Играй, музыкант, живи, музыкант

 Шестой годовщине
 выхода ополченцев
 из Славянска посвящается

– У вас нет ни имени, ни фамилии, забудьте про них. Только позывной. Если вас убьют, то родные хоронят вас за свой счёт. Деньги вам платить не будут. Вы – ополченцы. Никакие выплаты после вашей смерти родные не получат, вы – ополченцы и добровольцы, – так нам сказали…
– И ты согласился? На таких условиях?
В уме пронеслось: а если на могильном кресте будет только позывной? Вот так кануть в бездну…
– Да сколько можно было это терпеть? – он вдруг взорвался, и его густой бас, казалось, взвился до самого потолка. 
– Терпеть? Что терпеть?
– Януковича этого, коррупцию, нациков этих. Они же хотели Святогорскую лавру захватить, из Киева банда ехала. А мы собрались толпой молодые ребята, и пошли лавру оборонять. Мы организовались сами по себе. Этих ребят я давно знал, мы музыкой увлекались, песни под гитару пели. 
Он как-то съёжился после этих слов, злое выражение лица сменилось на грустное. Я ещё не поняла, в чём тут дело.
Он продолжал: 
– Потом пришёл в Славянск Стрелков. Из Киева на Славянск попёрли танки, начались жёсткие обстрелы. Я не служил в армии ни одного дня, но в ополчении быстро освоился. Обучился на «Ноне» работать.
– Тот самый ополченец с позывным Музыкант, который со своим расчётом передвигался по городу и херачил из «Ноны» по огневым точкам укропов?
Он как-то замялся:
– Да не сложно это совсем. Ну, да, долбили укров.
Скромничает парень, иметь надо если не специальное образование, то развитый интеллект, чтобы в сжатые сроки освоить военную технику.
– А Моторолу видел?
– Да, Мотор – это воин, воин по сути своей, настоящий отважный воин.
– А Гиви?
– Он, понимаете, говорил начальству то, что оно хотело услышать, мне это совсем не нравилось. Но в бою тоже храбрый был.

Музыкант в разговоре внезапно переходил на украинский язык, не на суржик, а именно на литературный украинский язык.
– А что, – в запальчивости пояснял он, – мне нравится украинский, для меня он родной. Отец на украинском говорит.
Ещё бы Музыканту не переходить на украинский – агломерация Славянск – Славяногорск исконная территория украинского казачества. 
Как пояснила мне 80-летняя бабуся из Славяногорска – «зроду украинкой нэ була, я –казачка» (отродясь украинкой не была, я – казачка).
– Знаешь, мне тоже в последнее время как-то не хватает украинского, хоть я русская до десятого колена, – поддержала я его.
– Когда вышли из Славянска в Донецк, – продолжал Музыкант, – было странно видеть мирный город, люди пешком гуляют по улицам. Мы ехали на грязных, запылённых танках и машинах – некоторые люди в ужасе разбегались.
Я помню ополченцев, вышедших из Славянска, в начале июля 2014-го года. Худые, нет, не худые – в данном случае больше подходит слово «изнеможенные». Уставшие безмерно. Почерневшая кожа на лицах, казалось, пахла гарью обстрелов. Ввалившиеся глаза на морщинистых от худобы лицах оживлённо рассматривали Донецк, в начале июля Донецк цвёл миллионом роз.

– Девушка, – обратился ополченец из Славянска к продавщице в парфюмерном магазине, – подарите мне зубную щётку и ещё вот этот кусочек мыла. 
У мужиков не было денег ни копейки.
– Музыкант, что дальше в Донецке было?
– Я продолжал воевать. Но в сентябре подписали минский договорняк. Для меня это был такой шок! Ведь можно было войти в Авдеевку без единого выстрела и Мариуполь тоже. Я ожидал, что мы освободим Славянск, ещё чуть-чуть и область (Донецкую – ред.) всю освободим, дома у меня семья, родные. Шок, настоящий шок. 
Уволился из армии, и уехал в Архангельскую область в монастырь, жил послушником в скиту. Пробыл там 4 месяца, немного успокоился. 
Когда начались военные действия в Дебальцево, вернулся назад в армию, воевал. Видел, как воюет Александр Захарченко (первый руководитель ДНР). Он лез туда, где реально могли убить. Захарченко не боялся, он воевал с рядовыми ополченцами на линии огня. За это его очень уважали, он боевой офицер.
В Дебальцево был ад. Там на стороне укров воевали поляки, даже американские наёмники, негры были. Я попал в плен к наёмникам французам. На моих глазах моего друга расстреляли, могли и меня расстрелять, я не знаю, почему его, а не меня. Пробыл в плену один день, наши начали наступление, французы нас бросили и смылись, им надо было самим спасаться.
В Дебальцево меня ранило. 
– Как это произошло? Что ты почувствовал?
– Не знаю, что почувствовал, миномётный обстрел.

Ему закрыли глаза и подвязали нижнюю челюсть, санитары тащили его тело в морг. В тот самый морг, куда он приходил не один раз, чтобы опознать в куче голых трупов, сваленных прямо на кафельный пол (холодильников не хватало) погибших бойцов своего подразделения.
Но в тот момент, когда его несли в морг, санитар заметил, что верхнее веко у Музыканта дёрнулось, и носилки развернули в операционную. 
Восемь операций, в том числе с трепанацией черепа, левую сторону тела собирали по кускам и кусочкам. Способность ходить и говорить восстанавливалась в течение шести месяцев.

– Меня любит Бог, Бог меня любит, – твердит Музыкант, – поэтому я живой. Левая рука действует практически на 10%, не могу ей двигать, нерабочая рука, так ещё и болит постоянно.
– Ты представляешь, как врачи нашей травматологии на ушах стояли, чтобы хотя бы в таком виде сохранить тебе руку? Не шуточки – левая часть тела была посечена осколками, как решето.

Я смотрю на Музыканта – невысокого роста, но ладно скроен, чернявый и смуглый, как все казаки, жилистый, выпирающие бицепсы на плечах, басовитый голос, правильные, но резковатые черты лица, подтянутый, на левой руке ортез, на висках шрамы после трепанации черепа, в этих местах волосы не растут, титановые вставки в костях черепа. 
Играть на гитаре, естественно, не может. В 37 лет инвалид второй группы, бытовая травма, пенсия по инвалидности 2,5 тысячи руб., койко-место в замызганной общаге, отсутствие достойной работы.
В родном Славянске остался дом. Дом, который он, будучи мужиком всего лишь 32-х лет от роду построил своими руками от фундамента до крыши. На той (украинской) стороне остались семья, родные. 

Как сказал представитель командования ДНР Эдуард Басурин в программе республиканского ТВ «Прямая речь»:
«Человек, который в 2014 году взял оружие защищать своих родных, близких, Отчизну, религию… мы что теперь обязаны ему за то, что он взял оружие? … А если ты за это просишь материальное вознаграждение, на хрена ты его вообще взял?»
За эти шедевральные слова Э. Басурин, надо полагать, уже вошёл в историю.
В этом месте хочется сказать русское выражение «эх, где наша не пропадала!»

Но верю я, что Музыкант сыграет свою жизнь и всё у него будет хорошо – дом, дети, семья, материальный достаток. 
Верю, не посрамит Музыкант почётную награду «Георгиевский крест», которым наградил его Стрелков, за оборону Славянска. 

Художник: Виктор Арсени-Смеляков