На старой смоленской дороге

«С конца 1811 года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России. 12 июня (24 июня – по новому стилю – С.З.) силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».
Так писал граф Лев Николаевич Толстой в первых строках третьего тома своей великой эпопеи «Война и мiр». Он много сил отдал попытке разгадать тайну войны. Не только великой войны 1812 года, а вообще – войны, как страшного излома в жизни человеческого общества, допускающего череду невероятных преступлений против природы добра, совершаемых людьми вопреки законам божеским и общественным. Любая война рождает неисчислимый поток таких преступлений, но Война Отечественная, война за свободу и достоинство своей страны рождает и примеры неизбывного в веках и удивительного мужества. Первые же сполохи Отечественной войны 1812 года дали нам примеры беззаветного геройства и стойкости русского народа. И первое крупное сражение той войны – оборонительные бои у Смоленска 16–18 августа (все даты я буду приводить по новому стилю – авт.) 1812 года доказали и всей России стремление нашей армии, наших солдат и офицеров победить, но не уступить врагу. Твердыни старого Смоленска который уже раз в истории России обагрились кровью героев и осветились заревом пожаров. Что предшествовало Смоленскому сражению и как оно развивалось, я и хочу здесь рассказать.

«Император Запада», как он сам себя величал, Наполеон Бонапарт происходил из небогатой семьи адвоката Карло Бонапарте из городка Аяччо на острове Корсика. Корсиканцы – это часть итальянской нации и до середины XVIII века остров Корсика принадлежал республике Генуя, был её провинцией. Однако местные жители были народом воинственным, недаром – в средние века Корсика «славилась» своими особо кровожадными пиратами – корсарами, называвшимися так по имени своего «любезного отечества», а на самом деле – небогатого, бедного плодородными землями и природными ресурсами довольно угрюмого скалистого острова. Из родословной Наполеона неизвестно – были ли у него в роду хищные и жестокие разбойники моря, но то, что самого великого завоевателя его политические враги не раз называли «корсиканским людоедом» – это несомненно, и часто справедливо. Корсиканцы боролись за свою независимость от Генуи, в одно время это им удалось, но королевство Франция вмешалась в эту ситуацию и «остров свободы» в Средиземном море недолго просуществовал независимо – весной 1769 года французские войска высадились на острове и насильственно присоединили Корсику к французскому королевству. Удивительным образом это событие почти точно совпало с рождением 15 августа того года в семействе адвоката Карло Бонапарте и его жены Летиции, урождённой Рамолино, мальчика с именем Наполеоне (то есть Неаполитанец, так можно понять это редкое имя), который от рождения стал гражданином Франции, что и обеспечило ему в будущем блистательную военную карьеру. С детства он отличался скверным задиристым характером, часто поколачивал своих младших братьев и сестёр, а то и старшего брата Жозефа, так что родители решили отправить «вождя краснокожих» в военную французскую школу в город Бриенн, тем более что обучение там велось за казённый счёт. Это случилось в 1779 году, так что уже с 10-летнего возраста Наполеон (так теперь по-французски звучало его имя) сам стал строить свою судьбу. Это выработало в нём упорный характер, склонность не пасовать перед трудностями, но в условиях сословной монархии Франции, где все высшие посты в государстве и армии были заранее расписаны за потомками знатных феодальных родов, на что мог рассчитывать скромный безродный корсиканец, когда в 16-летнем возрасте закончил военную школу и вышел артиллерийским подпоручиком в войска? – его судьба – тянуть служебную лямку. Но во Франции вспыхнула революция, сословная монархия пала, для честолюбивого и способного молодого офицера открылись некоторые перспективы.

