодья и отступила перед природным животворным наступом.
Не удалось Батыю – так называли наши предки грозного хана – пожечь посады новгородские, порушить дома и храмы, взять в полон здешних славян. Велико было войско его, зело могутно, однако еще более могучим предстал перед воителями весенний широкий разворот русского лесного и водного изобилия. Стала сама природа защитницей перед лицом пришлых хорошо вооруженных туменов, не знавших доселе отступлений. 
Пошли непрошеные гости в обход, завернули на юг. Двинулись туда, где был простор боевым порядкам пришлой рати и не было препон для кровавой сечи.
Видите, какое некогда приключилось дело. Не иначе местообитание благоволило насельникам земли новгородской, а русские люди в свою очередь сильно возлюбили с того времени свою землю. И любить стали год за другим годом всё сильней, потому как видели за родной природой силу великую, достоверно защитительную.
И это при том, что Древняя Русь обиловала междоусобицами княжескими? Совершенно верно. Но при этом надобно учесть: властители приходили и, крепко подравшись, уходили. А народ-то оставался, и ему присуща была неизбывная тяга к мирному труду, вполне производительному, ничуть не кровопролитному.
И пропитание приходилось добывать во всех княжествах равно, и одинаково детей обихаживать, чтоб росли вполне успешно. Постепенно приводил народ своих властительных буянов к пониманию выгод, что имелись в мирном бытии.
И если с чем трудно было поспорить, то лишь с чужеродными многолюдными нашествиями. Вот от них-то как раз и давала приметную защиту родная природа – все знакомые болота, леса, реки, сезонные снеговые наступы и последующие весенние половодья.

Небось, со времен Батыя пошла слава по русским городам и селам о своих естественных рубежах, где можно было укрепиться, успешно обороняться. И в последствии, когда ходили на Русь кочевные орды, умело применялась эта особая защита.
В те времена какие поселения дружно уходили в чащоры лесов, а какие брали в руки топоры и валили на дорогах могучие дубы – как, например, возводились дубовые засеки возле Тулы на многие и многие версты, чтоб не обойти их было в день, и другой, и третий. Наступательному войску со всеми его тылами, повозками, запасным оружием и провиантом.
Если всё же слава о естественно-защитительном рубеже пошла по Руси именно с реки Мсты, если не побрезговали русичи наукой эффективной малокровной обороны, то чудится мне в названии сей невеликой речки нечто особое.
Когда здешний водоток начал прозываться Мстой, не ведаю, а в голове держу эту мысль – словечко употреблено тут не иначе что многозначительное.
Словарь стародавних речений поспособствовал в какой-то мере просветиться мне касательно этимологии, но всё-таки оставались вопросы.
Вот пришла сила необоримая с незнаемых краев, встала перед речным изобилием. Здесь один поток с боку, а другой – Волхов, издавна служивший дорогой для торговых людей «из варяг в греки» – прямо перед войском.
И куда же могучим туменам двигаться? Надо бы прямиком на богатый Новгород. Мостовый переход бы какой и поспособствовал, подмогнул – да тут мостов, видать, не было никогда, коль водная ширь столь велика.
Нет, без надежной переправы не осилить великому войску величия изобильных вод.

Имеется в старом русское языке словечко «мсто», которое с незапамятных времен толкуется как мост. Неуж почитали новгородские здешние обитатели речку за мостовые переходы, коль имечко дали водотоку вот такое – Мста?
Уверен, не ждали они хорошо вооруженных пришельцев и не готовили им торжественных встреч с хлебом и солью на солидных мостах.
Так что очевидное созвучие наблюдается, но русичи были скорее всего благодарны обширным водам за отсутствие всяческих переправ.
Есть в старом речении еще одно хорошее словечко – «мститься», которое намекает на определенное желание, намерение.
Когда кто говорил: «Я мстился идти вместе с торговыми людьми в греки», то он сообщал о чем? О том, что имел желание, определенное намерение составить компанию новгородским купцам.
Тогда выходит, нет конца головоломке. Потому как ни в коем разе не говорит название речки Мста о желании обитателей княжества пропустить тумены в свой славный город Новгород.
Опять маячит перед нами несомнительное созвучие, и снова стремится оно в зыбкую область бездоказательных фактов, недостоверных видений, неверных домыслов.

