На сопках Маньчжурии

Архивные документы по истории минувшей большой войны – неисчерпаемый кладезь информации. Сегодня по ним я отслеживаю боевую биографию рядового Николая Литвиненко, воевавшего на Забайкальском фронте в составе 625 стрелкового полка 221 Мариупольской стрелковой дивизии. Николай Яковлевич вместе с однополчанами участвовал в историческом броске через пустыню Гоби и переходе через горные хребты Большого Хингана. 

Эта часть замысла советского командования в Маньчжурской операции и по сей день остается в военной истории примером исключительно смелого и рискованного решения, которое для японского командования оказалось совершенно неожиданным. Именно безлюдные и безводные места командование Квантунской армии, как и Генеральный штаб императорских войск, полагали наиболее безопасными в своей системе обороны. Но как Белорусская наступательная операция неожиданно для вермахта началась через труднопроходимые болота, так и Маньчжурская включила в себя неожиданный удар через Гоби и Хинган в подбрюшину миллионной армии.

Что нам рассказывают архивы?

В июне-июле 1945 года войска Забайкальского фронта были усилены одним танковым и двумя механизированными корпусами, а также 18 стрелковыми дивизиями, прибывавшими из состава 39-й (из Восточной Пруссии) и 53-й (с территории Чехословакии) общевойсковых армий. Руководство фронтом Ставка возложила на прибывавшее в Читу управление бывшего 2-го Украинского фронта. 

Из Восточной Пруссии в Монголию прибыли: 17-я гвардейская Духовщинская, 19-я гвардейская Рудненская, 91-я гвардейская Духовщинская, 124-я Мгинская, 192-я Оршанская, 221-я Мариупольская, 262-я, 338-я и 358-я стрелковые дивизии. Маньчжурская операция войск Забайкальского фронта, начавшаяся 9 августа, закончилась 18-19 августа 1945 года, когда началась общая капитуляция японских и маньчжурских войск. 

Войскам пришлось действовать в очень трудных условиях пустынь и гор, в самое дождливое время на Хингане и в Маньчжурии. В период 12-20 августа здесь прошли ливни. Дороги, и без того очень плохие, раскисли окончательно, а местами стали совсем непроходимыми. Пехота наступала по непролазной грязи, делая переходы за сутки по 30-40 км. Наступление войск шло с полным напряжением физических и технических сил. И еще раз наступающие показали исключительную физическую выносливость, терпеливость, напористость.

После капитуляции японцев войска фронта приступили к оккупации Маньчжурии, принимали капитулировавшие части и соединения, несли охрану коммуникаций и важных объектов и приводили себя в порядок. Китайское население повсюду встречало Красную армию с исключительным радушием, помогало в вылавливании японцев, участвовало дорожно-мостовых работах.

Японо-маньчжурские войска потеряли убитыми 8000 и пленными 222 000 человек. Нами захвачены трофеи: пулеметов 9400, винтовок 87 000, минометов 400, орудий 860, танков 480, самолетов 500 и большое количество различных складов с военными и промышленными товарами и сельскохозяйственными продуктами.

Потери фронта: всего 5184 человека, из них безвозвратные – 1750 человек.

Верховный Главнокомандующий Маршал Сталин высоко оценил героизм, проявленный воинами Забайкальского фронта, объявив благодарность участникам беспримерного марша через пустыню Гоби. (ЦАМО. Ф. 210 Оп. 3116 Д. 293 ЛЛ.81-85).

Благодарность Верховного Николай Яковлевич хранит, как дорогую реликвию. В глазах фронтовика даже боевые награды меркнут на фоне этого пожелтевшего плотного листа бумаги. Благодарность – подтверждение тому факту, что у рядового Николая Литвиненко хватило сил и мужества, чтобы преодолеть безводную пустыню, совершив в жесточайших природных условиях 350-ти километровый марш. На фоне этого документа блекнет даже подвиг суворовских солдат, перешедших через неприступные Альпы и удививших тем небывалым маневром всю Европу.

– Мы молодые были, здоровые. Как говорили командиры, необстрелянное пополнение 1927 года рождения. На западном фронте нам, действительно, побывать не удалось. Но лиха военного хлебнули сполна. Моё полтавское село немцы оккупировали в сорок втором, выгнали их через год. Как раз исполнилось мне шестнадцать лет. Учиться хотелось, но осенью 1944 в школу ходил всего два месяца. В ноябре призвали в армию. Попал в школу младших командиров на Северный Урал. В марте 1945 года выпуск посадили в эшелоны и повезли в Восточную Пруссию. Но под Москвой составы развернули и погнали на Восток. 

