Партия с судьбой
Партия с судьбой
К 75-летию со дня кончины Александра Александровича Алехина...
Отрывок из книги «Александр Алехин: партия с судьбой». – М.: Эксмо, 2021 – 224 с.
Когда 24 марта 1946 г. примерно в 11 часов утра официант по имени Иво в сопровождении мальчика-гарсона, чьё имя история не сохранила, повернул ключ в двери комнаты №43 отеля «Парк» в португальском Эшториле, никто из них не знал, что с этого дня их город станет известен всему миру как место упокоения великого Александра Алехина.
Слово «великий» применительно к Алехину (именно так – через «е», на чём настаивал сам гроссмейстер) – это вовсе не преувеличение и не восторженное сотрясание воздуха. Всемирно признанный шахматный гений, выдающийся игрок и шахматный писатель, непревзойдённый аналитик и комментатор, единственный чемпион мира, умерший непобеждённым – Александр Александрович Алехин является национальным достоянием России. Помимо прочих заслуг, Алехин наряду с М.И. Чигориным, которого чемпион мира лично не знал, но считал своим учителем, стал создателем русской шахматной школы, традиции и принципы которой получили всестороннее развитие в Советском Союзе. Именно Алехин, заявлявший, что шахматы для него – не игра, но искусство, не просто развил идеи М.И. Чигорина, но и прославил русскую шахматную школу, отличавшуюся от прочих активным неприятием шаблонов и отношением к шахматам, как к творческому процессу, когда красота и нетривиальность партии ставится выше победы как таковой.
Современники Алехина предсказывали скорое умирание шахмат как исчерпавшей себя игры. Точнее, исчерпавшей себя считалась шахматная теория. Для предотвращения этой смерти предлагалось даже изменить правила. Так, Эм. Ласкер уверял, что шахматы ограничены, что однажды все шахматные комбинации будут познаны, а массы любителей приобщатся ко всем тайнам игры. И вот тогда-то развитие шахмат закончится. Ласкер, а за ним и Х.Р. Капабланка заговорили о «ничейной смерти» шахмат, о необходимости пересмотра правил.
Но именно против такого преклонения перед теорией, перед уже прописанными и не раз игранными партиями, восставала русская шахматная школа в лице Чигорина и Алехина. «Ибо что такое “теоретическое” в шахматах, – восклицал Чигорин, – как не то, что можно встретить в учебниках и чего стараются придерживаться, раз не могут придумать чего-либо более сильного или равного, самобытного». Ему вторил и Алехин, осуждая пренебрежение к интуиции, к фантазии – к тому, что превращает шахматы в подлинное искусство, в творческий акт, без чего шахматы действительно мельчают. Но если Чигорин не сумел добиться наивысших шахматных результатов, если, оставаясь неподражаемым художником, автором красивых комбинаций и глубоких замыслов, он не обладал выдержкой и характером, необходимыми для побед в серьёзных соревнованиях, то Алехин был признан и как художник, и как боец.
В противовес тем, кто находил удовлетворение исключительно в победе как таковой, Алехин видел цель игры в научных и художественных достижениях, которые ставят шахматы вровень с другими искусствами. Но, как всякий гений, он стремился к гармонии и мере, отнюдь не предлагая полностью заменить расчётливость фантазией, но стараясь уравновешивать одно другим. Его стиль характеризуется именно борьбой расчётливости с фантазией и фантазии с расчётливостью. Избыток как одного, так и другого он считал вредным и разрушительным. Эти качества влекут шахматиста совершенно в противоположных направлениях, а потому, по утверждению Алехина, «должны быть приведены в гармонию рассудочным здравым смыслом». И хотя он сетовал, что в его собственном случае фантазия действует более интенсивно и более властно, чем расчётливость, он сумел её укротить и прийти к гармонии, необходимой для творчества и сопутствующей гению.