Идеи революции захватили его! Возможность насильственного изменения мира, всех общественных отношений, даже, пусть, ценой пролития потоков крови несогласных – такие картины волновали его ум. Он сблизился с якобинцами, стал посещать якобинский клуб, нутром чувствуя, что они помогут его воинской карьере, и не ошибся. В 1793 году в самый разгар террора, порождённого якобинской диктатурой и разразившейся гражданской войной, восстал против якобинцев город Тулон на южном побережье Франции, английский флот поддерживал восставших с моря. Разношёрстная якобинская армия осаждала сильную крепость восставших, но не решалась её штурмовать, хотя для этих целей в войска выехал сам Огюстен Робеспьер – брат всесильного революционного диктатора Максимилиана Робеспьера. И тут на военном совете скромный и до того никому неизвестный артиллерийский офицер Наполеон Бонапарт предлагает свой план: штурмовать Тулон несколькими колоннами с разных направлений, захватить господствующие высоты над городом и обстреливать город из артиллерийских орудий, принудив его сдаться. Бонапарт был образованным человеком, он постоянно читал всю военную литературу, выходящую в Европе, а вся военная наука Европы того времени шумела вокруг состоявшегося в 1790 году знаменитого штурма русским полководцем Суворовым неприступной (как считалось) турецкой крепости Измаил. Суворов разработал и привёл в действие свой план по штурму крепости несколькими колоннами с разных направлений и при активном артиллерийском обстреле. Сильнейшая крепость была взята за один день. Одну из штурмующих колонн, кстати, возглавлял генерал Михаил Кутузов, будущий сокрушитель французов. Но тогда и Наполеон воспользовался опытом Суворова и осуществил такой же план по взятию Тулона. Он сам возглавил одну из штурмующих колонн (как Кутузов при Измаиле), захватил господствующую высоту над городом и повергнув защитников крепости в ужас беспощадным 2-х дневным артиллерийским обстрелом, принудил их сдаться. Сам он проявил исключительную храбрость на линии огня, был ранен, но щедро увенчан лаврами победителя. Сам Огюстен Робеспьер написал своему всемогущему брату восторженное письмо с описанием подвига скромного артиллериста и вот – суровый глава якобинского конвента присылает Наполеону патент бригадного генерала! Из капитанов в генералы – каково! С тех пор понятием «Тулон» будет обозначаться в литературе всякий исключительный случай, возносящий героя на вершину успеха. Князь Андрей Болконский у Толстого будет мечтать о таком «Тулоне», да и не он один, но все почему-то забывают, что военной науке Бонапарт учился у русского полководца Александра Суворова, по его знаменитой «Науке побеждать». И так хорошо учился, что в скором времени старый русский полководец скажет про удачливого корсиканца: «Широко шагает мальчик, пора бы унять!» А потом будет сильно жалеть, что во время своего Итальянского похода 1799 года ему не довелось встретиться на поле боя с Наполеоном – тот в это время покорял Египет. Вернувшись из Египта Наполеон благодаря своему влиянию на Барраса – тогдашнего главу правительства Франции (Наполеон женился на красавице Жозефине Богарне, эффектной креолке, вдове казнённого якобинцами генерала Богарне, а после – любовнице Барраса), стал командующим гарнизоном Парижа, ему подчинялась, по сути, целая армия, куда он собрал на командные посты преданных ему людей, проверенных ещё в итальянских и египетских походах – среди них будет немало будущих маршалов и, в частности, Мюрат – тот самый маршал кавалерии, которому Наполеон передаст командование своей армией в России после разгрома при Березине. Благодаря помощи своих сподвижников генерал Бонапарт смог в ноябре 1799 года свергнуть правительство Франции, разогнать парламент и утвердить режим консулитета – особого государственного органа, состоящего из трёх консулов, где сам Наполеон стал Первым консулом. Будучи человеком деятельным, умеющим работать по 20 часов в сутки, ему удалось преобразить Францию. Железной рукой были подавлены как роялистские, так и якобинские оппозиционеры, ликвидированы коррупционеры, вся государственная машина была преобразована – всяческие парламенты и советы представителей распущены по всей стране, по всем провинциям, была учреждена система префектов – особых чиновников, назначаемых самим Наполеоном и подчиняющихся только ему. Эти чиновники и осуществляли реальную власть на местах. Была принята новая конституция, закрепившая ликвидацию феодального строя, новый гражданский кодекс, названный «кодексом Наполеона» – и до сих пор лежащий в основе всего законодательства капиталистического мира. Французский крестьянин получил землю и готов был теперь сражаться за своего «маленького капрала», как любовно называли Наполеона в войсках, которые и состояли в основном из этих мобилизованных французских крестьян. Так складывалась «Великая армия» Бонапарта – его реальное орудие в борьбе за захват Европы. Эта армия постоянно пополнялась, вооружалась, совершенствовалась, была разделена на 13 корпусов – во главе каждого корпуса стоял маршал – часто выходец из простых солдат. Любому солдату Великой армии императором Наполеоном (да, в декабре 1804 года Наполеон короновался в соборе Нотр-Дам в Париже императорской короной, провозгласив себя «императором французов»!) была обещана богатая добыча с завоёванных территорий, возможность переправить эту добычу в «любимую Францию». Но, кстати говоря, это и подвело в конечном итоге Великую армию Наполеона при отступлении из России – солдаты и офицеры тащили за собой целые обозы награбленного, и французская армия на последнем этапе войны стала небоеспособной, каждый её военнослужащий лелеял только свой шкурный интерес. Но при вторжении в Россию эта армия была ещё очень сильна, охвачена страстным желанием наживы и рвалась в бой. Вот такого противника, такого империалистического хищника увидели перед собой русские люди грозным летом 1812 года.

