Рождество России. Рубежная дата

640 ЛЕТ БИТВЫ НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ

«В этнической истории России Куликовская битва считается той рубежной датой,после которой новая этническая общность – Московская Русь – выступила реальностью всемирно-исторического наследия», – так писал великий наш историк и философ русской истории Лев Николаевич Гумилёв, оценивая значение этого события. Рубежная дата, начало этнической истории русского народа и вместе с тем начало государства русского народа – Московской Руси! – что может быть выше и значимей?

В этом, 2020 году от Рождества Христова, наконец-то (впервые за всю, более чем 1100-летнюю историю России!), русский народ удостоился-таки в российском законе – Конституции – звания «государствообразующего»! Не прямо, разумеется, чтобы не смущать представителей иных наций нашего многонационального государства, а как носитель русского языка, «языка государствообразующего народа», который признан теперь официальным государственным языком на всей территории Российской Федерации. Ну пусть и несколько завуалированно, но русский народ назван государствообразующим. И знаменательно, что произошло это эпохальное событие в год очередного юбилея битвы на поле Куликовом, а на том поле, и в этой оценке сходятся мнения абсолютного большинства виднейших историков, и произошло рождение нашего народа, ибо всякий народ может родиться только в победе, в силе и славе, но не в поражении и неудаче. 

Это был 1380 год, конец XIV века, который весь (как и вторая половина века XIII) прошёл под знаменем рокового противостояния Руси и Орды, а также Руси и Литвы, и католической экспансии на западных рубежах русских земель, которая вовсе не прекратилась на Чудском озере в 1242 году знаменитым Ледовым побоищем, пожалуй, только началась тогда. Удар, нанесённый Ордой в 1237-1241 годах XIII века, стал гибельным для прежней Руси – «светло-светлой и украсно украшенной», как называл эту прежнюю (и погибшую!) Русь неизвестный автор «Слова о погибели Русской земли». Да, древняя Русь погибла тогда – под стенами Старой Рязани, дочиста выжженной Батыем, так что город больше и не возродился на том месте (там сейчас находится крохотное село Старая Рязань); погибла у Золотых ворот Владимира и двух древних его соборов – Дмитровского и Успенского – единственных построек, что дошли до нас с тех времён в бывшем стольном граде Залесской Руси; на болотистой речке Сити за Волгой, где в феврале 1237 года погибла рать владимирского князя Юрия Всеволодовича в бесплодной попытке противостоять силе огромной азиатской орды. Погибла гордая былинная Русь в огне пылающего, но несломленного града Козельска, прозванного ордынцами «злым городом», где были убиты в бою все жители – от мала до велика.

Наконец, в 1240 году дохлестнула волна азиатского нашествия до былого сердца старинной Руси – до городов Чернигова и Переяславля-Русского, до «отчего золотого стола» – до самого Киева, «матери городов русских». И не было ничего слышно в городе от ржания сотен тысяч коней ордынских, от криков верблюдов, от рёва быков, от скрипа телег завоевателей, как говорит летописец, поражаясь той неимоверной силе, что катилась с Востока, покорять западные страны. Так погибла прежняя «светлая Русь», но на её месте постепенно, утверждаясь сначала по лесным пустыням, по недоступным для орды градам Севера Руси, по новым монастырям и общежительным сообществам иноков, постепенно возрастала Русь Святая – сначала деяниями митрополита Петра, выходца с Волыни, что осознанно перенёс митрополию, центр русского православия, из падшего и не сумевшего подняться после Батыева разорения Киева в северный Владимир, а потом и в новую Москву, что при князе Иване Калите, всё активнее и активнее, словно некий затягивающий в себя вихрь, стягивала и стягивала вокруг себя русские земли, грады, привлекала население. Именно при Иване Даниловиче Калите – внуке Александра Невского от его младшего сына Даниила – и состоялась, собственно, Московская держава – сначала как великое княжество, заслужившее доверие у хана Узбека в Золотой Орде исправным сбором и выплатой положенной дани, а потом и как суверенная держава при сыне Ивана Калиты великом князе московском Симеоне, не зря прозванном Гордым! Умная политика этих князей – Ивана Калиты и Симеона Гордого, его брата Ивана Красного (который и стал отцом будущего Дмитрия Донского, родившегося в 1350 году) – привела к тому, что в течение более чем 30 лет на Московскую Русь не было совершено ни одного ордынского нашествия! Это тридцатые, сороковые и пятидесятые годы XIV столетия. В то время, как другие русские земли постоянно подвергались набегам или страдали от внутренней усобицы. На Южной Руси (будущей Украине) в означенные годы постоянно шла война между литовскими и польскими королями и князьями за обладание Киевом, Волынью, Галичем, в то время как вся Белая Русь (Белоруссия) уже была под властью литовских князей. Чернигов и Рязань были под постоянным ударом ордынских набегов. Черниговщина, знаменитая Северская земля, вообще запустела – оттуда переселялся народ на север, в пределы Московии; так переселился знаменитый род князей Бяконтов, давший московской державе святителя митрополита Алексия (Елевферия по рождению), руководившего политикой Москвы в годы малолетства князя Дмитрия Ивановича, будущего Донского. Господин Великий Новгород – самый богатый в то время русский город = постоянно колебался в своём выборе между Литвой, Москвой, Тверью; там постоянно шла борьба боярских олигархических партий (как идёт она сейчас в современной Америке, и мы видим, к чему это приводит) за влияние на народный выбор, за прибыли от богатой новгородской торговли и разбойничьих набегов ушкуйников, и своекорыстный Новгород не мог стать объединяющей сердцевиной для складывания нового общерусского государства. Все преимущества были у Москвы как у некоего центра в балансе тогдашних политических сил, объединённого сильной княжеской волей, а к этому добавилась ещё и духовная составляющая, благодаря усилиям группы деятелей церкви и православия, и особенно в лице игумена Троицкого монастыря преподобного Сергия и его соратников.