Пока шли рассуждения о «ничейной смерти» шахмат, вдруг появился Алехин с блестящими, оригинальными композициями, опровергая практикой теорию и доказывая, сколько ещё возможностей и тайн хранят шахматы. Даже в упрощённых позициях он являл неожиданные идеи, тем самым раздвигая границы теории и оживляя умирающую, казалось бы, игру.
Настоящее страдание испытывал он, сталкиваясь с иным, отличным от своего подходом, с иным отношением к шахматам, когда его собственная фантазия оказывалась скованной фантазией противника, не слишком заботившегося о красоте партии, о создании подлинного произведения. «Я был бы счастлив, – уверял Алехин, – творить один, без необходимости, как это случается в партии, сообразовывать свой план с планом противника, чтобы достичь чего-нибудь, представляющего ценность». Но играть приходилось с разными людьми, проявляя интуицию и фантазию, создавая на шестидесяти четырёх белых и чёрных квадратах всё новые произведения шахматного искусства, опровергая исчерпаемость и ограниченность шахмат, доказывая зависимость шахматного развития только от человеческого гения. Таким и вошёл он в историю мировых шахмат.
В шахматных кругах не раз предпринимались попытки назвать лучшего игрока за всю историю шахмат. Для этого проводились опросы гроссмейстеров и любителей, сравнивались качество, стиль игры, спортивные достижения и вклад в развитие шахматного искусства и шахматной мысли. И вот, неоднократно величайшим шахматистом был назван Александр Алехин. В 1929 г. опрос редакторов шахматных изданий Европы и Америки показал: первое место в десятке сильнейших шахматистов мира занял Алехин. В 1970 г. участников международного матча в Белграде попросили ответить на тот же вопрос. Ответ был таким же. В 1991 г. югославский гроссмейстер М. Матулович провёл исследование с целью назвать лучшего игрока, чемпиона всех времён и народов. Матулович рассматривал по двадцать партий разных игроков, обращая внимание на матчи за звание чемпиона мира, отборочные матчи за право играть с чемпионом, победы в крупнейших международных соревнованиях, баллы и рейтинг. Первое место по результатам работы Матуловича занял Алехин, за ним расположился Капабланка, третье место досталось Эм. Ласкеру. Сам Матулович назвал Алехина «гениальным в комбинациях, родоначальником игры, которая держала публику в не меньшем напряжении и удовольствии, чем футбольный матч».
Современники Алехина, его противники за шахматным столом, не всегда симпатизирующие ему в жизни, единодушны в оценке его мастерства и таланта. С Капабланкой Алехин подружился в юные годы, но со временем отношения двух гроссмейстеров испортились настолько, что, по воспоминаниям жены Капабланки Ольги Евгеньевны, первые слова, услышанные ею от мужа, когда она приехала в Ноттингем в 1936 г., были: «Я ненавижу Алехина». В одном из писем Капабланка уверял, что может порассказать об Алехине «такие вещи, что, если это правда, вы с трудом сможете в них поверить». Но несмотря на возросшую неприязнь, Капабланка держался того мнения, что Алехин «…по общему развитию значительно превышает уровень среднего человека. По-видимому, он обладает наиболее замечательной шахматной памятью, какая имела когда-либо место в действительности. Говорят, что он помнит наизусть все партии, игранные за последние 25-30 лет клубными игроками первой категории или маэстро. Одно не подлежит сомнению, что все партии, когда-либо игранные первоклассными маэстро, он действительно знает наизусть. <…> В так называемых сеансах одновременной игры не глядя на доску Алехин не имеет себе равных среди мастеров прошлого и настоящего. <…> Подражать ему в этой области абсолютно невозможно. Для этого нужно иметь его изумительную шахматную память в соединении с колоссальной способностью к мозговой работе в области шахмат. <…> Ни у кого из маэстро нет, пожалуй, такой законченности во всех стадиях игры, как у Алехина».
А вот мнения об Алехине других гроссмейстеров.
Эм. Ласкер: «Алехин вырос из комбинации, он влюблён в неё. Всё стратегическое для него только подготовка, почти необходимое зло. Ошеломляющий удар, неожиданные pointes – вот его стихия».
