Белые розы

– Психбольница! – громко и торжественно объявила кондукторша, здоровенная баба с железными зубами. Я её первый раз вижу на нашем, пятом, маршруте. Наверно, новенькая.
– Следующая – туберкулёзный санаторий! Оплачивайте, граждане, за проезд!
Автобус чихнул, пыхнул, выбросил из выхлопной трубы сизое облако ядовитого газа, дёрнулся, и предсмертно взревев донельзя изношенным мотором, начал набирать скорость. Автобус было по-человечески жалко, но жалеть его было некому: кругом сидели люди, и у каждого из них и без автобуса было полным-полно собственных проблем.
– «По приютам я с детства скитался, не имея родного угла…» – послышался с заднего сидения нетрезвый и откровенно дурашливый голос. Там расположились мужики, которые возвращались в город после трудового дня, проведённого на родном машиностроительном заводе. Они любили петь, хотя их пение резало слух. Сегодня исполнялась любимая песня нищих и блатных из некогда популярного в народных массах кинофильма «Республика ШКИД». Причём исполнялось соло высоким то ли очень светловолосым, то ли просто седым мужиком.
– Разнылся, болезный… – ласково прокомментировала его пение кондукторша. – Как на паперти… Граждане, обилечивайтесь! Не имейте наглость не замечать!
Сзади послышался перезвон стаканов: исполнитель, закончив куплет, получал заслуженный гонорар.
– Алкоголики, – всё так же ласково объяснила кондукторша и довольно шмыгнула своим пупырчатым, уважительных размеров носом.
– А ещё рабочий класс! – пристыдила она представителей машиностроительного пролетариата больше для порядка, чем от души. – Совести прям никакой в автобусе распивать алкоголизм!
– Да ладно, мать! – послышался всё оттуда же, с заду, громкий голос, только что требовавший, чтобы какому-то Ваське наливали в последнюю очередь, «а то его (Ваську, то есть) блюёт от водочного запаха, и поэтому после него выпивать нет никакого выпивательного удовольствия».  – Нам сегодня сам Бог велел! Митроху сегодня на Доску Почёта повесили! Герой, б…, труда, обороны и капиталистического строительства! Ума-то нету, вот за копейки и пашет!
– Выпивайте, выпивайте… – сразу подобрела кондукторша. Ей, конечно, было глубоко чихать на незнакомого Митроху, но само это уважительное обращение – «мать» ─ она оценила по достоинству. Мать – это звучит гордо и на все времена! Мать – она и есть мать, вашу мать!
– Тока не блюйте здеся! – всё же не поленилась показать, кто в доме хозяйка. ─ А то один третьего дня ехал-ехал, да как начАл! Прямо все кишки у него наизнанку чуть не повывернулися! Я-то сначала подумала, что укачало сердешного. А он когда отдышался, говорит: нет, не укачало. Это, говорит, какая-то Дуська опять в самогонку димедролу насыпала для крепости. И до чего же бессовестные люди, эти самогонщицы! Прямо поубивала бы их всех на месте! Никакой совести прям у людей нету! Никакого прям стыда перед покупателями!

Автобус выкатился из чахлого, отравленного гигантом здешней химической индустрии – заводом азотно-калийных удобрений, ельника на оперативный простор. Красота! Дух захватывает от необоримых просторов здешней гигантской химической свалки, бескрайне и вольготно раскинувшейся по обеим сторонам от дороги! А тут ещё весь автобусный салон пробило-просветило яркое и весёлое, весеннее солнце – и здешний пассажирский народ сразу воспрянул духом и стал просто-таки родным и трогательно близким! И зубы у кондукторши загорелись на солнце словно беспощадные кавалерийские сабли! Хорошо! Да что там хорошо! Расчудесно! Я люблю тебя, жизнь!
Работяга с заднего сиденья (наверно, тот самый «досочно-почётный» Митроха) больше не пел, поэтому водитель автобуса включил радиоприёмник, который находился у него в кабине.
– «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…» – голосом нищего, собирающего подаяние, пропел-простонал молодой тоскливый голос.
– «Ласковый май», – громко продемонстрировала свою эстрадную эрудицию кондукторша и широко улыбнулась всем своим огромным ртом. – Мой как его услышит, прям рыдать начинает. Очень уж его песня эта разбирает! Прям трясётся весь!
– Да, певун хоть куда… – иронично хмыкнул пожилой одетый по-дачному дядечка в очках. – Прям как кота тянет за помидоры.
– Культурный! – кондукторша оценила его критику по достоинству. ─ Из психушки, что ли?
– Почему же именно из психушки? – тут же взвился дядечка и моментально покраснел.
– Ты же там садился! – удивилась его наивному возражению кондукторша и заботливо поинтересовалась. – Вылечился?
– Я навещать ездил! – всё же попытался взбрыкнуть очкарик.
– Вот я и говорю: из психушки! – радостно согласилась кондукторша. – Не алкаш, случаем? У меня там один знакомый лежал. Говорил – хорошо. Птички поют, медсёстры каждый день уколы в ж..у делают. И ещё в руку. Но это только буйным. Даже гулять разрешают, опять же если смирно себя ведёшь. Не кусаешься, не бросаешься на кого. Во какие! Глаз да глаз за этими хануриками!
– Ты случаем не буйный? Смотри! – и погрозила мужику толстым корявым пальцем. – А то ещё заблюёшь мне всё тут здеся! Убирай потом за тобой! Радость какая!
Очкастый надулся, как насосавшийся крови клоп, раскрыл было рот, чтобы сказать что-то резкое, но, почему-то ничего не сказав, моментально стух и , бормоча себе под сизый, с прожилками нос нецензурные слова, отвернулся к окну.
– Скажите, уважаемая, а вы по требованию останавливаете? – спросила явно не местная и не по-местному одетая франтоватая старушка в модных затемнённых очках.
– Зачем? – не поняла кондукторша и вдруг непонятно почему всполошилась.
– Никаких требований! Никаких требований! Мы не такси, мы – по маршруту! Придумают тоже – требование! 
Автобус завернул направо и начал замедлять ход.
– Туберкулёзный! – тут же заорала кондукторша. – Следующая – кладбище! Обилечивайтесь, граждане! Имейте свою пассажирскую совесть!
Автобус проскрипел несмазанными, со стоном закрывающимися дверями, по-припадочному задрожал-затрясся и, фыркнув сизым, отравляющим местную экологию газом, покатил дальше… 

Художник: М. Вачаев.