Об этой личности надо говорить особо, как о действительном духовном отце русской нации. Не занимавший никогда никаких высоких постов в иерархии русской православной церкви, всего лишь скромный игумен (настоятель) обители во имя Святой Троицы, он пришёл из селения Радонеж (отчего и прозван Радонежским) на холм Маковец, недалеко от Хотьковского монастыря, где принял монашеский постриг в возрасте 23 лет, то есть в 1337 году, а родился отрок Варфоломей, третий сын в семье ростовского боярина Кирилла и его жены Марии в 1314 году. В малолетстве своём он видел нашествие «Ахмыловой рати» – ордынский царевич Ахмыл разорял поволжские земли. Тогда град Ростов остался цел, но отрок Варфоломей (по-русски – «Сын радости») видел, конечно, вереницы русских людей, что гнали ордынцы на нижнюю Волгу, в сухие степи, в неласковый город Сарай, где находился тогда крупнейший в Европе рынок русских рабов... Вот что такое было это пресловутое «иго», с которым надо было бороться, и отрок Варфоломей выбрал путь духовной борьбы, непрестанной молитвы к Богу, уразумев вдруг, через какое-то откровение, что препослано было ему ещё в детстве, что только Божья сила и вера и могут сплотить Русь. Он никогда не испытывал тяги к радостям семейной жизни, как его старшие братья, не знал женщин, он избрал путь самоотречения, личностного подвига христианина, ушёл в лесное отшельничество. При этом – никакой восторженной религиозной экзальтации в нём и в помине не было. Он скромно построил вместе со своим старшим братом Стефаном, у которого от болезни умерла жена, и тот тоже подался в монахи, маленькую келью на холме Маковце, который до того, между прочим, считался местом нечистым, где видели странный свет и слышали бесовские крики, так что появление на Маковце было уже вступлением Сергия (такое Варфоломей принял имя при пострижении) в символическую борьбу со злом. А в чём же заключалась эта борьба? А просто в праведной жизни нового монаха, в непрестанной молитве, постоянной службе в крохотной церквушке, которую они возвели вместе с братом и освятили во имя Пресвятой Троицы, что уже было твёрдым заявлением Сергия в безусловности православного Символа Веры, утверждавшего, вопреки всяким еретическим течениям, принцип неразрывной слитности Троичного Божества («Верую во Единого Бога-Отца и Сына, и Духа Святаго...»). Праведная жизнь монаха Сергия, который один прожил в лесу несколько лет (его брат Стефан не выдержал постоянной духовной борьбы с лесными бесами и ушёл в Москву), стала привлекать к нему людей, что тоже искали духовного подвига. Сложилась небольшая община, где каждый монах, как и сам Сергий, жил своим трудом, настоятель обители строжайше запрещал своим монахам собирать подаяния, знаменитую, «копеечку», выпрашивать мзду у паломников. Сергий отпускал своих монахов на работы у крестьян в окрестные селения, сам, бывало, работал плотником, не гнушаясь самой мизерной оплатой за свой труд. Об удивительной обители, где жили некорыстолюбивые монахи, пошла слава по всей Руси. Бог послал Сергию дар врачевания, однажды к нему везли тяжелобольного ребёнка, да мальчик по дороге умер. Безутешный отец пошёл за гробом, чтобы похоронить сына, но Сергий остановил его: «Твой сын только заснул, – сказал он родителю, – я помолюсь над ним». И помолился, и ребёнок воскрес. Отец мальчика бросился Сергию в ноги, но святой приказал ему молчать об увиденном. Но разве утаишь! Потом к Сергию привезли бесноватого боярина из Москвы, тот рвался, изрыгал проклятия, богохульствовал. Сергий помолился и изгнал из него беса. Так обитель скромного игумена (который и игуменство своё принял с величайшей неохотой, только по настоянию своих монахов) стала известна у престола Московских великих князей.