С. Тартаковер: «И если Морфи был поэтом шахмат, Стейниц – бойцом, Ласкер – философом, Капабланка – чудо-механиком, то Алехин, согласно русскому вечно мятежному и самобичующему духу, всё больше сказывается как искатель шахматной правды. <…> У Капабланки титул, у Ласкера результаты, но только у Алехина стиль настоящего чемпиона мира».
Р. Рети: «Алехин по натуре также художник, но он обуздывает свою фантазию острым интеллектом. Он ищет победы не ради победы, но как доказательство истинности своих идей. Он идёт сознательно по тому пути, по которому хочет идти, по пути познания и совершенствования».
М. Эйве: «Когда я думаю о том, какие творческие идеи вкладывал подчас Алехин в доигрываемые позиции, какие неожиданные пути он находил, я проникаюсь величайшим восхищением перед мастерством Алехина».
М.М. Ботвинник: «Безусловно, силой Алехина было удачное сочетание практического и творческого элементов, но Алехин дорог шахматному миру главным образом как художник. Он блестяще владел техникой шахмат – ведь без техники и мастерство невозможно. Глубина планов, далёкий расчёт, неистощимая выдумка характерны для Алехина. Однако главной его силой, развивающейся год от года, было комбинационное зрение: он видел комбинации, рассчитывал форсированные варианты с жертвами с большой лёгкостью и точностью. <…> Многие шахматные произведения Александра Алехина, крупнейшего шахматного художника недавнего прошлого, будут жить века. Разыгрывая алехинские партии, шахматисты грядущих поколений будут получать истинное эстетическое удовольствие и удивляться мощи его гения».
Г.Я. Левенфиш: «На мой взгляд, Алехин является феноменом, единственным в истории шахмат».
Сам Алехин говорил, что всего в своей жизни сыграл около 3000 серьёзных партий с часами. В матчах и турнирах он сыграл 1272 партии, выиграв 741 и сведя к ничей 127 партий. Он принял участие в 88 турнирах, в 63 из которых получил первый приз. Из 24 матчей, в том числе 5 на звание чемпиона мира, выиграл 18, а 4 сыграл вничью. Многие из партий, сыгранных Александром Алехиным, отмечались специальными призами за красоту.
Вполне вероятно, что в своё время Эм. Ласкер и Капабланка были правы, предсказывая шахматам скорую смерть и вырождение. Но никто из них не мог тогда предугадать, что именно Алехину суждено оживить древнюю игру и указать на богатство её возможностей. С. Флор уподоблял историю международных шахматных соревнований полноводной реке, которая у истоков «была едва заметным маленьким ручейком». Сравнивая место и значение шахмат в XX и XXI вв., можно утверждать, что именно благодаря Алехину, его школе, его примеру и его личности интерес самой широкой публики к шахматам в XX в. оставался неизменно и небывало высоким. Да, конечно, в СССР, США, а также в некоторых странах Европы шахматы имели всестороннюю поддержку, вплоть до государственной. Но не будь Алехина с его удивительной и неподражаемой игрой, с его харизмой и обаянием, с его умением превращать каждую шахматную партию в произведение искусства, в захватывающее действо, не будь этого импульса и вдохновляющего начала – кто знает, сохранялся бы интерес к шахматам на том же уровне…
Ныне река, о которой писал Флор, заметно обмелела. Ни в одной стране уже не следят за шахматными соревнованиями с тем же волнением, с той же страстью, как ещё 40 или 30 лет назад. И не потому ли, что инерция алехинского обаяния постепенно иссякла, а новый, равный ему гений, способный вдохновить мир к познанию неизученных шахматных пространств и покорению неосвоенных вершин, пока не явил себя человечеству?..