А какова же была в численном отношении сила Великой армии Наполеона и противостоящих ей сил Российской империи? Начнём с того, что общая численность вооружённых сил империи Наполеона к 1812 году составляла один миллион двести тысяч человек. Что само по себе было невиданной для тех времён воинской силой! Бонапарт довольно легко разбил в предыдущих войнах армии Австрийской империи и королевства Пруссии. Нанёс поражение и русской армии в 1807 году в Восточной Пруссии под Фридландом, где русскими войсками командовал немец Беннигсен, прославившейся только тем, что в 1801 году был в числе тех заговорщиков, что убили несчастного императора Павла I. Всю эту придворную камарилью император Александр I ненавидел, памятуя ужасную смерть своего отца, но ничего здесь поделать не мог – они посадили его на престол! Александр хотел чем-то отличиться, показать свои собственные таланты, хотя бы в воинском деле, но и тут ему не повезло – он проиграл Наполеону Аустерлицкое сражение 1805 года, а потом вынужден был, после поражение русских под Фридландом, часами выдерживать наглость и фанфаронство «маленького капрала» при мирных переговорах в Тильзите. Мир, заключённый там, был невыгоден России и к 1812 году исчерпал себя. Наполеон же давно собирал силы, всё время укрупнял и укрупнял свою «Великую армию» и к началу июня 1812 года сосредоточил её у берегов пограничной с Россией реки Неман, выделив в её состав половину имеющихся у него сил – более 600 тысяч бойцов. Он двинул бы и больше, но в это время шла напряжённая борьба в Испании, где на королевский престол Наполеон посадил своего брата Жозефа, а тот терпел поражения от испанских повстанцев-герильяс и от высадившихся в Испании английских войск. Пришлось Наполеону держать там 300-тысячную армию. Ещё около 300 тысяч были рассредоточены Наполеоном по разным провинциям Европы в качестве тыловых гарнизонов и сил обеспечения, но всё остальное – более 600 тысяч человек были двинуты им против России. Отдадим себе отчёт – это было максимум возможного, что мог «император Запада» выставить на покорение нашей страны.