Москве нужен был такой человек, такой незыблемый моральный авторитет, Москва начинала великую работу по сплочению русской нации для построения нового государства в преддверии скорых великих битв с ненавистной ордой. Сергий, истово верующий, не запятнанный ничем подвижник, чудотворец, да просто мудрый и простой в обращении человек, к которому всякий – хоть князь, хоть крестьянин – мог обратиться за советом и помощью, и стал таким авторитетом. Вот интересный пример из его жития: как-то раз один крестьянин пришёл в Троицкую обитель и спросил, где можно увидеть игумена. Ему сказали, что игумен работает в огороде. Крестьянин пошёл на монастырский огород, но увидел там только какого-то нищего, одетого в заплатанную одежду служку, неказистого рыженького, не очень красивого на лицо, он слегка косил, работника, видно, из самых последних в монастыре. Крестьянин опять пошёл спрашивать, где же игумен. Ему опять показали на огород. Он рассердился, счёл, что над ним шутят и хотел в гневе покинуть монастырь. Но тут вдруг в ворота обители въехала пышная кавалькада всадников, среди которых был и местный князь, которому принадлежали эти земли, Андрей Иванович, один из сыновей Ивана Калиты. Изумлённый крестьянин увидел, как князь сходит с коня, преклоняет колено перед этим нищим с огородной грядки и получает от него благословение. Потом они отходят в сторону и о чём-то совещаются. Когда князь уехал, то крестьянин робко подошёл к игумену и попросил прощения, что усомнился, когда искал его. Сергий улыбнулся и сказал, что он один и был прав, приняв его за простого человека, а все те, кто возвеличивают Сергия – те ошибаются. Но необычайно скромный в личном плане Сергий мог стать грозным судиёй, когда дело касалось интересов государства. В 1365 году митрополит Алексий направил Сергия в Нижний Новгород, захваченный князем Борисом Константиновичем, братом Сузальско-Нижегородского князя Дмитрия Константиновича, что приходился тестем (отцом жены) молодому князю Дмитрию Московскому. Союз этих двух княжеств – Московского и Суздальско-Нижегородского – и обеспечил в дальнейшем победу русских на Куликовом поле – большая часть ратников в русском войске была из этих княжеств. Если бы «усобнику» князю Борису удалось бы оторвать богатый Нижний Новгород от Москвы, то грядущая Куликовская победа не состоялось бы. Дело с захватом Нижнего, несомненно, – ордынская интрига по ослаблению Москвы. Всё могло закончиться большой феодальной войной, очередным набегом орды, разорением Руси. Так что же делать – посылать войско на Нижний?.. И «войско» было послано – целую армию заменил скромный подвижник Сергий. Он пешком пришёл в Нижний (Сергий по всей Руси ходил только пешком – мог в один день пройти путь от своей обители до Москвы, а это около 70 километров!) и явившись к Борису, строго предрёк ему – покинуть Нижний Новгород, не начинать смуту. Борис отказался: владеть Нижним было прибыльно и почётно. Хорошо. Сергий больше не обращался к князю, а пошёл по нижегородским церквам и стал закрывать храмы – своей волей прекращать богослужения! И что удивительно – все священники подчинялись, таков был авторитет этого внешне очень скромного человека. Никто не мог Сергию прекословить. Жители Нижнего пришли в ужас: они решили, что их предали анафеме, отлучили от Бога за грехи своего князя. В городе поднялся ропот, люди стали сходиться к княжескому терему и требовать от Бориса послушаться преподобного. И Борис смирился. Он согласился покинуть Нижний и съехать в Городец – наследственное своё имение, более не поднимая смуту. Таков был Сергий – этот нищий труженик с огородной грядки! Подобный подвиг Сергий повторил через 20 лет в 1385 году, когда по просьбе Дмитрия Донского (да, уже Донского, ведь 5 лет, как отгремела Куликовская битва!) он пошёл в Переяславль-Рязанский к славному князю Олегу Рязанскому, мирить его с Москвой. Олег Иванович Рязанский считал себе Великим князем, не ниже Московского. Рязанцы не участвовали в Куликовской битве, занимали нейтралитет, потому Олег сберёг силы своей дружины и даже смог нанести поражение москвичам уже после, в ходе очередной усобицы. Казалось, ему ли покоряться Москве? Но покорился Олег, повидав Сергия, этого уже очень старого человека, ему было за 70 лет, когда он вот так же пешком, как ходил и раньше, пришёл в Рязань. Олег Рязанский заключил «вечный мир» с Дмитрием Московским и согласился на брак своего сына с дочерью Донского. Союз Москвы и Рязани более уже не разрушался, князь Олег до конца своих дней был ратником за всю землю Русскую, после своей кончины признан святым в сонме рязанских святых. Поистине, всё, чего касался Сергий, словно становилось духовным золотом.