Но мы не склонны идеализировать образ нашего героя, стремясь, напротив, лучше понять мотивы многих его деяний и разобраться в противоречивой его натуре. Известно, что он был человеком сложным, и далеко не всегда поступки его, в отличие от его игры, заслуживали приза за красоту. О человеческих качествах Алехина сохранились весьма разноголосые свидетельства. «Алехин был человек неожиданностей – и в жизни, и на шахматной доске», – отзывался о нём С. Флор. А. Лилиенталь написал в книге воспоминаний, что сохранил «об Алехине впечатления самые наилучшие. Я у него часто бывал дома. Он устраивал своеобразные шахматные приёмы. Независимо от того, какой шахматный ранг носил его гость, он охотно делился с ним дебютными анализами, исследовал различные позиции. Однажды в “Пале-Рояль” должен был быть интересный блиц-турнир. Я очень хотел играть, но по-прежнему мешали хронические финансовые затруднения. Узнав об этом, Алехин сделал за меня взнос. Конечно, на деньги чемпиона мира я чувствовал себя обязанным играть хорошо. Мне это удалось, и я занял первое место. Когда получив приз, я хотел вернуть Алехину долг, он ответил: “Это успеется. Вернёте, когда станете мастером”». М. Эйве, дважды игравший с Алехиным за титул чемпиона мира, поделился с А.А. Котовым своим восприятием русского шахматиста: «Как человек Алехин был загадкой. <…> За шахматной доской он был велик, вне шахмат, напротив, он походил на мальчишку, который напроказил и по своей наивности полагает, что его никто не видит».
Австрийский гроссмейстер Э. Грюнфельд уверял, что в личном плане Алехин был человеком очень симпатичным, более того, «пользовался всеобщей любовью, всегда готов был дать совет своим товарищам, не скупясь поделиться своими знаниями и опытом. О нём не всегда писали только хорошее, но факт, что Алехин был отзывчивой, чуткой натурой». Британский журналист Э. Тинсли, один из сыновей шахматиста, мастера С. Тинсли, отмечал, что Алехина напрасно считают «холодным отшельником». Будучи лично знаком с Алехиным, Тинсли уверял, что был «он очень общительный и дружелюбный человек». Также лично знакомый с Алехиным и даже приятельствовавший с ним Л.Д. Любимов – русский эмигрант, журналист и писатель, после войны вернувшийся в СССР – отзывался об Алехине как о человеке чрезвычайно высокого о себе мнения, уверенного, что ему открыты любые дороги. Но во Франции им почти никто не интересовался, поскольку французы в то время были равнодушны к шахматам, и популярностью Алехин не пользовался. Он жил как рядовой обыватель, «томился, завидовал, вызывал у близких даже беспокойство частыми ссылками на… Наполеона, которому, мол, не в пример “некоторым”, сами события подготовили путь к славе. Одно время подумывал перебраться в США. Затем что-то оборвалось в нём, и он стал попивать. В пьяном угаре проиграл “шахматную корону” Эйве, затем, взяв себя в руки, вновь отвоевал её, но запил снова…» Любимов вспоминал, что в речи и даже манерах Алехина всегда проглядывало какое-то раздражение. Точно что-то постоянно его томило и не устраивало, точно он был вечно недоволен собой и происходящим вокруг. Любимов считал его надломленным человеком, лишившимся с некоторых пор внутренней опоры. Наблюдение это весьма интересное, могущее многое объяснить в поступках Алехина, за которые люди, плохо знавшие шахматного короля, нередко спешили его осудить. В этой связи уместно будет вспомнить высказывание об Алехине А. Бушке из письма к Ф. Мюру, издателю и переводчику на английский язык книги об Алехине испанца П. Морана: «Бетховен, несомненно, был одним из величайших композиторов, но это не означает, что он был приятным человеком. Так почему нельзя признать, что Алехин был одним из величайших шахматистов, хотя человеком он был довольно скверным, что, я уверен, подтвердят все, кто был с ним знаком. Так для чего обелять его?..»
Мы не стремимся ни обелять, ни очернять. Наша задача – как можно лучше понять. А для этого не мешало бы познакомиться поближе с нашим героем...
