Притворства моей мамы

Увидев, что у моего младшего брата поднимается температура, мама забеспокоилась.
Тяжела участь бедняка. Он зарабатывает очень мало, но у него почему-то всегда бывает много детей. Мой отец, бедность которому досталась как наследие предков, хотя не смог освоить какую-нибудь профессию, но был очень умелым человеком с золотыми руками. Поэтому с ранней весны до осени вместе с несколькими такими же бедными товарищами работал в кишлаке наемным рабочим. Но когда мы – дети – немного подросли и стали помогать по дому, отец начал уезжать на заработки за рубеж. Таким образом, в течение девяти месяцев вся работа по дому и забота о пятерых детях были на матери. 
Наверное, права пословица: «Петухи всюду одинаково кукарекают». Почему-то папа не мог много зарабатывать и за рубежом. Денег, которые он отправлял домой, хватало только на еду. Моя мать, хотя ее муж работал за рубежом, не могла позволить себе купить лишнее платье. «Я не могу носить новую одежду. От новых вещей я вся чешусь», – твердила она и покупала одежду только нам. 
Она весь год экономила, чтобы купить нам школьную форму в августе – перед новым учебным годом. Тем не менее она покупала только летнюю одежду, тетради и ручки для тех из нас, кто ходил в школу, потом с виноватым видом говорила: «Вот когда приедет ваш отец, он купит вам зимнюю одежду… У нас закончились мука и масло, надо купить…»
Я обратил внимание на то, что моя маленькая, худенькая, смуглая мама, покупая что-то на базаре, почему-то казалась еще меньше, еще темнее и все время вздыхала.
– Мамочка, почему вздыхаете? – спрашивал я.
– Ох, сынок, я задыхаюсь на базаре. Мне не хватает воздуха, – отвечала она.
Тогда мне было одиннадцать. Родившиеся после меня три сестры уже тоже были школьницами, а младшенький только начинал ходить. О нем больше заботились сестры, а не мама. Мама только кормила его грудью, а сестренки ухаживали за ним, играли, укладывали спать в бешик (1). Моя девятилетняя сестра даже могла крепко перепеленать его ноги. А когда доставала малыша из бешика, гладила его по плечу и, шлепая руками одеяло – курпачу, ласково приговаривала: «Пусть вырастет большим парнем».

Была середина декабря. Вечерело. Утром шел снег, а сейчас стоял пронизывающий до костей мороз. Я собирался бросить стебли кукурузы корове, которая стояла в хлеву. Когда вышел из дома, мама растирала тело моего младшего брата спиртом, но ребенок, который уже несколько дней кашлял, все плакал и не собирался успокаиваться. Я думал, что сейчас выйдет мама и подоит корову, поэтому подпустил теленка к корове. Но вдруг мама вышла из дома с братишкой на руках. 
– Мураджон, привяжи теленка обратно. Подою корову после возвращения. Идем со мной к врачу. У малыша еще выше поднялась температура… 
Потом мама повернулась к моей старшей сестренке. 
– Доченька, а вы тихо сидите дома. Мы скоро вернемся. Не выходите на улицу, мороз крепчает. Принеси мне одеяло.
Я привязал теленка и пошел к маме. Моя сестра вынесла из дома одеяло. Мама завернула в одеяло температурящего братишку и отправилась в путь. Я шел рядом. Мы шли по заснеженной, продуваемой морозным ветром мощеной улице.
– Ах, Боже мой! – вдруг воскликнула мама, когда мы уже прошли большую часть пути. – Я не взяла с собой денег. И не надела обувь потеплее. Вышла в галошах. И ты не надел теплую шапку.
– Мне не холодно. Я ведь в чапане!
Когда шли быстро, не очень чувствовался холод. Но уже вечерело, пронизывающий ветер усиливался. Я был в теплом чапане, но на ногах были старые мятые кроссовки, носки которых уже «просили кашу». Вскоре я начал замерзать. 
– Мама, а где дом доктора?
– Он переехал. Сейчас живет возле старой конторы колхоза.
Мама остановилась, отвернув угол одеяла, открыла лицо безостановочно плачущего брата. Она отошла на обочину дороги, присела возле стены одного дома и попыталась покормить грудью ребенка. Но он отвернул голову и продолжал плакать. Мама положила руку ему на лоб. Он «горел». Мама протянула одеяло мне, потом обернула моего брата своим длинным джемпером и снова отправилась в путь.
– Боже мой, пощади нас. Пусть доктор будет дома! – стонала мама.
Мама, без конца умоляя, шла по снегу по тем следам, которые оставили проходившие до этого люди. Пройдя около трех километров, мы, наконец, дошли до дома врача. По пути я несколько раз останавливался отдышаться, но мама, обнимая моего брата, продолжала идти.