Приказ был строгим: писем не писать, на станциях не выходить, не шуметь, не привлекать внимания. Это сейчас я понимаю, что грандиозная переброска войск проходила в условиях строжайшей секретности. А тогда семнадцатилетнему пареньку не было дано осмыслить масштабов замыслов Генерального штаба. Да мы и не пытались: силы много, ума мало, ехали комфортно, питались по девятой норме, как на убой…

Так наш герой оказался в Чите, откуда его полк перебросили на реку Хайлар под Улан-Уде, где, собственно, и началась боевая учеба. Апрель, май, июнь, июль – бесконечные стрельбы, отработка тактического задания «Рота автоматчиков в наступлении». А в той роте – сорок человек.

В ночь на 9 августа полк подняли по боевой тревоге. Он перешел границу и двинулся в направлении Сулунь. Когда в Москве Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов объявлял о начале войны против Японии, пехотинцы из 625 полка 221 дивизии были уже километрах в тридцати по ту сторону границы.

Сулунь встретил наступающих минометным огнем. Вот как этот факт отражен в донесениях командования 94-го стрелкового корпуса в штаб фронта: «Северо-восточнее города Солунь развернулись бои между 221-й стрелковой дивизией генерал-майора В. Н. Кушнаренко и смешанной колонной противника, состоявшей из пехотинцев и артиллеристов и отходившей по обоим берегам реки Чол. 625-й стрелковый полк из дивизии Кушнаренко пересекал реку, когда по его флангу ударили японцы, имевшие значительное превосходство. Полк не дрогнул и оборонялся до подхода основных сил дивизии. Противнику не дали отойти в глубь Маньчжурии. К исходу второго дня боев он сложил оружие. Около восьми тысяч солдат и офицеров сдались в плен. 

12 августа 94-й стрелковый корпус разгромил группировку баргутской конницы, пленив около тысячи всадников. Среди них оказались два генерала и два полковника. Командующий 10-м военным округом генерал-лейтенант Гоу Лин на допросе заявил: 

«Мы ждали удара у Хабаровска и Владивостока. А здесь, на границе с Монголией, могут действовать только немногочисленные и легкие части. Японское командование было в этом уверено. При отсутствии развитой сети дорог немыслимо сосредоточить на границе между Монголией и Маньчжоу-Го крупные силы и начать наступление. Подобный вариант мы совершенно исключали».

На этой ошибочной уверенности врагов и строился весь замысел советского командования.

А для нашего солдата после города Солунь началась пустыня Гоби – сорок градусов жары, песок, пыль, недостаток воды. Лопатками копали песок, вырывали ямы глубиною в полтора метра. Там песок мокрый, но горячий, а воды всё равно нет. Её сбрасывали с самолётов, но на душу приходилось граммов по двести, не больше Этими каплями не напьешься.

Николай Яковлевич вспоминает:

– Не поверите: есть не хотелось. А пить, особенно нам, украинцам, выросшим под Кременчугом, хотелось постоянно. Глаза закроешь – голова услужливо подсовывает то Днепр, то, озеро, а то лужу после дождя. Эти галлюцинации многие не выдерживали, трогались рассудком…

Любителям ралли «Париж-Дакар» нетрудно представить, что пришлось пережить солдату. Пыль, которую поднимали колонны, висела плотными тучами. Мало того, что она забивала рот и нос, она обжигала кожу, приводила в негодность оружие. Песчано-каменистая почва напрочь съедала обувь. Форсирование пустыни начал одетый с иголочки полк. А закончили группы оборванцев, которые походили на солдат разве что наличием оружия.

Как бы там ни было, безводную Гоби полк преодолели. В конце этого пути, на одном из притоков Халкин-гола, ефрейтор Литвиненко нарвал рябины, сварил котелок «компота» и жадно и долго пил горький настой. Сам признается во время беседы: ничего вкуснее с тех пор отведать ему не удалось. 

Закончилась пустыня, начались предгорья Большого Хингана. Пошли туда, где нога человека не ступала веками.