А что могла Россия, её император Александр Павлович Романов и его военный министр Михаил Богданович Барклай-де-Толли (выходец из шотландсткого семейства, впрочем, давно обрусевшего) противопоставить силе этого нашествия? Есть разные подсчёты военных сил России на тот исторический момент, но мы возьмём здесь цифры, приведённые в записках штабного офицера 1-й русской армии немца по происхождению Карла фон Клаузевица. Да, да – того самого в будущем прославленного теоретика немецкой военной мысли, одного из основателей школы германского милитаризма. К 1812 году это был прусский офицер, который после поражения Пруссии от войск Наполеона не остался на родине, служить новому хозяину Европы, а уехал в Россию, где стал штабным офицером. Таких специалистов с охотой принимал на службу царь Александр, который сам был профаном в военном деле, ему нужны были теоретики. Так он всецело доверился некоему немецкому военному специалисту Фулю (или Пфулю – как называет его Л. Толстой в своей эпопеи), который разработал план будущей кампании. А изюминкой замысла Фуля было устройство укреплённого лагеря в излучине реки Западная Двина у селения Дрисса, по дороге от Вильно (ныне Вильнюса), где сосредотачивалась армия Барклая-де-Толли, на Петербург, и куда должна была отступить эта армия и дать там решающее сражение армаде Наполеона. Ну а теперь обратимся к подсчётам Клаузевица всех русских военных сил. Выкладки даны по его мемуарному труду «1812 год»: «На границе Польши и Пруссии стояли 180 тысяч солдат. По Двине (Западной Двине – С.З.) и Днепру запасных батальонов и новых формрований – 30 тысяч. В Финляндии – 20 тысяч. В Молдавии – 60 тысяч. На восточной границе – 30 тысяч. Внутри страны новых формирований и запасных частей – 50 тысяч. Гарнизоны – 50 тысяч. Итого – 420 тысяч».

И это, заметьте – вся военная сила России перед нашествием «двунадесяти языков» всеевропейской армии Наполеона! А ведь только на направление главного удара – на Вильно, где была ставка императора Александра, Наполеон бросил армию численностью до 380 тысяч! А ведь в Вильно армия Барклая-де-Толли насчитывала всего 120 тысяч, так как по плану Фуля другая русская армия под командованием прославленного Багратиона стояла в Гродно и насчитывала 60 тысяч бойцов. Вот и получаются те 180 тысяч, что составляли силы русских на западной границе. Была ещё армия генерала Тормасова в Молдавии и на Украине, но она прикрывала киевское направление, на которое наступали австрийские войска генерала Шварценберга, союзные Наполеону. Отдельный корпус маршала Даву в количестве 60 тысяч бойцов – и надо заметить – это был лучший корпус наполеоновской армии – был двинут отдельно от главных сил против армии Багратиона. Итого армия вторжения на территорию России составляла у Наполеона – 440 тысяч. Ещё полтораста тысяч оставалась в качестве резервной части Великой армии, но в течении всей кампании они вводились в Россию для восполнения потерь. В этих условиях только отступление в глубь России могло спасти армии Багратиона и Барклая-де-Толли. Императора же Александра наши генералы (скажем спасибо царскому любимцу Аракчееву) уговорили оставить войска и уехать в Москву, чтобы из-за превратностей войны «не осиротить любезное отечество». Без присутствия августейшей особы Барклай начал планомерно осуществлять свой план отхода к Витебску, намереваясь там соединиться с армией Багратиона.