Однако мыслить всё же невредно. И для более достоверного соображения станет полезным другое значение слова «мститься». Именно что о видениях теперь пойдет речь.
По Новгородчине ездить всем нам привычно, видели ее все, кто путешествовал железной дорогой из Москвы в Псковские края, в Прибалтийские республики. Не миновать ее тем, кто устремлялся к берегам длинного морского залива, где располагается Ленинградская область широкой, обнимающей залив подковой.
Небось, скажут скептики: вдоль стального полотна виды как виды. Ничего особенного. Никаких чудес не наблюдается.
Не раз приходилось мне смотреть в окошко пассажирского поезда, когда проходил он южнее озера Ильмень через Валдай, Старую Руссу на Псков. Наблюдал также места севернее ильменского разлива, где дорога пересекает достославную Мсту возле Кулотино, а следом и – седой Волхов возле Чудова.
Бывал, конечно, на станциях, видел некрупные здешние поселения. Знаю, что в устье Мсты есть неординарный каменистый уступ… Точнее, уступом здесь обрывается Валдайская возвышенность, а река уже закономерно реагирует бурливым водотоком.
Пусть неординарна на каких-то своих участках Мста, а луга вдоль реки чем необыкновенны?
Коль приметишь Валдайскую возвышенность, то обратишь внимание и на озерные котловины, понижения приречные, куда в пору снеготаянья уж так-то ловко скатываться полой воде с холмов. 
Знамо дело, высоких водопадов здесь не случается, но ширина потоков, обильность их сходов с Валдая превосходит хоть Ниагарский слив, хоть какой иной.
Оттого пашни местные на котловины вам не зарятся, они все больше стремятся карабкаться по буграм, подняться по склонам возвышенности куда подале от весеннего разгула вод.
Значит, есть тут особые примечательности, верно? А то, что предки-славяне восприняли здешнюю землю в момент Батыева нашествия как защитительное чудо, так можно понять их взволнованность.
Пошли разговоры о чудесном видении вполне естественно. Ведь вот и не грезилось русичам спасение, ан взяло и приключилось.
Мы имеем полное право вслед за ними говорить о естественных чудесах русской земли. Пусть норма волшебных явлений будет специфической, но она присутствует – та спасительность, когда Новгороду придет вдруг на помощь вода, когда в Южном Подмосковье встанут перед неприятелем труднопроходимой преградой дубы.

Упираю, как вы понимаете, на грезы и чудеса вовсе не случайно.
Представляется мне, что речка, впадающая в Ильмень, она потому Мста, что присутствует в ее названии намек на особую чудодейственность. Небось, как раз и закрепилось здесь стародавнее речение, в котором слово «мститься» является синонимом глаголам «грезиться» и «чудиться».
Обитателю древнего Новгорода не мстилось и во сне, что столь магическим образом будет дан от ворот поворот туменам Бату-хана.
Не иначе были тут некогда мысли приильменских славян : «Ох, ты реченька, ты наша невеличка! Ты взяла и помстила, чудотворно подумала, волшебным образом дала сбережение русским жизням. Спасибо тебе, Мста!»
Если мое предположение верно, то станем держать в уме и такое соображение: магия русской земли имеет несомненный признак естественности. И поэтому она хорошо поддается исследовательским наблюдениям.
Сейчас вспоминаю свои путешествия вдоль новгородских лугов, пашен, перелесков. Когда просвещен насчет удач и неудач Бату-хана, начинаешь пристальней вглядываться в здешние холмы и понизовья, в ельники и березняки.
Отложилось в памяти одно местечко, которое вроде бы малопримечательно, однако настолько же необыкновенно, насколько многообразны чудеса всей русской природы. Оно даст начало еще одной разгадке? Не исключено.
Впрочем, судите сами.