– Большой Хинганский хребет – это скопище голых скал, громоздящихся в чудовищном беспорядке. У подножия монолитов обрываются звериные тропы. Цепкая степная трава, расселившаяся на тысячах километров сухой земли, отступает перед неподатливостью каменных глыб. Местами хребет так высок, что вершины его скрываются в тучах, которые лежат неподвижными распластанными телами, словно прикованные навечно тяжелой цепью. Выше туч поднимаются только орлы. Остальная птичья братия, силой и характером послабее, гуртуется по впадинам и ущельям.

Большой Хинганский хребет – это особое царство на Земле: царство камней, ветров и дождей.

– Роты полка группируется для прыжка через Хинган. Впереди движутся саперы. Японцы минировали проходы через перевалы, завалили расщелины, по которым можно проложить дорогу, подорванными камнями. Саперы шаг за шагом прокладывают путь. Воздух содрогается от взрывов: там, где бессильны лопаты и лом, помогает взрывчатка. Она разносит на мелкие частицы могучие скалы, заваливает землей и щебнем глубокие ямы, пробивает новые проходы через неподступные перевалы, – вспоминает Николай Яковлевич. – Если в пустыне нас мучила жажда, то в горах стала донимать вода. Приходилось в сутки форсировать пять-семь горных речушек, холодных и быстрых. Начались муссонные дожди, от которых просто не было спасения.

Из архивных документов известно, что японское командование ожидало чего угодно, только не попыток лезть в непроходимые скалы себе на погибель. Рациональное мышление, которым так гордятся японцы, подвело их в очередной раз. Удары в тыл были неожиданными, деморализующими и вынуждали врага капитулировать даже перед незначительными силами Красной армии.

Конец войны, официально объявленный союзниками, таковым для Николая Литвиненко не стал. Разрозненные группы солдат и офицеров разбитой Квантунской армии продолжали болтаться по территории, которую контролировали наши войска. Не то, чтобы они оказывали ощутимое сопротивление – этого не было. Просто болтались, дестабилизируя ситуацию в китайских деревнях и мешая появлению зачатков мирной жизни. Полк получил приказ: в ротах и батальонах создать специальные команды, которым поручить поиск и пленение этих диких японских вооруженных групп.

До начала ноября 1945 года пришлось ефрейтору Литвиненко заниматься ликвидацией одичавших, практически бандитских шаек из числа бывших военных. Надо сказать, что японские солдаты были боевыми, дисциплинированными, грамотными военными, преданными присяге, хорошо подготовленными физически. Сдавались неохотно: огня не боялись, сопротивлялись отчаянно, подрывали себя гранатами, лишь бы не попасть в плен. Но любое сопротивление иссякает физически. Завершилось и это. 

В середине ноября 625 полк вывели в Благовещенск, там расформировали. В январе 1946 года ефрейтор Литвиненко был направлен в 433-й конвойный полк МВД, дислоцированный в Райчихинске. Здесь опять судьба свела его с японцами. 12 000 японских военнопленных ежедневно выходили на работы в угольные карьеры, где открытым способом добывали уголёк на благо победителей. Надо сказать, работали японцы на совесть, поскольку лагерный паёк военнопленного напрямую зависел от выработки.

– Вечереет. Начинаешь выстраивать колонну военнопленных для конвоирования в лагерь. Они кричат: надо работать, надо работать! Нормировщики записывают выработку, делят её на количество бригад. Наконец, объявляют – на завтрак всем положена дополнительная порция рыбы.

Капралы и сержанты тут же подают команды на японском, пленные выстраиваются побарачно. Минута – и колонна в тысячу человек готова к переходу в лагерь. Дисциплинированные были, вымуштрованные, сплочённые коллективисты. Не припомню случаев одиночного или группового саботажа, попыток совершить побег. Этого не было. 

Мои сослуживцы и сам я не переставали удивляться: как удалось одолеть эту, казалось бы, непобедимую Страну Восходящего солнца? Думаю, только благодаря неистребимому желанию советского человека всё делать на совесть, – подводит черту беседе бывший ефрейтор Николай Литвиненко, уважительно укладывая медаль «За победу над Японией» в шкатулку, где хранит ордена Отечественной войны и Красной звезды.  

До сентября 1947 года служил Николай Яковлевич на Дальнем Востоке. Потом судьба занесла его в Вильнюс. Здесь закончил университет, стал переводчиком японской поэзии. Но это – совсем другая история.