Яхинский эшелон

От Редакции: совсем недавно во врезе к статье А.А. Кузьменкова «История на погорелой пустоши» мы обратили внимание на некоторые странности издательской деятельности «Редакции Елены Шубиной». В частности, речь шла о низком качестве издаваемых текстов и нарушении законов РФ. Кстати, редакционное предисловие кое-кто поспешил назвать доносом, заверив, что оно «абсолютно похоже на тексты 1949-1951 (разгар "борьбы с космополитизмом"), которые были доносом в самом прямом смысле слова с самыми прямыми последствиями (в виде увольнений, проработок, покаяний, рассыпанных книг)».

Хотелось бы прояснить ситуацию. Действительно, в нашей стране теперь модно любые недовольства нарушением законодательства называть «доносами». Однако слово «донос» в русском языке имеет совершенно определённый смысл. Донос – это тайное сообщение властям с обвинением кого-либо. Поэтому информация в СМИ уж никак не может быть доносом, по определению. Мы никогда не писали никаких доносов, а потому не знаем, чем доносы 1948 г. отличаются от наветов 1949-го. Однако догадываемся, что может означать такая детальная осведомлённость в истории кляуз. А потому обвинения подобного рода относим к разряду «вор кричит держите вора».

Что же касается «Редакции Елены Шубиной», то наше недоумение только возрастает: ТАСС и целый ряд СМИ анонсировали выход книги «Эшелон на Самарканд» за авторством Гузели Яхиной. И вместе с тем историк, исследователь голода в Поволжье Григорий Циденков обвинил госпожу Яхину… в плагиате. Другими словами, в литературном воровстве. Само собой разумеется, что ни г-жа Яхина, ни г-жа Шубина никогда не станут извиняться перед кем бы то ни было. Кстати, писательнице Яхиной именно так и посоветовали подписчики в Фейсбуке: главное – не извиняйтесь! 

В скором времени книга появится в продаже, и все мы сможем ознакомиться с новым шедевром писательницы и составить о нём своё мнение. А пока предлагаем вниманию читателей короткий отзыв критика Вадима Чекунова, сложившийся по прочтении доступного в сети отрывка романа. Конечно, рано говорить о романе в целом, если критик ещё не читал всего романа. Но ведь на подобные замечания критик с полным правом может ответить словами классика: «Как будто я других не читал. Впрочем... разве что чудо?» Но чудес, как мы знаем, не бывает. 

После того, как прозвучало обвинение в плагиате, «Редакция Елены Шубиной» постаралась перевернуть всё с ног на голову. Гузель Яхина принялась активно раздавать интервью и писать статьи, доказывая, что плагиата не было и что пора уже честно говорить о советской истории хотя бы для того, «чтобы выдавить из нас советское, пусть и по капле, и окончательно оставить позади». Расчёт понятен: заболтать воровство, если таковое было; отвлечь внимание от плагиата на антисоветизм. Ведь тогда кто-то примет сторону Яхиной, а кто-то бросится уличать её в незнании советского периода истории России. Но результат в любом случае будет достигнут: внимание от факта воровства переключится на совсем иной факт.

Журнал «Камертон» будет следить за развитием событий и непременно познакомит читателей с мнениями литературных критиков по поводу полной версии романа «Эшелон на Самарканд».

ТАСС уполномочен очернить. То есть по мере сил и возможностей (а они у ТАСС немаленькие) поучаствовать в продвижении очередного мрака антиотечественной литературы, прямиком из редакции Елены Шубиной имени Елены Шубиной.

«В издательстве АСТ выходит новая книга писательницы Гузель Яхиной. “Эшелон на Самарканд” – это история из начала 20-х годов: из Казани на поезде эвакуируют пять сотен детей. Им предстоит непростое путешествие, где будут и голод, и разбойники, и блуждания по пустыне. Предлагаем вам прочесть небольшой отрывок...»

Ну, раз предлагаете, то и почитаем.
Отрывок, в котором дети топали в сапогах, доходящих им до подмышек, мы уже читали. А сейчас нам подсовывают еще один, не менее прекрасный. В принципе, творчество пришельцев с планеты Нибиру тем и характерно, что рептилоидный мозг не в состоянии понять ни анатомии землян, ни вообще самого устройства нашей с вами жизни. Поэтому вычислить ящероподобного автора достаточно легко – хватает любого так называемого «отрывка текста». 

Значит, готовится к отправке эшелон. Детей, само собой, этапируют к вокзалу под кавалерийским конвоем. Ну тут всё понятно – дети есть дети, они шустрые, юркие. Рванёт кто в побег – только на коне и догонишь, да только шашкой и дотянешься. Повезёт с отправкой в солнечный Самарканд не всем. Посадят в вагоны лишь тех, кто пройдет некий «медицинский осмотр» прямо на вокзале. 
Паровоз стоит под парами, гудит страшно, пускает облака пара, а чтобы еще страшнее было, сыплет искрами из трубы.

«Возбужденные мордочки отъезжающих гроздьями светлели в окнах вагонов, унылые физиономии не допущенных к поездке – этих было с дюжину – маячили тут же...» 