* * *

Три березки, кучно выросшие на небольшом пятачке поодаль от других деревьев. Угор, вершину которого облюбовали белоствольные сестрички, дает им полную волю покрасоваться.
Они растут так тесно, что между ними если протиснуться, то с превеликим трудом.
Чуть подале – обрыв. Там, в понижении, колышется потихоньку стена камышей.
Дует от деревни, с холма, ветерок. Седые метелки качаются, как заведенные.
Из камышей вспорхнула птица. Ударила крылом по ближней метелке, и та вздрогнула, подалась в сторону. Потом успокоилась, стала, как и соседки, медленно поматывать седыми космами из стороны в сторону.
Не слышен ее участливый голос, но понятен намек – эй, кому надобно в деревню, идите напрямик, по тропе.
Если приглядеться, то и впрямь увидишь: тянется через камыши извилистая дорожка.
Была б она прямая, тогда какие вопросы? Пешеход ее проложил, нечего и гадать. Но раз обнаруживаются при более пристальном взгляде ее извилины – с колечками, с причудливыми веерами тупичков, приходится держать ухо востро.
Чего это она, в самом деле, такая кудревато завивающаяся? Не приведет ли доверчивого путника в бочажину, в сокрыто гиблое болотное место? Не очень-то похоже, что проложил ее целеустремленный пешеход, местный деревенский житель.
Приходит мысль: может, олени здесь, в камышовом раю, побывали?
Они, как известно, не прочь полакомиться молодыми побегами. Теми, которые изобильно появляются в начале теплого лета. Пусть олени и не прочь обеденно побродить в зеленых кущах, однако сейчас осень. Всё жухнет, осыпается. Камыш знатно затвердел, коли не шибко под ветром гнется, а знай себе вольно помахивает длинными пышными космами.
Нет, всяким грациозным особям копытного отряда тут полакомиться нечем нынче.

А вдруг это камышницы, болотные курочки, маленькие родственники журавля, понатопали в низине?
В теплые края улетать им пора. Да сегодня и не бывает их в срединной России столько, чтобы толпами бродили по заливным лугам.
Причина извилистой тропе другая. Коль приглядишься получше, заметишь широкие следы резиновых сапог с их рифлеными подошвами.
Двинулись те сапоги смело вперед, в темную воду. А узенькие резиновые сапожки с высоким каблучком – вона как вдавился он в мягкий суглинок! – остались стоять подле трех березок.
Чего ждала тут каблучка хозяйка?
Небось, ожидала, что быстренько срежут и принесут ей камышей. Дома их можно поставить у порожек или в углу избы. В высокий гляняный кувшин.
Они будут радовать глаза гостям природной своей красотой. Своей копной длинных волос, которые зашевелятся враз – лишь подойди и на них дыхни.
Живут, значит, камыши. В избе невозбранно благоденствуют.
Станут теперь всю долгую зиму стоять в деревенском дому красавистые высоконькие растения с белыми прическами. По всему видать, найдется им обязательное дело – напоминать о луговых просторах, о загадочных лесных озерах и вольном ветре, что летает над полями по любимой нашей России. Ах, как это всё хорошо!

