Борьба нанайских мальчиков

Помните, был такой танцевальный номер Александра Матус-Марчука в костюме-кукле, безбожно затянутый, но по нынешним временам полный глубокого смысла? Борьба частей единой системы, мечтающих победить друг друга. Мечтающих разделаться друг с другом, но обреченных на вечное немирное сосуществование под любопытствующими или усталыми взглядами публики. Борьба нанайских мальчиков — процесс закономерный, предсказуемый, но оттого ничуть не более презентабельный.

В современной литературе он длится десятилетиями, но в такое время, как сейчас, борьба нанайских мальчиков выглядит особенно остро. Писатели выясняют, кто будет править в новом бравом мире, пытаясь сбросить друг друга с парохода современности. При этом собственно литература их, как всегда, не интересует.

Лучше всех сегодня выглядят те, кто придерживается некогда принятого образа вопреки разоблачениям и угрозам в свой адрес. Это как-то даже внушает уважение, несмотря на общее понимание неприятной, но оттого не менее нелицеприятной истины: перед нами медийная персона, игрок. А игрок, каким бы он ни казался, пребывая «в образе», не бывает искренен и неподкупен — он ориентируется на расклад. Возможно, у него имеется информация, что быть верным выгоднее, чем продавать и продаваться. Вот он и хранит верность, «приукрашая сотней врак одну сомнительную правду».

Словом, поглядишь эдак, как Захар Прилепин дает интервью под названием «Лучшие люди в России сегодня — это армия!» с подзаголовком «Наша интеллигенция недостойна своих солдат» — и подумаешь: смелый человек. И самокритичный. Он же сам принадлежит (пусть и вынужденно) к интеллигенции, не так ли? Не так. Из интервью становится ясно, что Захар Николаевич лепит себя под военного человека — лепит с азартом маленького мальчика, играющего в Чапаева. Или в кого они сейчас играют, эти дети, для которых старые военные фильмы — не их формат?

Когда Прилепин говорит общеизвестные вещи: «Российская государственность в последние десятилетия сама выкармливала-выкармливала эту свою культурку, поила её грудным молоком и сливками, дула в темя. И вдруг в течение нескольких дней после 24 февраля осознала, что эти люди её ненавидят. Одни вслух, другие молча. Вроде можно было бы запомнить это многократно зафиксированное открытие, но государство всякий раз удивлялось: а чего это они?» — нельзя не согласиться. И вместе с тем возникает ощущение, будто ты опять в детсаду и опять тебя кормят манной кашей с комками: комок за маму, комок за папу, комок за партию родную, комок против врагов нашей партии…

Откуда оно, это ощущение? Где ошибается писатель, выступающий за правду со всех партийных и беспартийных трибун, почему его «заправдизм» отдает театром? Да к тому же плохоньким, с Ольгой Бузовой в главной роли.

Скажу самое очевидное: идет война. Во время войны нужно проводить демаркационные линии четко — здесь наши, здесь враги. Однако в исполнении Прилепина это занятие, правильное и неизбежное в военное время, приобретает какой-то невзаправдашний, игровой характер. Захар-Евгений играет в патриотизм, ради которого жизнь был готов положить на Донбассе (если верить его заверениям). Его извечный противник — не политический, а скорее околополитический, тусовочный противник Дмитрий Быков играет в интеллектуала и поэта. Оба исполняют роли весьма усердно — и у обоих ни черта не получается.

В фильме Педро Альмодовара «Кожа, в которой я живу» двое братьев-погодков, не зная, что они братья, все детство играли в казаков-разбойников (испанский вариант) и, по словам их  матери, «они без конца убивали друг друга» — пока в реальности один не убил другого по-настоящему. Так же ведут себя наши литераторы, не больно-то интересуясь литературой и ее требованиями, предъявляемыми писателю. Нет времени на литературу — все понарошку убивают друг друга в интервью, хотя до дуэли точно не дойдет. Однако не настолько они разные. Их сходство больше, чем думают.

Когда в интервью Захара Прилепина всплывает фейк об острове Змеином и немедленно написанные на эту историю быковские вирши, из которых, думаю, публике запомнится только растиражированное: «С вашей бляхой, папахой и плахой,
С вашим вечным „пугай и карай“…
И поэтому шёл бы ты на …,
Мой российский военный корабль»,
— поневоле вспоминается: «Лев Евгеньевич, я перепер вашу полечку на родной язык! — Воображаю»… В «Отверженных» Виктора Гюго уже рассказана подобная история: «Английский генерал воскликнул: «Храбрые французы, сдавайтесь!» Камбронн отвечал им: «Merde!». Произнести это слово и потом умереть — есть ли что-нибудь более возвышенное?».

О, сколь много народу восхитилось деталями, которых реальность не воплотила: тринадцать героев героически погибли, героически обматерив корабль противника в процессе переговоров. Хотя, напомню вам без особой надобности, было их не тринадцать, переговоров они не вели, материть корабль могли разве что между собой, никто не погиб, поскольку героев среди них, слава Богу, не было. Короче, все выжили. Всегда бы так было.