Эвакуация – дело ответственное, чай, не в армию набирают. С плоскостопием или миопией средней степени в эвакуацию путь заказан, тут и рассуждать нечего. 
За посадкой годных по здоровью детишек наблюдают некие мужики – простой русский (судя по говору) народ в представлении писательки Яхиной. То есть клинические дегенераты.

«Мужики топтались у состава, наблюдая и рассуждая.
– За деньги детей-то спасают? Или даром?
– Так даром разве что делается?..
– Куда везут-то? В Китай, к окияну с рыбой?
– В Америку, говорят! Там тоже окиян имеется...
– Детей начали увозить. Может, война?
– Да хоть бы и она! В войну хоть не голодали.
– Даешь войну, граждане!» 

Вестимо, война мужика прокормит, оденет, обует. Вот как раз империалистическая недавно была, по хозяйству сильно подсобила. Да и с Польшей надысь случилась, тоже одна польза мужику. А на одну Гражданскую надежды мало, надо бы еще какой добавить, «для очучений». 

По вагонам ходит-бродит некто Деев и раздает рубахи. «Решил одеть всех своих сейчас же, не дожидаясь отъезда: паровое отопление работало, но кочегарило едва-едва – без одежды и одеял дети мерзли». Не спрашивайте, почему Яхина грузит детей в вагоны голыми и без вещей – наверное, таковы условия прохождения через «медицинский осмотр». А детские вещички, знамо дело, кавалеристы шашками изрубили. 

Раздача специальных эвакуационных рубах имеет и ещё одно назначение: «К тому же экипированных в белое пассажиров можно было без труда отличить от зайцев-беспризорников, так и норовивших затесаться в какое-нибудь купе».

А, ну да – зайцы-беспризорники от белого белья шарахаются, как волки от флажков. Отобрать и на себя нацепить им и в голову не придёт, ни-ни. 
А дальше начинается совсем красота: «Два десятка рубах – самым маленьким пассажирам и калекам – в штабной вагон, где командовала Фатима. Почти по сотне – в каждый из плацкартных. Оставшиеся – пара дюжин – в лазарет, лежачим».

Ага! Вы же помните тех детишек с унылыми физиономиями, которых по медпоказаниям не допустили к поездке и которых потом кавалеристы обратно погонят? Я теряюсь в догадках, что же у них такого (кроме всякой ерунды типа сифилиса, бубонной чумы и коронавируса) обнаружили, что лежачим можно, значит, ехать, а вот унылой дюжине – никак?

Огромный и широкий фельдшер Буг радостно говорит этому Дееву: «– Лежачих брать нельзя... Я за полвека мертвых перевидал, как ты – живых... – И вижу, ясно вижу: эти – не жильцы». 
Натурально, не согласен фельдшер с результатами пристанционного медицинского осмотра. Диссидентствует. Мало того, в Буге (судя по фамилии – явно фашист) пышным цветом распускается яхинское пристрастие закапывать тела вдоль железнодорожных путей, знакомое нам еще по «Зулейхе»: «– Мы будем хоронить их у железной дороги, – продолжает Буг тихо. Опять гудит паровоз, заглушая всё и вся, но Деев слышит каждое слово ясно, будто звучащее внутри головы. – Прикапывать землей, чтобы собаки не поели, – по ночам, прячась от остальных детей. Ты будешь рыть могилы, а я – подносить умерших».

Деев не согласен трудиться на грязных ночных работах, поэтому приказывает лежачих во время следования спасать. Ума не приложу, чем же, всё-таки, болели те дети, которых даже к лежачим не допустили и которых спасать вообще не надо.
На станции тем временем творится натуральный содом и даже немножко гоморра. Паровоз гудит, сыплет искрами, люди кричат, бабы стонут и плачут, ихние младенцы орут, да еще и беспризорники свистят от обиды, что их не взяли в турне. Вишенкой на торте, разумеется, доблестная красная кавалерия: «Встревоженные шумом кавалерийские лошади вставали на дыбы и тоскливо ржали».

Как с такой кавалерией в походы ходить – вопрос серьезный. Боюсь представить, как встревожатся кавалерийские лошади от пушечной и иной пальбы, что понаделают с тоски да от расстройства чувств и нервов...

Впрочем, кое на что кавалеристы всё же годятся. 
К Дееву пристаёт какая-то полоумная баба, в обход медосмотра пытающаяся всучить ему своего новорожденного – мол, нате, отвезите в Самарканд. 
Деев, разумеется, ни в какую – ещё чего не хватало, мамаша, я вас знать не знаю и папаша не я! А та виснет на локте и жмёт младенцем в деевский бок. Ну, понять можно – Деев, видать, человек дородного телосложения, с титьками весомыми – уж как-нибудь прокормит, молочным отцом станет. 

Но Дееву молока своего откровенно жаль, дитя без медосмотра он брать не желает и прибегает к отчаянному шагу: «– Да помоги же, товарищ! – закричал Деев в сердцах одному из кавалеристов, что оказался рядом. – Не видишь? Черт знает что творится!
А тот – осел на коне! – вместо того, чтобы цапнуть настырную бабу за загривок и позволить Дееву уйти, выхватил шашку.
Сталь свистнула в воздухе – женщина прянула назад».