Леса и обширные луга пообочь Ильмень-озера богаты разнотравьем, слов нет. Однако обрадуется сердце вдвойне, когда в деревенской избе заведутся не только метелки тростиночек с ближнего болота, но и – поделки здешнего народного промысла. Вышивки по шелку либо иной какой прочной материи.
Как есть расцветешь душой – когда окажется на видном месте вышивка, прозываемая крестецкой строчкой.
В чем тут особая прелесть сердцу?
А в том, что к одной красоте другая тянется.
Затейливые завитушки на полотенчиках народного стародавнего умельства так хорошо, так достойно прислоняются к узорочью ильменских заповедных дубрав. К белопенным разворотам озерных волн, весело блещущих на солнце.
Поневоле склоняется твоя голова перед замечательной Новгородчиной, коренной земле русичей.
Звездочки духмяных цветов, лепесты изумрудных стебельков, розочки медовых клеверов подсмотрели мастерицы именно в лесах и на полях. И—перенесли на свои полотна, вышитые тонкой, но прочной нитью.
На диво сильна связь у здешнего художества с родной природой. Что с тихой речкой Мстой. Что с белыми облаками, гуляющими по северному нашему краю. Что с теплым настойчивым ветром, который в ильменском прибрежье прозывается шалоником.
А разве нет у новгородского промысла ничего общего с историей Древней Руси?
Верится мне: сильно тянется душа простой вышивальщицы, песнопевно тянется она к вековечным преданиям!
Крестецкая строчка, об чём на сей день способна поведать в сказке своей?

* * *

Конечно, нам поведают в первую очередь о родном крае мастериц, о прелестях зеленого убора холмов и лугов, но не без того, чтобы напомнить при случае о славных бойцах древнего новгородского воинства, о строительных умельцах, что в стародавние века приохотились возводить в городе и палаты каменные, и храмы с узорчатой росписью стен.
Довелось мне познакомиться с вышивками, на которых изображены хоть новгородские дружинники лодейные, хоть строительные чудеса мастеров. И когда увидел я застроченные нитками лодьи, что плывут по Ильмень-озеру, то вспомнил тот 13 век, когда нагрянул сюда хан, не знавший отступлений.
Крестецкая строчка. Поселок Крестцы. Именно здесь находится центр народного искусства, где создаются шедевры шитого кружева. Ажурный узор строчевых изделий всегда красив и на диво прочен – ровно он призван славить не только новгородцев, но и землю русскую с ее чудотворно защитительной силой, несгибаемой в веках.
Прочность сей несгибаемости испытали когда-то воины Бату-хана.
Шло время, и победительный Наполеон, покинув со своими солдатами захваченную Москву, испытал наступ снегов на старой смоленской дороге. Суровая зима так измучила его многотысячную армию, что писатель Лев Толстой в своем знаменитом романе «Война и мир» задался вопросом: а стоило ли добивать остатки воинства в битве на Березине у западной границы России? Дело-то без пушек сделано, разве не так?
Умельство полководца Кутузова состоит, кроме всего прочего, в том, что исключительно толково использовал он ресурс, предоставляемый природными особенностями нашего климата. И тут не стоит говорить о чудесной, с неба свалившейся победе.
Однако кое-какие намеки насчет неубедительности русских удач присутствуют в высказываниях тех, кому пришлось туго в России.
Когда фашистские генералы в недавней Великой Отечественной войне крепко получили по зубам под стенами Москвы, то что услышал мир от них после падения Берлина? Зачастую не было в их мемуарах честного желания признать мастерство наших полководцев.

Разговор охотно шел о «генерале Морозе», что поспособствовал русским отразить наступление.
Что ж, и отступление фашистов имело место, и солдаты наши проявили чудеса стойкости, дойдя до Берлина. И полководцы в полной мере понимали выгоды той защиты, которая со времен Батыева нашествия предлагала русская земля тем, кто растил здесь хлеб, пестовал своих детей, строил себе жилища.
Камыши, травы и дубы, весны и зимы – они всегда у нас на чьей стороне? На правильной – завсегда нашей. Потому что русская земля благоволит к своим насельникам, и её любят русичи с незапамятных времен за все, в том числе и за удивительную способность дать оборону от захватчиков.
Когда сильней любишь ее, больше знаешь о ней, лучше понимаешь, тогда она для тебя неистощимый источник ответной любви, неотложных знаний. И последовательного понимания тех дорог, по которым дано мчаться птице-тройке... 
Будьте уверены, наши леса, поля и горы неотступно привечают в веках неравнодушных россиян.

Художник Сергей Рулевский.