К счастью, доктор был дома. Ему было около пятидесяти лет. Он был очень полный, поэтому странно семенил. Увидев нас, он сочувственно покачал головой.
– Входите, входите. Ого-го, вы посинели от холода! 
У фельдшера была странная привычка. Когда он проверял больного, от жалости приговаривал: «Ого-го» и цокал языком. И когда нас пригласил войти в дом, так и сделал:
– Ого-го! Что случилось с этим богатырем? 
– У него жар. Никак не спадает.
Я не мог видеть лицо брата, но было видно, как посинело лицо мамы, а ноги покраснели. Не знаю, или галоши были жесткие, или они и раньше были порванные, но только сейчас я увидел, что пятки обоих носков были оторваны. А ноги покраснели из-за снега, попавшего через дырки в носках. 
Доктор быстро измерил температуру моего брата.
– Ого-го! – приговаривал он, цокая. – Тридцать девять с половиной! Невестка, почему так затянули? Не плачьте… – он взял два разных лекарства из картонной коробки, смешал их и сделал инъекцию брату. Потом, засунув ручку никелевой ложки в рот моего брата, посмотрел горло. 
– Ого-го, горло красное, даже гной есть! Вот поэтому температура поднялась. Нужно лечить! – он намотал бинт на свой указательный палец, обмакнул в спирт и дважды обработал горло моего братишки. И оба раза на бинте был смешанный с кровью гной. – Вот теперь можно покормить ребенка. 
Мама взяла малыша, приговаривая при этом: «Ах, деточка моя, твоя негодная мама так тебя замучила!» Она повернулась спиной к доктору и начала кормить грудью. В это время взгляд доктора упал на пятки моей матери, которые были видны из порванных носков.
– Сейчас зима, вы сами одевайтесь теплее, и ноги держите в тепле. Ведь и Вам самой нужно здоровье. Дети сейчас плачут, болеют, но вскоре они все вырастут. Дочки выйдут замуж, сыновья женятся, и все будут заняты своими мужьями или женами. А Вы останетесь одна со своими болячками. Так что подумайте о своем здоровье тоже, пока оно есть.
– Спасибо Вам, доктор! Да я и думаю о себе. Мой муж купил мне теплую одежду. Но я так испугалась, увидев состояние ребенка, что в спешке забыла одеться потеплее… Да, теперь я чувствую холод. Ноги совсем замерзли. Ладно, доктор, не обращайте внимания. Самое главное, чтобы мой ребенок выздоровел!
– Не волнуйтесь, он скоро выздоровеет. Обвязывайте горло марлей. Трижды в день давайте пить вот это лекарство. 
Протянув руку, мама взяла лекарство. К этому времени мой брат немного успокоился и начал засыпать.
– Слава богу, засыпает, – радостно сказала мама.
– Ладно, ладно, пусть поспит. Уложите вот сюда. 
Доктор посмотрел на свою жену, которая в это время зашла в комнату, и приказал:
– Приготовь чай!
Его жена накрыла на стол, потом мне и маме налила горячего чая. Мы съели по одному куску хлеба, выпили горячий чай. 
– Ладно, нам уже пора. Дома дети одни остались, – сказала мама, когда убедилась, что у моего брата спала температура. – Доктор, спасибо Вам большое! Пусть Бог благословит Вас! Сколько стоит это лекарство?
– Да ладно…
Доктор, колеблясь, назвал очень маленькую сумму, но мама растерялась. 
– Извините, в спешке я не взяла с собой деньги...
– Ого-го! Я Вас понимаю. Вы же мать! Ничего, завтра оставите… 
– Спасибо! Дай Бог вам здоровья! 
Когда мы выходили из дома врача, уже была ночь, в кишлаке все спали. 
– Одни не боитесь? А где Ваш муж? – спросил врач.
– Он уехал на заработки… – почему-то вздохнула мама.
– Да ладно, где бы он ни находился, пусть будет живой-здоровый. Мы все трудимся ради семьи, ради детей.