Осёл, не осёл, или, выражаясь словами профессора из «Джентльменов удачи» – этично, не этично, – а проблема решилась, баба испугалась и отстала. 
Правда, кавалерист немного расстроился, так как зарубить бабу ему Деев почему-то не позволил: «кавалерист застыл, с поднятой к небу шашкой, не зная, как быть дальше».
Ну как, как... Правильно, достал перо – бей! Ну рубани вон тех унылых, которым медкомиссия отказала – им все равно пропадать, толку от них никакого, даже эвакуировать их бесполезно.

Впрочем, баба лишь временно спасовала. 
Когда паровоз уже тронулся и поезд отправился в путь, настырная баба с кульком-младенцем снова кинулась досаждать Дееву. 
Сквозь густые косматые облака пара, которые паровоз напускал вокруг себя, появляется ее зловещая фигура: «Кто-то бежит за паровозом – стремглав бежит, изо всех сил. Баба!
Бьется на ходу длинная юбка, задираясь выше колен и обнажая тощие ноги в громадных башмаках. Летит по ветру седая наполовину коса. А на руках у бабы – младенец в алом». 

Деев буквально звереет от злости: «Сцепил зубы, сжал обеими ладонями поручень – того и гляди переломит! – и трясет мелко головой: нет, не могу, прости, прости!»

Ха! Нашёл, чем взять... Баба, держа младенца на вытянутых руках, поддаёт ходу, равняется с вагоном и выполняет хитрый трюк: «А она тут возьми и положи дитя на вагонную ступень».

Ручаюсь – она этому финту у глухонемых торговцев научилась, в «Макдоналдсе» каком-нибудь. 
Деваться Дееву некуда, он этот алый кулёк подбирает, а бабы уж и след простыл – кувыркнулась куда-то. 
Но Деев едет в штабном вагоне с другой бабой, по фамилии (или кличке, не особо понятно из отрывка) Белая. Эта самая Белая, когда Деев только запрыгнул в вагон, ему с восторгом проорала в ухо: «– Знаете, сколько в эшелоне детей? – спрашивает она, прижимая губы к самому его уху, чтобы перекрыть стоящий вокруг шум. – Пять сотен – ни единым больше или меньше! Иной раз и захочешь – не подгадаешь, а тут...»

Вот тебе и «а тут». А тут, понимаешь, какая-то кукушка с седой косой взяла и поднасрала в статистику – пятьсот первого подкинула. Белая реагирует единственно верным для ответственного лица способом: «Хлопает вагонная дверь – это Белая, ничего не говоря, уходит внутрь».

На этом отрывок, к сожалению, заканчивается. О дальнейших железнодорожных приключениях (вы тоже заметили, что у писательки настоящий пунктик на этой теме?) мы узнаем совсем скоро, когда эта дивная книжная продукция поступит в продажу. 

Впрочем, уже сейчас мы можем узнать кое-что любопытное. Журналист Михаил Любимов меня слегка пожурил: «Можно, конечно, судить о предмете по его тени, но цвет, вес, нюансы назовёте? Я прочитал книгу целиком, меня как журналиста включили в предварительную рассылку (впервые, я никогда этим не пользовался). Мне грустно и смешно наблюдать как автор поста на ощупь, с завязанными глазами пытается выискивать блох в тексте книги». Тут не возразишь – что дали, тем и наслаждаемся. Уважаемый журналист Любимов, впрочем, проявил оптимизм: «Я уверяю, что, прочитав первые полсотни страниц, автор статьи изменит свое мнение, ведь ему станет ясна связь этих предметов и парадоксы просто перестанут существовать. Я виделся с Гузель всего неделю назад, она рассказала мне о большой предварительной работе над книгой в исторических архивах. В картине голода в Поволжье в 20-х годах прошлого века она разбирается лучше любого из здешних “экспертов”».

К сожалению, мне уже доводилось плотно знакомиться с творчеством Гузель Яхиной. Я подробно разбирал ее «военный рассказ» под названием «Винтовка» (где санинструкторша Майя бросает раненых советских бойцов на произвол судьбы и принимается спасать подстреленного немца в пилотке с черепом и в коричневых шортах – потому что наши бойцы плохо пахнут и некрасивые, а немец молоденький и кофием с молоком пахнет). Я проникался рассказом Яхиной о её работе над матчастью при написании романа «Зулейха открывает глаза» и восхищался многочисленными сценами в нем. Все их упоминать в короткой статье смысла нет, но раз уж речь у нас об эшелоне – и одинокая птичка, свившая гнездышко под крышей вагона, и засов, которым изнутри закрывали себя этапированные, и закапывание тел у ж/д полотна, и сама полугодовая поездка – всё было прекрасно в романе о Зулейхе. Включая взятие Красной армией города Парижа. 
А теперь, значит, эшелон на Самарканд.
Вы же, господа издатели, довели уже читателей до того, что они эти ваши эшелоны под откос готовы отправлять, как партизаны. 

Фотограф: Андрей Головкин.