Благодаря таким подвижникам, как Сергий, велик был нравственный и духовный настрой на Руси перед грядущим судьбоносным испытанием – нашествием Мамая. Все последние 25 лет перед битвой в Золотой Орде шла большая «замятня», как отмечали летописцы. После смерти хана Джанибека, «доброго царя», который привечал митрополита Алексия, вылечившего его жену Тайдулу, в орде началась борьба за власть не на жизнь, а на смерть его потомков. Каждый новый хан уничтожал своих братьев и родственников, стремясь обеспечить единовластие, но находились новые чингизиды (потомки Чингис-хана), которые, в свою очередь, уничтожали этого хана. Владыки града Сарая сменялись так быстро, что, бывало, русский князь получал ярлык на княжение от одного хана, а пока добирался до Руси, на престол в Сарае вступал уже новый хан. Степная империя Батыя неуклонно шла к распаду, но явился сильный человек – темник Мамай, сумевший объединить западноордынские земли – от Волги и до Крыма. Не первый это был случай в орде, что род чингизидов пытались устранить новые владыки. У Мамая был предшественник – темник Ногай, что владел всю вторую половину XIII века причерноморским улусом, то есть территорией нынешней Украины, от Дуная до Киева, когда татарские орды спокойно кочевали по всей Малороссии, а под Киевом существовал целый татарский город Канев. Почему-то современные украинские историки забывают о таком истоке украинской государственности, а ведь Ногайская Орда было сильнейшим государством – Ногай совершал походы на Венгрию, на Болгарию, его власть признавала даже Сербия, его помощи искал Византийский император, даже дочь свою отдал Ногаю в жёны! Но не вписывается такая татарская предыстория возникновения украинской самостийности в современную киевскую концепцию, ведь там давно уже объявили, что Украина – «це Европа», а вот Московия – это чистая татария. А на деле?..

Этого Ногая разгромил в 1300 году чигнизид хан Тохта при помощи русских ратников, а в 1363 году ордынцы были изгнаны из степей Украины русско-литовским войском князя Ольгерда после победоносного сражения у Синих Вод (на реке Синюхе, впадающей в Южный Буг). Победа у Синих Вод стала историческим предвестием Куликовской победы, тем более, что есть предположение, что в синеводской битве участвовал и отличился молодой князь Дмитрий Михайлович Боброк, потомок Даниила Галицкого – «короля Галиции и Волыни», потомки которого утратили свои наследственные земли, перешедшие под власть Польши и Литвы. Дмитрий Боброк (князей величали, как правило, по их родовым вотчинам и владениям: Дмитрий Московский, Олег Рязанский, Владимир Серпуховской и т.д., а возле Львова и сейчас есть городок Бобрка) утратил свои имения, захваченные поляками и принуждён был сначала служить князю Ольгерду – противнику поляков в деле раздела Украины, а потом, не дождавшись от Ольгерда возвращения родовых земель, он отправился в Залесскую Русь, служил сначала суздальско-нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу, а когда суздальский князь отдал свою дочь Евдокию в жёны Дмитрию Московскому, то Боброк-Волынец (так его стали величать на Москве) был в свите новой московской княгини и перешёл на московскую службу. Дмитрий Иванович Московский (тогда ещё совсем юный князь) был очень рад появлению в его войске такого опытного полководца, что уже бивал ордынцев и сразу сделал его набольшим воеводой и боярином, поставив его впереди иных московских бояр, а чтобы никто не сомневался в княжеском достоинстве Волынца, то даже женил его на своей единственной сестре Анастасии! Именно Дмитрий Михайлович Боброк-Волынец и двоюрный брат Дмитрия Московского князь Владимир Андреевич Серпуховской и решили исход битвы на поле Куликовом, предводительствуя конной ратью – тем самым знаменитым Засадным полком.