Однако публика — она такая… мечтательница. Она обожает красивые истории про идиотический героизм и героический идиотизм. Недаром в свое время журнал «Вопросы литературы» рубрику на темы литературной критики назвал «Легкая кавалерия» — намекая то ли на безнадежность, то ли на общую глупость затеи сродни кавалерийской атаке против тяжелой артиллерии. Атаке, в которой за двадцать минут может погибнуть цвет нации. А все потому, что полководец их — амбициозный дурак.

Итак, не успело растаять очарование фейка, как один пожилой ребенок поспешил написать на него жалостные стихи, а другой пожилой ребенок пожалел, что не придумал чего-нибудь столь же эффектного — но про наших. Теперь Захар Прилепин рассказывает в интервью: «В 2015 году я подготовил сборник стихов о донбасской трагедии. Это была чудесная и яркая книга, но мне странным образом отказали в её публикации все ведущие российские издательства». Может, там были стихи еще более трогательные и жалостные. И даже наверняка.

Психолог сказал бы, пожав плечами: «Дети рассказывают истории не потому, что это правда, а потому, что это хорошие истории». Так устроена инфантильная, не развитая еще психика. Ребенок хочет быть в центре внимания, вот и рассказывает всякие ужасы — это весьма востребованный талант. Так же и психика артиста, человека, покоренного «хорошими историями» с детства и на всю жизнь, требует своего.

Увы, война нефотогенична. Война для тех, кто воюет, а не проводит фотосессию «в декорациях передовой» — грязная, тяжелая, опасная работа. В лучшем случае. В худшем — бессмысленный, безысходный ад. Почему писатели, которые не были на войне, превращают ее в череду историй, в разной степени фальшивых, картонных — это понятно. Писатель тоже артист, ему хочется вызвать у публики отклик, интерес, затронуть ее душу, оказаться в центре ее внимания.

Тем более что направления в искусстве с длинными названиями отняли у людей искусства возможность затрагивать души… Говорил же теоретик концептуализма Сол Левитт в 1967 году: «Цель художника, занимающегося концептуальным искусством, — сделать свою работу интеллектуально интересной для зрителя, и при этом не затрагивая его душу». Но все равно хочется заполучить души читателей. По-детски, по-писательски хочется любви народной, хочется популярности.

Вот и дерутся писатели из разных лагерей за место на авансцене, а его обеспечивает лишь главная роль. В литературе таковую более ли менее гарантирует злободневность и увлекательность. А значит, надо постоянно рассказывать увлекательные истории «с передовой». Не обращая внимание на такую мелочь, как достоверность и литературность. Кто пишет плохие стихи на растиражированный соцсетями фейк, кто — плохие книги о своей чистой и косноязычной любви к «духовитым друзьям» по оружию — вроде бы он новый Ремарк, только болел долго.

Сейчас отменное время, чтобы воспользоваться политическим «премиальным лифтом». То и дело жизнь подтверждает свой заказ прозаику и поэту: будь злободневным! Можно, например, рассказать ничем не примечательным верлибром на русском матерном о любви и ссоре с сердечным другом из-за политических разногласий — и получить звание первого стихотворения года (хорошо хоть не десятилетия), а также отзыв от критиков, секущих фишку: «Все темы и приёмы, на которые ориентируется так называемая „актуальная поэзия“, на месте. Маша долго к этому шла и, наконец, нашла нужную комбинацию: антиимперские протесты… проработка психологических травм, сексуальное отклонение… Вот и все слагаемые успеха. Это, конечно, стихи… но абсолютно „грамотно сделанные“».

Слагаемые успеха современного писателя огненными буквами написаны на стене над письменным столом его. «Мене, текел, фарес» — «Репортер, разоблачитель, сказочник». Репортеры-военкоры рассказывают то, что «тыловым крысам» неизвестно. Разоблачители подтверждают наши подозрения. Сказочники превращают бессмысленный ад войны, о котором очевидцы говорят с трудом или не говорят вовсе, в «хорошие истории», которые так нравятся детям, играющим в героев. Притом, что все слагаемые конфликтуют между собой — писатель, невзирая на конфликт составляющих, должен дать слово каждому из трех.

Задача трудная, вряд ли она по силам дерущимся за популярность мальчишкам. Я бы предложила этим пожилым детям немедленно повзрослеть и подумать над тем, как бы им художественно отобразить невероятное по значимости время — раз уж оно выпало им и они, как выразилась ныне оставившая нас Галина Юзефович, «доминируют в этом культурном пространстве».

Вам выпало то, из чего предки наши сто лет назад сделали Серебряный век и авангард. А вы всё в казаки-разбойники играете. И шутите в духе: «Я однажды видел такую надпись в туалете: “Не льсти себе, подойди поближе”. В смысле: не то и весь пол зальешь, и на брюки себе попадешь. Это, знаешь, Украины касается вполне. Так и хочется сказать: Украина, не льсти себе. Нет у тебя такого достоинства, которое ты себе намечтала. Подойди поближе». Вам не кажется, что это довольно жалко, господа литераторы?