Есть распространённое мнение, что Барклай-де-Толли был слишком осторожен, опасался сражения с Наполеоном и хотел беспрерывно отступать в глубину России, но на деле это не так. Он, как трезвый стратег внимательно следил за положением дел в наполеоновской армии, он видел, что эта колоссальная, но рыхлая армия быстро тает по мере продвижения по тяжёлым дорогам России. Во-первых, наступила сильнейшая жара, распространились повальные эпидемии, как среди наполеоновских солдат, так и среди боевых коней этой армии. Во время перехода до Смоленска пало до 50 тысяч французских лошадей, а так как обозы Великой армии безнадёжно отстали на плохих русских дорогах, то среди наполеоновских солдат начался голод, они стали разбредаться в стороны, по окрестным деревням, грабить и искать пропитания. В результате местное деревенское население стало либо бросать свои дома, либо оказывать грабителям стихийное сопротивление. Усилилось дезертирство, особенно среди нефранцузской части армии, в результате чего до Витебска дошло только 220 тысяч французов из армии главного направления, так как пришлось Наполеону отделить часть сил армии в количестве 50 тысяч под командованием маршала Удино и послать их на петербургское направление, откуда подходили русские части, усиленные петербургским ополчением. Правда, для того чтобы прикрыть дорогу на Петербург, в частности – рижское направление и Барклаю, пришлось выделить из состава своей армии корпус генерала Петра Христиановича Витгенштейна, так что численность армий противоборствующих сторон довольно резко уменьшалась, причём, у Наполеона это уменьшение шло быстрее, но значительный численный перевес ещё у него сохранялся.

Итак, остановившись под Витебском, Барклай, который знал о больших потерях в армии Наполеона, решил дать ему там генеральное сражение. Но он рассчитывал на соединение в Витебске с армией Багратиона, отступавшей из Гродно через Бобруйск на Могилёв. Вперерез ему, через Минск, двигался французский корпус Евгения Богарне, отрезая Багратиону путь к Витебску, а самого Багратиона неотступно преследовал лучший наполеоновский маршал Даву, его войскам удалось раньше Багратиона захватить Могилёв и стать на переправах через Днепр. Багратион со своей 2-й армией был, казалось, обречён. Его армия была уже почти окружена превосходящими войсками Даву и если бы она была разбита, то под Витебском погибла бы и армия Барклая, не получившая подкрепления, под ударом главных сил Наполеона и война закончилась бы полным поражением России... Над нашей страной нависла смертельная опасность! В могилёвских соборах уже служились молебны о здравии императора Наполеона и императрицы Марии Луизы, австрийской принцессы, недавно отданной "покорителю мира" в жёны и уже принесшей «маленькому капралу» желанного наследника, который должен был получить в наследство и завоёванную «варварскую Россию»... И тут Пётр Иванович Багратион, потомок грузинских царей из рода Багратидов, но на деле же потомственный русский полководец и лучший ученик Суворова, он обманул умнейшего, казалось бы, француза Даву. Багратион послал Даву письмо, где объявил, что собирается штурмовать Могилёв и вызывает Даву на бой по законам рыцарской чести! Даву поверил в это и сосредоточил свои силы у города, заняв там оборону, и оголив переправы у Днепра. Багратион же послав 3-4 тысячи бойцов демонстрировать «штурм Могилёва», который, конечно, «не удался», переправил всю свою армию через Днепр южнее Могилёва и устремился к Смоленску. Раздосадованный Даву немедленно же представил бои у Могилёва, как свою «блистательную победу» над Багратионом, но вот сам русский полководец был иного мнения и писал начальнику штаба 1-й армии Алексею Петровичу Ермолову: «Насилу выпутался из аду. Дураки меня выпустили». Так и до сих пор французские историки числят маршала Даву, как величайшего героя – победителя самого Багратиона! А мы, русские, знаем, кто на деле оказался в дураках!