Темник Мамай занял ордынский престол в Сарае, расправился со всеми чингизидами, упустил одного Тохтамыша – тот ушёл в южные степи и нашёл себе покровителя в лице владыки Самарканда – свирепого и умного Тамерлана, больше известного под именем Тимура, у которого были свои планы относительно наследия Батыя. Так или иначе, Мамай к концу 70-х годов XIV века прочно утвердился в Сарае, а так как его власть Русь не признавала – он же был узурпатор на троне чингизидов, то он стал готовить большой поход на Русь, намереваясь не только получить двойную дань с русских земель, но принудить московских князей поставлять в его войско русских ратников, сражаться русскому войску за него, как это было при ханах Тохте и Узбеке, тогда бы он смог померяться силами с самим Тамерланом. Но мало того, Мамай был ревностным сторонником воинствующего ислама и собирался при походе на Русь разгромить православную церковь и утвердить на Руси магометанство. Пример навязывания новой религии покорённому народу у него был перед глазами – Литва, где князья гедиминовичи (потомки «короля литвинов и русинов» Гедимина) то принимали православие, как Ольгерд, то переходили в католичество, как его сын Ягайло, а то и возвращались в язычество, как это делал Гедимин. Всякий раз при перемене веры литовские князья силой заставляли свой народ также менять нравственный закон, а кто не соглашался – того казнили. «Религию диктует меч», – говорят на Западе, но таков путь был не примером для Руси, где рождалась новая великорусская нация и духовная пассионарность народа была высока. От тех времён и до наших дней дошёл обычай, когда русские воины перед смертельной битвой переодеваются в чистое – это отражение переодевания воина-монаха при принятии схимы накануне рокового сражения, где нет надежды на спасение и воин знает, что идёт на смерть. Так делади ведь и монахи Пересвет и Ослябя, которых Сергий послал в войско Дмитрия на поле Куликово.

Русь готовилась к решающему сражению. У князя Дмитрия Ивановича Московского было «крёстное целование» со многими русскими князьями – в случае большого ордынского нашествия всем выступить на помощь Москве. И что удивительно – ведь все выступили, никто не нарушил договора. Видно, этому помогла скверная слава, шедшая о Мамае, как о лютом звере – гонителе христиан. Мамаевы орды не щадили никого – оставляли после себя пустыню, до сих пор ведь бытует на Руси поговорка: «Как Мамай прошёл!», если хотят сказать о самом страшном разорении. Так всегда бывает, когда появляется новый претендент на мировое господство, ему надо доказать, что он «право имеет» творить всё, что захочет, как утверждал один известный герой Достоевского. Мамай долго – два года, готовился к великому нашествию на Русь. В 1378 году его войско под началом мурзы Бегича было разгромлено Дмитрием на реке Воже, недалеко от нынешней Рязани. На деле после этого Москва уже стала независимой от ордынцев, так что Мамаю нужно было повторить Батыево нашествие, чтобы добиться покорности Руси, и он долго и тщательно собирал силы. Мобилизовал отряды Большой Орды – степняков, кочевавших в Волго-Донском междуречье, позвал ополчение ясов – воинственного народа, жившего тогда в предгорьях Северного Кавказа, посылал за помощью к хивинцам в Среднюю Азию, наконец заключил военный союз с Генуей, владевшей большой крепостью и портом Кафой (Феодосией) в Крыму. Кто из читателей бывал в Феодосии, а особенно в Судаке (древнем Суроже), тот видел, конечно, развалины грандиозных генуэзских крепостей в этих местах. Генуя тогда была крупнейшим колониальным хищником в Средиземном море, даже Византийская империя уступила ей и открыла доступ к богатым причерноморским землям. Генуя владела тогда лучшим пехотным войском в Европе – так называемой «чёрной пехотой», бойцы которой отличались большой слаженностью воинского строя в бою. Бойцы этой пехоты образовывали фалангу – мощную когорту, одетую в чёрные доспехи, соединённую в неразрывную слитность длинными копьями, которые бойцы задних рядов фаланги клали на плечи впередистоящих и острия этих чудовищных копий далеко простирались вперёд. Прорубить этот строй фаланги было практически невозможно никакому противнику до появления огнестрельного оружия. Войско генуэзцев нанималось на службу любому владетелю, кто платил золотом, а золота у Мамая было много от продажи русских рабов. Такое войско надвигалось на Русь в начале осени рокового 1380 года! Казалось, спасения не было... А давайте подумаем: где теперь все эти народы, что шли тогда с Мамаем на Русь? Где пять орд Большой Орды, чьи князья стояли тогда с Мамаем в его ставке на Красном холме в южной части Куликова поля?.. Большая Орда исчезла бесследно после 1480 года, когда последний хан этой орды, знаменитый Ахмат стоял долго на реке Угре, да так и не решился на битву с Великим князем Московским Иваном III – правнуком Дмитрия Донского. После этой неудачи Большая Орда прекратила своё существование, образовавшиеся позднее татарские ханства: Казанское, Астраханское и Крымское – не были наследниками этого народа. Не найдёте вы сейчас на нынешнем Кавказе воинственный народ ясов, исчезли жестокие хивинцы, державшие в страхе всю Среднюю Азию, их место заняли пришедшие позднее на нижнюю Аму-Дарью мирные и трудолюбивые узбеки. Исчезли и тогдашние хищники Европы, агрессивные кондотьеры Генуэзской республики, которых их современник великий поэт средневековой Италии Данте Алигьери помещал в самый нижний круг ада в своей «Божественной комедии», как отъявленных разбойников. Так или иначе, но эти народы сошли с исторической сцены, их погубила жажда наживы и агрессивность. А вот русский народ только начался тогда, в новом качестве вышел с Куликова поля, а точнее – он уже собирался туда как новый этнос, одухотворённый идеей борьбы за независимость, за свою землю и веру православную. Со всей древней Светлой Руси шло ополчение разными дорогами к Коломне, где был князем Дмитрием Московским назначен сбор всей русской рати. Такое необыкновенное дело, как сбор общерусского ополчения, требовал, конечно, нешуточных средств, но у Москвы такие средства были. Недаром князья Иван Калита, Симеон Гордый, Иван Красный, митрополит Алексий и молодой Дмитрий копили их полвека, получив право от ордынских ханов собирать дань для «выхода» в Орду, они немалую толику оставляли на обустройство и укрепление Москвы. Уже в 1366 году началось сооружение на Москве белокаменного Кремля вокруг Боровицкого холма с протяжённостью стен более чем на два километра!

