Костюшко – ненавистник православия и русофоб

Польский мятеж 1794 г., охвативший частично или полностью территорию современных Польши, Литвы и Белоруссии, застал российские власти врасплох.

Первая стычка мятежников с царскими войсками под Рацлавицами закончилась в пользу первых. Второй победой восставших стала жуткая резня русского гарнизона Варшавы. В историю Польши это событие вошло под названием «Варшавская заутреня».

Рано утром на Пасху 17 апреля вооружённые огнестрельным и холодным оружием поляки набросились одновременно по всему городу на русских солдат, чиновников и членов их семей. В это время большинство русских были безоружными, они либо молились у алтаря, либо шли в церковь, либо возвращались оттуда, либо отдыхали дома. Их резали прямо в постелях, на улицах по дороге в церковь и даже у алтаря. Лишь немногие сумели добраться до оружия и продать свою жизнь подороже. Среди жертв мятежников были женщины и дети. Потери русских составили по данным властей около 2,5 тыс. человек, по данным поляков 4,5 тыс.

Во главе мятежа стоял молодой шляхтич Тадеуш Костюшко – один из наиболее почитаемых героев в современной Польше. Целью восстания он объявил реставрацию Речи Посполитой в границах 1772 года, т.е. с Литвой, Белоруссией и Малороссией в её составе, а также освобождение крестьян он помещичьих повинностей.

Излишне говорить, что последний пункт был популистским ходом в надежде привлечь на свою сторону малорусских и белорусских крестьян. Крестьяне попросту не могли физически сразу отбыть все повинности перед помещиком, посему их освобождение на практике было неосуществимо, и Костюшко это понимал. Реальная судьба крестьянства волновала его меньше всего.
Если польские крестьяне ещё худо-бедно поддерживали Костюшко, то белорусы нет (на Малороссию мятеж не распространился).

Бунт Костюшко по внутренней природе своей был бунтом шляхты и магнатерии. Их поддержка со стороны крестьянства была настолько незначительна, что Костюшко вынужденно объявил насильственную мобилизацию крестьян. Сельских пахарей под угрозой смерти забирали в повстанческие шайки, давали в руки косы и заставляли идти в бой.

Косиньеры (kosynierzy), вооружённые острыми косами, прикреплёнными вдоль длинного древка, стали символом восстания. Сегодня в Польше никто и не вспоминает, что многие из них шли в атаку из-под палки, подчиняясь произволу со стороны повстанческих главарей.

В 2021 г. Польша отмечает 275-летие со дня рождения Костюшко и пытается «поделиться» его героическим образом с Украиной и Белоруссией. В этих постсоветских республиках польские дипломаты и культурные организации провели ряд памятных мероприятий пропагандистского характера с целью изобразить Костюшко героем сразу пяти (!) народов – Польши, Литвы, Белоруссии, Украины и США.

С Польшей, Литвой и Белоруссией понятно – на их территории происходил сам мятеж. На Украине мятежа не было, но автоматически считается, что Костюшко жаждал освободить Украину из-под российского ига, но как та старая лошадь из анекдота, «не шмогла я, не шмогла».

США в списке есть потому, что Костюшко участвовал в Гражданской войне в Америке и, по словам польских историков, проявил себя как военный гений и радетель за права чернокожих и краснокожих.

Насчёт военного гения они явно преувеличили. Костюшко, как известно, был разгромлен и предпочёл не пасть в бою, а капитулировать. С военными гениями такого не случается.

Теперь об озабоченности Костюшко судьбой чернокожих и краснокожих в США...Если это правда, странно, что такой насквозь проникнутый демократическими идеалами человек, вернувшись из Америки в Российскую империю, превратился в шляхетско-католического мракобеса, радовавшегося резне тысяч безоружных людей в Варшаве и казням православного населения, не поддержавшего его мятеж.