В это самое время, как Багратион на юге обманул Даву, так на северном фланге великой войны Барклай обманул самого «завоевателя мира». Барклай остановил отступление своей армии у Витебска и продемонстрировал желание дать здесь генеральное сражение французам. Наполеон был крайне обрадован этому – его армия, несмотря на все потери, имела двухкратное преимущество в живой силе. Но она была сильно расстроена, растянулась по бесконечным русским лесным дорогам, голодала, страдала от эпидемий, как я уже писал. Достаточно привести свидетельство Армана-Огюста де Коленкура, обер-шталмейстера императорского двора Наполеона, постоянно сопровождавшего своего повелителя во время похода в Россию:
«Нельзя представить себе те лишения, которые приходилось испытывать... Отсутствие порядка, недисциплинированность войск, в том числе даже и среди Гвардии, губили те немногие возможности, которые ещё оставались. Наши больные и раненые погибали из-за отсутствия хотя бы малейшей помощи. Многочисленные ящики, огромные запасы всякого рода, которые собирались в течение двух лет ценою таких затрат, исчезли – были разграблены или потеряны. Ими была усеяна дорога; быстрота переходов, нехватка упряжных и запасных лошадей, отсутствие фуража, недостаток ухода – всё это губило конский состав. Эта кампания, которая без реальных результатов велась на почтовых от Немана до Вильно, и от Вильно до Витебска уже стоила армии больше чем два проигранных сражения и лишала её самых необходимых ресурсов и продовольственных запасов».

Читаешь – душа слезами обливается! Как же приходилось страдать «просвещённым европейцам» в этой «дикой России»! Коленкур называет солдат армии Наполеона «несчастными страдальцами», правда, возникает вопрос: а кто звал «несчастных страдальцев» покорять эту некомфортабельную страну, для каких целей они вошли к нам? Ответ на этот вопрос, вероятно, знал только сам Наполеон, но из его туманных и напыщенных речей и приказов по Великой армии это понять невозможно, в памяти осталась только одна загадочная фраза: «Россия увлекается роком...» а на деле роком увлекался весь обезумевший мир Запада, в повелители которого в те времена был выдвинут тайными силами, управляющими идущими там процессами, «маленький капрал» Наполеон Бонапарт, так же, как в веке XX в такие же повелители будет выдвинут «маленький ефрейтор» Адольф Шикльгрубер, известный нам под другой фамилией. Но оба кончили плохо.

Итак, Наполеон довёл свою расстроенную армию до Витебска, увидел тут армию Барклая и остановился для подготовки к генеральному сражению. Но накануне сражения, когда Наполеон подтянул тылы, Барклай ушёл... Французам остался пустой губернский город, где не было никаких запасов продовольствия, да и жители почти все ушли из города. «Завоеватель мира» разместился в особняке губернатора и впал в задумчивость. Что ему было делать дальше? Он уже видел, что разбить поодиночке две русские армии – Барклая и Багратиона не удалось, они должны были неминуемо соединиться у Смоленска. Соединившись – они дадут, наконец, генеральное сражение! Эта мысль обрадовала завоевателя. Он знал, что у него остаётся решающий перевес сил, но надо только привести в чувство расстроенную армию. И Наполеон на две недели задерживается в Витебске, пополняет армию маршевыми батальонами, идущими из Польши, подтягивает обозы снабжения. Как величайшее благо тот же Коленкур отмечает в своих мемуарах, что наконец-то голодные солдаты стали получать положенные пайки! Обустроив армию и приказав и Даву и Богарне вести свои корпуса к Смоленску, Наполеон сам устремляется туда. Если посмотреть на карте конфигурацию всего фронта боевых действий к середине августа 1812 года, то мы увидим значительную концентрацию сил вторжения именно к Смоленску. То есть Наполеон, как действительно талантливый полководец, знающий военное дело, обеспечивал себе решающий перевес сил на решающем направлении. Это вело дело к тому, что несмотря на все потери армия Наполеона концентрируясь в единую колонну повышала свою боеспособность, обеспечивая себе решающий перевес в решающем месте и под единым командованием, что было очень важно! Русские же армии, хотя и соединились у Смоленска, но единой силы не представляли – и Барклай, и Багратион каждый были командирами только своей армии, единого командования не было, Багратион не желал подчиняться Барклаю, не считал его за своего начальника, постоянно выговаривая ему за, как казалось ему, слишком осторожные действия военного министра. Между ними случались и жаркие споры и даже ожесточённые перепалки. В таких условиях, в отсутствии единого командующего давать сражение, которое могло определить исход войны, да ещё такому противнику, как Наполеон – было бы безумием. И колонны армии Барклая, не задерживаясь в городе стали отходить на Вязьму по старой смоленской дороге.