Подумайте, каковы нужны были средства в те времена на такое строительство, которое вчерне было закончено за два года, а в целом продолжалось более пяти лет! И такие средства у Москвы были, и хорошо, что были, так как литовский князь Ольгерд два раза за это время – в 1368 и 1370 годах подступал под стены Москвы, но взять новую крепость не мог и уходил восвояси. Это свидетельствует о том, что Московское великое княжество становилось самым богатым и мощным государством тогдашней Руси, и оно могло обеспечить всем необходимым и вооружить всенародное ополчение, насчитывающее тогда, по примерным оценкам, до 150 тысяч бойцов. И это были не какие-то «лапотники с дрекольем», как иной раз пишут, а это было устроенное войско, прекрасно вооружённое, разведённое по строевым пешим полкам: Сторожевому, Передовому, Большому полку, Полку Правой руки, Полку Левой руки и, наконец, особому конному полку, который назвался Засадным. Засадный полк не зря возглавлял князь Владимир Андреевич Серпуховской – там на полях, обширных заливных лугах у Серпухова над Окой и формировалось это войско, набираемое не только из русичей, но в неменьшей степени из перешедших на русскую службу крещёных татар, не смирившихся с возобладавшим в Орде воинственным исламом. Другие полки русского войска строились также по территориальному признаку: Передовой полк – это москвичи, воины Дмитрия Ивановича, Большой полк – это суздальцы, владимирцы, нижегородцы, ярославцы, костромичи – вся Верхняя Волга и лесное северное Заволжье вплоть до Вологды. Полк Правой руки – это пришедшие с двумя сыновьями Ольгерда, уже скончавшегося к тому времени, князьями Андреем Ольгердовичем из Пскова и князем Дмитрием Ольгердовичем из Трубчевска, где были и белорусы, и малоросы, и литвины – и надо сказать – их полк стоял несокрушимо, ордынцы не смогли опрокинуть их строй. Но больше всего досталось Полку Левой руки – это были храбрые жители Белоозера с северной Руси, где жило когда-то легендарное племя Весь. Летопись отмечает, что их войско шло на битву весело, нарядно и с музыкой. Они погибли почти все, вместе со своими князьями Иваном и Фёдором Белозёрскими – на их полк пришёлся главный удар Мамаевой конной орды. Предание доносит до нас вопль ордынцев, когда те увидели, что с их тыла, там, где вповалку лежали порубленные белозёрцы поднимается новая рать (это вступал в битву Засадный Серпуховской полк): «Увы нам! Мы все русские рати побили, а ныне русские мёртвыми из земли встают!» И это произвело на орду такое жуткое впечатление, что всё их войско обратилось в стремительное бегство. Внушение врагу паники – страшное оружие, применяемое против неприятеля, но за это оружие русские заплатили высочайшую цену, ведь, чтобы «мёртвые встали» они должны были сначала погибнуть...