<...>
Смерть Алехина, породившую невероятное количество всевозможных слухов и версий, тут же назвали загадочной. Говорили, что шахматный король был отравлен, покончил с собой, убит на улице. Убийство тоже рисовалось разными красками. Была даже версия, что Алехина убили 21 или 22 марта, после чего притащили в отель и бросили труп в кресло. Бытовало также поверье, будто Алехин перерезал себе горло бритвой. Но, очевидно, верившие в такой исход чемпиона мира, просто не видели фотографий Л. Люпи, судя по которым горло гроссмейстера осталось в нетронутом виде. Впрочем, оспариваются даже фотографии, которые якобы не совпадают с описанием журналиста газеты «O Século», написавшим в статье от 25 марта 1946 г., что Алехин не притронулся к ужину и отметившим, что возле тела находились шахматная доска и книга стихов. Несовпадение с фотографиями заключается только в оценке сохранности ужина. Но даже если отбросить все фотографии, официальная версия смерти – асфиксия, и обнаруженный в горле кусок мяса свидетельствуют именно о том, что Алехин начал и не закончил трапезу. А кроме того, разве можно полностью положиться на мнение журналиста? И с какой стати его мнение должно стать решающим и наиболее авторитетным? И если допустить, что Л. Люпи сделал постановочные снимки, то почему нельзя допустить, что журналист из «O Século» приукрасил свой репортаж?
Ещё одним основанием для веры в убийство стали показания некоего гражданина, жившего в 1946 г. в Португалии, но впоследствии переехавшего во Францию. На этого гражданина ссылается даже Ю.Н. Шабуров в книге «Алехин» из серии ЖЗЛ. И не просто ссылается, а уверяет, что «появилась одна зацепка, способная потянуть весь клубок версий». Оказывается, этот гражданин, которому к 2000 г. было 87 лет, рассказывал, будто его отец, крупный нефтяной промышленник, эмигрировал в Португалию из Румынии при подходе немецких войск. Семья жила в Эшториле, а молодой человек брал уроки шахматной игры у самого Алехина. И вот однажды вечером молодому человеку позвонили из полиции и сказали, что его номер был найден в книжке господина, скончавшегося на улице. Звонивший предполагал, что этим господином был Александр Алехин, и просил молодого человека приехать подтвердить или опровергнуть предположение.
Молодой человек явился и подтвердил, что лежавший на тротуаре мертвец – действительно Алехин. Что было потом, он не знал. Но, судя по всему, кто-то перенёс тело в гостиницу и уложил его в кресло. Этот рассказ передаёт и С.Н. Ткаченко, называя молодого человека мальчиком и уверяя, что за уроки Алехину платил его отец. Кроме того, как уверяет Ткаченко, по вызову полиции мальчик явился вместе с отцом.
Был и ещё один «свидетель» убийства. Так, в конце XX в. в Эшториле якобы скончался бывший официант одного из местных ресторанов – того самого, где ужинал накануне смерти Алехин. Перед смертью он рассказал окружавшим его родственникам, что в 1946 г. подсыпал в еду Алехина яд, который ему передали какие-то незнакомые люди, одетые в штатское и говорившие с акцентом. Помимо яда ему передали крупную сумму денег и велели молчать. Больше тот официант их никогда не видел.
Кроме свидетелей, был католический священник, отказавшийся отпевать Александра Алехина ввиду того, что на лице усопшего остались следы насилия.