Означает ли это, что старинный славный своими воинскими традициями город Смоленск был сдан французам без боя, за что и теперь упрекают Барклая-де-Толли? – нет, это не так. Три дня – с 16 по 18 августа в Смоленске и вокруг него шли ожесточённые бои. Другое дело, что вся армия Барклая не входила в Смоленск за черту старинных стен Смоленской крепости, построенной некогда, в начале XVII века прославленным русским зодчим Фёдором Конём по указу тогдашнего русского царя Бориса Годунова. Для того времени это было грандиозное, величественное сооружение. Вся протяжённость стен крепости составляла 6 вёрст и была усилена 50 башнями. Толщина стен достигала 4-4,5 метров. Для века XVII это были неприступные стены, но в веке XIX артиллерия уже имела такую мощь, что постояв два дня под массированным огнём полтысячи орудий Наполеона часть стен начала рушиться, а из 50 башен крепости уцелело лишь 30. Мало того, Наполеон приказал бомбардировать сам город, жилую застройку, не смущаясь гибелью мирного населения, именно так он в своё время хладнокровно расстреливал и своих французов в Тулоне, ему ли было жалеть русских! Так впервые в истории войн именно европейскими «цивилизованными» вояками для одержания победы над армией противника был применён метод уничтожения артиллерийским огнём мирного города, что сейчас широко практикуется в нашем Донбассе, когда и французские артиллерийские системы «Цезарь», поставленные президентом Франции Макроном для вооружения бандеровских войск Зеленского, расстреливают мирные кварталы Донецка. Чувствует ли себя в этом случае господин Макрон новым Наполеоном, некогда расстреливавшим Смоленск?.. Я думаю, ему уже сейчас нужно готовить себе домик на острове св. Елены, за тысячи лье от «любимой Франции», где в заключении закончил свои дни его «славный» предшественник.

Действительно, Смоленск расположен на откосе высокого левого берега Днепра, так что с правого берега реки он весь на виду, и его кварталы легко расстреливать из артиллерийских орудий, чем и не преминул воспользоваться Наполеон. Но сдавать город без боя никто не собирался. Обратимся к воспоминаниям немецкого штабного офицера на русской службе Карла фон Клаузевица, как беспристрастного свидетеля тех событий:
«Барклай решил сделать то, что считал самым неотложным, а именно отправить 16-го августа форсированным маршем Багратиона в Смоленск, куда последний ещё 15-го числа послал вперёд корпус Раевского. 15-го генерал Раевский соединился в Смоленске с отошедшей дивизией Неверовского (которая перед тем дала жаркий бой корпусу Мюрата у Красного – С.З.), и у него, таким образом, образовался гарнизон, численностью в 16 тысяч человек, что в достаточной степени обеспечивало город. Уже 16-го августа была отбита с налёта атака Мюрата и Нея. Однако, Барклай понял теперь, что крайне необходимо обеспечить себе путь отступления (так как основные силы Наполеона начали обходить Смоленск с севера – С.З.). С этой целью он предложил утром 17-го числа отойти Багратиону на Валутину гору, расположенную на Московской дороге в одной миле от Смоленска. Это был ближайший к Смоленску пункт, у которого можно было занять позицию. Однако этот пункт был слишком удалён от города, чтобы обладание им и одновременно с этим удержание города могли составить одно тактическое целое».