Сражение на Куликовом поле пришлось на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, то есть на 21 сентября по новому стилю. А за неделю до того был смотр всей рати на Девичьем поле у Коломны, где воины впервые увидели не багряное (червлёное), как обычно, княжеское знамя, а чёрного цвета необычную хоругвь с нашитым золотом на эту хоругвь ликом Спаса Нерукотворного. Все содрогнулись – это означало – идут на смерть, как Христос, что спускался в ад, чтобы победить этот ад, победить смерть («Смерть, где твоё жало...»). Там, под Коломной, рати были разведены по полкам и отправились в недолгий поход в южную степь. Собственно, переправившись через Оку, войско шло до верхнего течения Дона, где находилось выбранное для битвы поле, всего шесть дней. Больших припасов для такого похода с собой не везли, потому и не было обоза, который обычно затрудняет движение войска. Всё нужное бойцы несли сами на себе. Потому не правы те историки, что сомневаются в существование в те времена такой огромной армии, подсчитывая число необходимых и громоздких обозов. Обозов не было. Люди шли на смерть и не везли в таком походе ничего лишнего. Не было уверенности и у князя Дмитрия в грядущей победе. Войско у него было большое, но и Мамай собрал до 300 тысяч ордынцев со многих степных земель, прибыла и «чёрная пехота» из Генуи через порт Кафу в Крыму. Орда Мамая скапливалась на реке Воронеж, как когда-то и Батыева орда, но шла не через Рязань, а более коротким путём – через верховья Дона – чтобы после между Зарайском и Тулой выйти к Оке у Лопасни, где был удобный брод, а там уже и до Москвы недалеко. Дмитрий предугадывал все эти планы Мамая, так как его конные сторожи далеко ходили в Дикое поле и отслеживали продвижение татар. Дмитрий и вёл своё войско этим же путём – прямо встречь Мамаю, и Куликово поле (ныне это место на юге Тульской области у местечка Епифань) было выбрано произвольно, когда две рати были уже вблизи. Можно было не переходить Дон, встретить врага по рубежу реки, но Дмитрий торопился – с запада шёл на встречу с Мамаем литовский князь Ягайло со своим войском, надо было дать сражение Мамаю раньше подхода литовцев. Накануне дня сражения был у Дмитрия со своими воеводами большой военный совет – переходить ли Дон, то есть – начинать сражение в день Рождества Пресвятой Богородицы. Многие колебались, но тут Дмитрию привезли грамоту от преподобного Сергия: «Без всякого сомнения, господине, вступай в бой со свирепостью их, нисколько не устрашаясь, – обязательно поможет тебе Бог». Ободренный Сергием князь приказывает воеводам перейти Дон. С рассветом – бой. Предание доносит до нас, что всю ночь перед битвой Дмитрий усердно молился перед недавно написанной Феофаном Греком иконой Божией Матери, которую после назовут Донской, так как она была с русским войском на Куликовом поле за Доном. И вот – сошла Божья Матерь с иконы и утешила князя.

...И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла в одежде, свет струящей,
Не спугнув коня.

Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моём плече.

И когда наутро, тучей чёрной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.

Так писал Александр Блок. Утро рокового дня было туманным и холодным, как свидетельствует летопись. С 6 часов утра полки начали строиться в боевой порядок на обширном поле над маленькой речкой Непрядвой, впадающей в Дон. Впереди был Красный холм – естественная возвышенность, которую занял Мамай со своей ставкой. По краям поля располагались дубовые рощи – в те времена это были целые леса, дубравы, как принято говорить. Засадный полк занял позицию в этих дубравах – и полк этот был невелик – всего тысяч десять всадников – один тумен по ордынским меркам. Татары, разумеется, знали об этой засаде, их разведка работала хорошо, но не придали значения такой малой, как им думалось, помехе – они располагали гораздо более значительными конными силами, которые Мамай пустил в наступление именно против левого фланга русского войска, намереваясь смять, как Полк Левой руки русских, так и небольшой засадный резерв. Центр же русского войска атаковала чёрная пехота генуэзцев. Совокупно все эти силы должны были размозжить русские рати, прижать их к Дону и Непрядве и уничтожить. В такой ситуации передовой русский полк, состоящий из москвичей, должен был погибнуть безвозвратно, тут выбора не было. И что в таком случае делать князю Дмитрию? Бросить своих москвичей и укрыться в тылу? – А ведь он призывал русичей идти на смерть во имя Христа, поднимал чёрную жертвенную хоругвь... И у Дмитрия не было иного выхода, как снять со своих плеч яркий княжеский доспех с багряным плащом – корзном и надеть латы простого ратника, и встать в первых рядах... Князь желал погибнуть на этом поле в равной степени, как и монах-воин Александр Пересвет, что принял схиму, идя на битву, так как знал, что возврата не будет.