Что касается юного шахматиста из Румынии, то картина получается какая-то нелепая. Во-первых, если этому господину к 2000 г. было 87 лет, то значит, родился он что-то около 1913 г. А это значит, что к 1946 г. он уже разменял четвёртый десяток. Конечно, старым его не назовёшь, но и юношей, а тем более мальчиком, за уроки которого платит папа, тоже как-то не получается. Разве только в том смысле, на который ссылался Остап Бендер: «кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень». И всё же… Но пусть даже так, пусть зрелый мужчина захотел учиться игре в шахматы и, не имея времени на книги и журналы, решил платить за уроки чемпиону мира. Удивляет другое. Этот молодой человек ничего не сообщает о других участниках опознания, то есть получается, что опознать труп вызвали его одного (или их вдвоём с папой). Но в телефонной книжке Алехина не мог быть записан один-единственный номер, так почему же полиция позвонила именно этому великовозрастному любителю шахмат? Кроме того, если полиция нашла тело на улице, а потом это тело оказалось в гостинице, значит, полиция и перенесла тело, после чего попыталась скрыть преступление, то есть полиция была в курсе происшедшего. Но зачем в таком случае понадобилось вызывать «трансильванского мальчика» с папой или без оного для опознания? Консьерж сообщил, что, вернувшись в 23:40, Алехин заказал в номер ужин. Но если он был в ресторане, зачем ему ужин в номере? Не иначе от яда аппетит разыгрался. Если же он умер по дороге из ресторана, то кого видел консьерж в 23:40? Допустим, что консьерж врёт. Тогда получается, что в убийстве Алехина замешана полиция Эшторила, администрация отеля «Парк» и бог знает, кто ещё. Учитывая, что даже сегодня население Эшторила составляет примерно 26 000 человек, то в убийстве, которое непонятно кому и зачем было выгодно, замешано чуть ли не полгорода. И опять же неясно, почему нужно верить какому-то странному «трансильванскому мальчику» и не верить консьержу?
Ну и самое главное. Никогда в подобных случаях не стоит забывать о том, что на белом свете есть не только свидетели смерти Александра Алехина, но и 34 чудом выжившие Анастасии Романовы, 28 Ольг Романовых, 33 Татьяны, 53 Марии и 80 Алексеев. В XVII в. нашлось несколько тоже чудом уцелевших царевичей Димитриев. А что уж говорить, что в специальных местах по сей день можно встретить Наполеонов Бонапартов, Гаев Юлиев Цезарей и даже Александров Македонских. Вопрос только в том, стоит ли воспринимать всерьёз заявления этих людей. Всё это относится и к детективу с умирающим официантом, решившим на смертном одре излить душу перед собравшимися родственниками. Эта история больше напоминает даже не голливудский, а болливудский фильм, нежели серьёзную спецоперацию.
Что же касается католического священника, то стоит опять же обратить внимание на фотографии, судя по которым на 24 марта никаких следов насилия на лице усопшего гроссмейстера не было. Но допустим, что некие злокозненные силы перед фотосессией загримировали труп, спрятав те самые синяки и кровоподтёки под слоем грима. Непонятно, к чему и зачем такие сложности, но пусть так. Но тогда напрашивается другой вопрос: каким образом насильственная смерть может воспрепятствовать отпеванию? Церковь не отпевает самоубийц, но при чём же тут убитый? Даже если католический священник настаивал на продолжении расследования, то он не мог настаивать из-за этого на задержке похорон. Другое дело, что, судя по всё той же заметке в газете «O Século», Алехин незадолго до смерти говорил о желании перейти в католичество. Однако сделать этого он не успел, потому для католического священника оставался православным, то есть не мог быть отпетым по католическому обряду. А вот задержка с похоронами не была увязана с религиозными вопросами. Как это ни печально, но Франция, гражданином которой на момент смерти являлся Александр Алехин, не проявила интереса к его кончине. И на вопрос «Кто оплачивает похороны?» долгое время ответа не было. Только благодаря усилиям председателя шахматной группы Клуба охотников Португалии М. Эштевеша, 16 апреля 1946 г. гроб с телом шахматного короля был установлен в фамильном склепе Эштевешей на кладбище Алту-де-Сан-Жоау.
Впрочем, любители загадок и тайн обходятся зачастую своими силами, без привлечения свидетелей и участников событий. А потому будет целесообразно рассмотреть несколько версий и попытаться понять, что же всё-таки случилось в Эшториле в марте 1946 г...