За этими суховатыми строками штабиста-комментатора, свидетеля событий скрывается на самом деле целая драма русского полководца Барклая-де-Толли. Видно, как он напряжённо, мучительно ищет удобную позицию для решающего сражения с Наполеоном и не находит таковой. Загнать всю армию в город? – значит, обречь её и город на расстрел артиллерий Бонапарта – город лежит как на ладоне с другого берега Днепра. Сосредоточить всю армию у Валутиной горы, где была переправа через Днепр? – значит, оставить город врагу, а победа весьма сомнительна. Можно было потерять всё – и проиграть сражение и заодно Смоленск.

«Исходя из этого, Барклай решил занять Смоленск корпусом Дохтурова из своей 1-й западной армии и выжидать, что же французы предпримут дальше, – продолжает рассказывать фон Клаузевиц. – Теперь обе армии были отделены друг от друга Смоленском и долиной Днепра, а путь отступления Барклая, хотя и являлся как бы продолжением его левого фланга, но всё же был прикрыт расположением Багратиона. В таком положении Барклай мог выжидать, пока французы возьмут Смоленск, или начнут переправу через Днепр. Французы начали с первого, и, таким образом, 17-го августа произошёл второй бой за обладание Смоленском, куда сверх корпуса Дохтурова Барклай направил ещё три с половиной дивизии свежих войск; таким образом русские ввели в бой до 30 тысяч человек».

Как видно, произошла парадоксальная ситуация – обе враждующие армии не могли всей силой своей зайти в Смоленск, так как опасались за свои фланги, а бой за город вели отдельные части, в частности, героические корпуса сначала Раевского из армии Багратиона, а затем Дохтурова из армии Барклая. Барклай же всякий раз оглядывался на свои тылы, опасаясь быть окружённым главными силами Наполеона. Потому Смоленск не мог стать ареной генерального сражения с французами, как бы того не желал сам Барклай-де-Толи, или Багратион, или патриотически настроенные русские генералы, но дело своё он сделал – французы понесли большие потери при боях за город и вынуждены были на длительное время остановиться там, замедлив своё наступление на Москву, здесь Барклай и его солдаты сделали всё, что могли. Но, кто знает, как бы иначе развивались эти события в жарком августе 1812 года, отступил бы Барклай так быстро от Смоленска, если бы командование русских сил на поле боя узнало потрясающую новость – именно 17 августа (5 августа по старому стилю) в Санкт-Петербурге состоялось экстренное и важное заседание Чрезвычайного комитета – синклита высших сановников Российской империи, назначенных императором для выборов Главнокомандующего всех военных сил России, долженствующего объединить под своей властью все действия против нашествия Наполеона. Предлагались разные кандидатуры генералов на этот пост: Беннигсена, Барклая, Багратиона, Дохтурова, Тормасова и все они были единодушно отвергнуты по разным причинам: Барклай был непопулярен в войсках, Багратион был слишком горяч на поле боя и не славился как стратег, Беннигсен уже проиграл одну войну Наполеону, другие генералы были не так известны. И в результате весь Чрезвычайный комитет единогласно (с подачи, между прочим, царского любимца Аракчеева) остановился на кандидатуре Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова, прославленного генерала, недавно ещё, в 1811 году, разбившего крупную турецкую армию на Дунае и заключившего в Бухаресте выгодный для России мир, по которому к России отошла вся Бессарабия (нынешняя Молдова). Ему уже было 67 лет, он был отягощён болезнями и тяжёлыми ранами, полученными за свою почти 50-летнюю военную карьеру, он хотел бы отдохнуть, но... Россия позвала его: «Иди – спасай! Он встал и спас».

Принявши пост Верховного главнокомандующего, он выехал из Петербурга, а на первой же почтовой станции узнал: Смоленск сдан... «Ключи от Москвы в руках неприятеля», – сказал Кутузов, но не замедлил своего движения к армии, он застал её у Царёва-Займища, это между Вязьмой и Гжатском. Начинался новый этап великой войны за спасение России.

Художник: Александр Аверьянов.