Русская сила развёртывалась на широком и ровном поле фронтом в шесть вёрст – 10 километров по-нынешнему. Никогда ещё Русь не выставляла такой силы, это было нечто необычайное, будто время сместилось и в век XIV заглянуло XX столетие с её грандиозными мировыми сражениями. Но и в XX веке войска никогда не строились такими плотными сплошными рядами в «тесноте великой», как доносит до нас летопись. Действительно, подобных рукопашных сражений, ведь огнестрельного оружия ещё не было, больше не будет в истории человечества. Здесь Восток схлестнулся с Западом в великой судьбоносной борьбе. Это было цивилизационное сражение – мусульманская цивилизация шла на христианскую, и христианская одолела. Могло случиться и иначе, и тогда Европа была бы сейчас подобием мусульманского востока со своеобычной исламской культурой, а Руси, видимо, вообще не существовало бы. И вот это, скорей всего, всё и решило. Пусть бы Европа стала мусульманской, она уже сейчас становится таковой, может в ней не развился бы в XX веке языческий нацизм и не прогремели бы две мировые войны, ислам снивелировал бы различия между европейскими нациями. Но вот Россия... она не могла погибнуть, Бог бы не попустил. И потому победа русских войск на поле Куликовом была неизбежной, а гибель Мамая предрешена даже не на земле, а на Небесах.

Когда к полудню поле перед Непрядвой было покрыто горами трупов, среди которых под грудой врагов лежал ещё живой, но оглушённый князь Дмитрий. когда генуэзцы прорубились к сердцу Большого полка и погиб в жаркой схватке воевода Михайло Бренок, одетый в княжеское корзно, а стяг Дмитрия пал на окровавленную землю, тогда Мамай решил, что настал час победы! Он бросил против левого фланга русских все имеющиеся у него силы, все пять конных полков Большой Орды, сняв их со всех других направлений, он как заядлый игрок всё поставил на карту – на левом фланге русских не было естественных преград, оврагов и холмов, там можно было прорубиться русским в тыл, опрокинуть их фронт и уничтожить! А то, что в дубраве над Доном стоял русский засадный тумен в 10 тысяч всадников, так на него неслась лавина из 100 тысяч конников, о чём тут говорить, это же мелочь!.. Но вот эта мелочь и оказалась роковой для орды. Если бы Засадный полк русских выскочил из леса чуть раньше – его бы смяла татарская лавина, но знал это всё воевода князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынец, но не хотел объяснять это молодому князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому, не до объяснений, это надо было чувствовать каким-то верхним чутьём старого воина. Волынец всё твердил князю Владимиру: «Погоди, вот переменится ветер...» – И переменился ветер, когда вся ордынская сила прошла мимо засадной дубравы и тогда русские конники ударили на орды с тыла, где были только горы трупов воинов полка князей Белозерских, что весело шли на битву, как на бранный пир... «Сами полегли и незваных гостей попоили до смерти». И мамаевой орде показалось, что «мёртвые встали»! А мёртвые – значит с ними сражаться нельзя, нельзя же убить их во второй раз!.. И орда бросилась в панике в разные стороны, прочь, бросая оружие, добычу – это был смертельный ужас, тот священный языческий ужас, когда древние моголы (именно так у Карамзина – моголы) видели в окончание битвы летящего над кровавым полем непобедимого бога войны Сульде с золотым, как молния, мечом! Таким богом войны показался им князь Владимир Андреевич Серпуховской, которого с тех пор нарекут Храбрым.

К раннему осеннему закату битва была кончена. Мамай бежал с Красного холма, когда увидел, что у него уже нет войска. Он бросил все свои пожитки, свой роскошный шатёр, свой гарем, свою казну. В его шатре на поставце стояла огромная золотая чаша – из неё Мамай собирался пить в ознаменование своей победы над Русью. Теперь чаша поехала в Москву. Русские конники преследовали ордынцев до реки Красивая Меча, дальше не пошли, надо было собирать раненых, кого ещё можно было спасти. Долго искали князя Дмитрия, полагали, что он убит. Нашли оглушённого под трупами врагов – кто-то запомнил, что Дмитрий сражался, прижавшись спиной к дереву – по дереву и нашли. Он очнулся, ему сказали – победа! 

«Дмитрий, провожаемый князьями и боярами, объехал поле Куликово, где легло множество россиян, но вчетверо более неприятелей, так, что, по сказанию некоторых историков, число всех убитых простиралось до двухсот тысяч... Останавливаясь над трупами мужей знаменитейших, великий князь платил им дань слезами умиления и хвалою; наконец, окружённый воеводами, торжественно благодарил их за оказанное мужество, обещая наградить каждого по достоинству, и велел хоронить тела россиян. После, в знак признательности к добрым сподвижникам, там убиенным, он установил вечно праздновать их память в Субботу Дмитровскую, доколе существует Россия» (Карамзин. «История Государства Российского»).

Да будет так!

Художник Сергей Трошин.