Скорее всего, польские историки нещадно исказили образ Костюшко. Не был он святым демократом, а был обыкновенным польским шовинистом, чьё человеколюбие заканчивалось там, где приходилось проявить милосердие к русским. Здесь в Костюшко пробуждались кровожадность и жестокосердие. Да это и не удивительно, ведь бунтовщики 1794 г. вдохновлялись походом поляков на Москву 1612 г., а в ту эпоху польская шляхта сравнивала русских с американскими индейцами и мечтала превзойти испанских конкистадоров в подвиге покорения диких варваров для их дальнейшего очеловечивания католической верой.

Если Костюшко выступал за права краснокожих, почему не выступал за права тех, кого его предки-шляхтичи считали не лучше краснокожих – за права русских? И если ему жаль было индейцев, притесняемых белыми, почему не осудил расизм шляхетских идеологов XVII в., призывавшего резать русских так, как испанцы резали индейцев Перу и Мексики?

Ведь шляхта XVII в. не осуждала испанцев, напротив, она видела в них образец для подражания, и не считала расизм чем-то зазорным. Так о каком демократическом характере польского мятежа 1794 г. можно говорить, если мятежники вдохновлялись теми, кто вдохновлялся исполнителями геноцида индейских народов Америки?

Много позже точно так же будет вдохновляться Костюшко Юзеф Пилсудский, ещё один польский «демократ», нёсший «свободу» народам Украины и Белоруссии. Пилсудский мечтал захватить всю Украину, Литву и Белоруссию, но пришлось довольствоваться лишь западной частью Украины и Белоруссии и юго-восточными регионами Литвы. Они остались в составе Польши по итогам неудачной для России советско-польской войны 1920 г.

Поражаешься порой искривлённой мысли польских историков, умудряющихся излагать суть экспансионистской политики Пилсудского в миролюбивых тонах. Известный специалист по польско-российским отношениям проф. Анджей Новак (Andrzej Nowak), чьи интервью иногда публикуются и на русском языке, изрёк следующий пассаж: «То, что Пилсудский хотел выйти за границы этнических польских территорий, вытекало из двух обстоятельств...В нём жило [историческое] наследие Великого княжества Литовского... Он рос, выражаясь современным языком, в полиэтничном и многоконфессиональном мире, в геополитических традициях извечной борьбы с Москвой...». Далее пан Новак посредством словесной эквилибристики силится доказать, что Пилсудский осознавал, что будущее поляков, литовцев и русинов возможно только в союзе с Варшавой.

Русинами поляки называют в историческом контексте современных украинцев, невольно подчёркивая искусственность нынешней украинской нации. Украинцы – это тоже русские. Львовский писатель Богдан Дедицкий, один из галицко-русских деятелей XIX в., русином называл Ломоносова и подтверждал единое происхождение населения Червонной и Галицкой Руси (Западной Украины) и населения Великороссии.

Итак, Пилсудский хотел захватить Литву и Белоруссию не потому, что был агрессор, а потому что в нём жило, видите ли, некое наследие Великого княжества Литовского (ВКЛ).

ВКЛ изначально было русским государством по языку и вере, но после Люблинской унии и слияния с Польшей русский язык был вытеснен, а православие задавлено католицизмом. Вот какими идеалами жил Пилсудский! И он же черпал русофобское вдохновение от таких как Костюшко.

Если убеждения и внутренние чаяния Пилсудского и Костюшко можно назвать проявлением демократии, тогда чем такая демократия отличается от тирании?
Не будем забывать, что Пилсудский и Костюшко ненавидели православие до глубины души. Бандиты Костюшко казнили православных священников за отказ их поддержать. Пилсудский ответственен за кампанию ревиндикации – массового уничтожения православных святынь и храмов на Западной Украине и Западной Белоруссии в 1920-1930-х, сопровождавшегося избиением верующих. Наверное, это тоже наследие того, что Пилсудский, как говорит проф. Новак, «рос в полиэтничном и многоконфессиональном мире».

Костюшко – предтеча Пилсудского. У него не получилось то, что смог сделать Пилсудский, а именно захватить православные земли на востоке. И если бы мятеж 1794 г. увенчался успехом, православные церкви начали ломать на Западной Руси не в ХХ, а в XVIII веке.

Разгромив банды Костюшко, царские войска спасли Белоруссию и Малороссию от польско-шляхетского ига.