Мы шли домой. Спящего брата мама завернула в одеяло. Вокруг было тихо, только иногда слышался лай собак. Но ночь была не очень темной, потому что лежал снег. Неожиданно мама всхлипнула. Обернувшись, я увидел, что она плачет. 
– Мамочка, почему плачете? – спросил я.
Сначала мама не хотела отвечать, но потом снова всхлипнула, еще крепче обняла моего брата.
– Ты же знаешь, что я очень жалостливая. Чуть что, глаза заполняются слезами… Я так обрадовалась, что температура у твоего братишки спала… – она больше не могла говорить.
Мы прошли еще немного. Я начал замерзать. Заметив это, мама сняла свой теплый джемпер:
– Вот, надевай вот это. А то замерзнешь. Дай Бог, чтобы ты не заболел. 
– Если я надену джемпер, то Вы сами замерзнете! – возразил я.
– Нет, сынок, когда я хожу пешком, я греюсь… Надевай скорее! 
Мама заставила меня надеть ее джемпер. Джемпер был тепленький. Мне стало очень хорошо, но теперь голова замерзала. Еще немного прошли, потом, увидев мои покрасневшие нос и уши, мама сняла с головы платок. 
– Вот, накрой голову платком! 
– Мама?! – возразил я.
– Сынок, делай, что я сказала! Не дай Бог, вдруг и у тебя поднимется температура! Ведь не смогу же я тащить тебя на руках! 
– Разве Ваша голова не замерзнет?
– Я же сказал тебе, когда хожу, мне становится жарко. А когда голове становится жарко, платок начинает давить своим весом... Сынок, возьми платок и сделай так, как я сказала. Закутайся хорошенько. Ведь сейчас ночь, никто не видит... 
Мама насильно завязала мою голову платком, закрыла даже уши и нос. Я стал похож на девочку. Но мое тело потеплело. Это была приятная теплота. До дома я шел в платке. Мама несла на руках брата, не останавливалась нигде и ни разу не отдыхала.

Вернувшись домой, она уложила моего брата в бешик. Проплакавший весь день малыш так устал, что крепко уснул. Оказывается, вечером мама не успела приготовить ужин. Моя старшая сестренка приготовила ужин, но пищи оказалось мало, поэтому они сами поели, а нам оставили только одну косушку еды. Мама подогрела пищу и поставила передо мной.
– И Вы ешьте! – сказал я.
– Нет, ты кушай. Ты знаешь, когда я много хожу пешком, то у меня аппетит пропадает… Сыночек, ты поешь. Ешь, миленький. Ты уже стал большим парнем. Вот, вместо отца ты отвел меня к врачу! Ах ты, мой богатырь! 
Мама долго хвалила меня. Обнимала. Все-таки заставила меня доесть. После еды мне захотелось спать.
– Сынок, иди спать, – сказала мама. – Слава Богу, твой брат крепко спит. Хотя уже поздно, но все-таки я пойду, подою корову. Хоть немного молока будет на завтрак…
Я уснул. А когда проснулся, бешик стоял на своем месте, а мамы не было видно. Младшие сестры и брат крепко спали. Я тихо вышел в коридор. Свет горит, а мама растирает себе руки и ноги. Почему-то вокруг пахло спиртом.
– Мама, почему вы не спите? – спросил я.
– Не могу спать. Ты же знаешь, в последнее время я стала мало спать. Сынок, ты не волнуйся, иди спать...
– Вы в порядке? 
– Да, я в порядке, сынок. Я в порядке. Не беспокойся обо мне. Иди, ложись спать.
…А я был маленьким глупым ребенком. Бесчувственным ребенком. И я не знал, что в ту ночь моя мама не просто так массировала покрасневшие от холода ноги. У нее поднялась температура, поэтому она растирала ноги спиртом и старалась полечить себя. 
Утром, когда мы все проснулись, оказалось, что младший брат выздоровел, но мама не может поднять голову...
– Мама, принести Вам лекарство? – спросил я, присев рядом с ней.
Мама крепко держала меня за руки. Руки у нее «горели». 
– Мураджан, сынок, обо мне не беспокойся. Скоро это пройдет. Ты сам знаешь, иногда я плохо сплю по ночам, и тогда у меня поднимается температура.
– Дайте мне деньги, и я схожу к врачу. Заодно заплачу и вчерашний долг.
Мама глубоко вздохнула.
– Не спеши, сынок. Твой отец обещал приехать накануне Нового года. А до Нового года осталось еще пятнадцать дней. Может быть, скоро твой отец позвонит.
Я был молодой, неопытный. И не понимал, что тогда у нас совсем не было денег...

Примечания:

1.    Бешик — традиционная колыбель у узбеков.

Перевод с узбекского Мухаббат Юлдашевой.

Художник Дилором Мамедова.