Там, где ещё всё впереди

Её добрые глаза с вожделением смотрели на меня; по цвету они совпадали с безмятежной гладью бирюзового океана, на фоне которого она сидела. Космическая гармония. Миндалевидной формы глаза, обрамлённые длинными ресницами, тонкие волнистые брови, на которые ниспадали смолисто-чёрные волосы чёлки, слегка приоткрытый в умильной улыбке ротик с ещё не тронутыми любовью бледно-розовыми губками – её лицо было настолько красивым, что вызывало во мне трепетное волнение и дрожь в голосе. Юная, она одним своим возрастом превращала меня в бессильное существо. И можно было не смотреть на неё, а просто ощущать рядом, даже с закрытыми глазами, даже во мраке ночи, чтобы начать испытывать мальчишеские, робкие чувства нежности и слышать учащённое биение собственного сердца. Не зная, что такое стеснение, не ведая про этические нормы и этикет, она слушала мои рассказы, не отрывая от меня глаз; и всё время трогала мою кисть, рисуя на ней кончиками пальцев короткие волнистые линии и восьмёрки. Тактильное общение между малознакомыми людьми – привычный способ коммуникации в её среде. Я долго не мог привыкнуть к такому её поведению – к её неожиданным прикосновениям; и каждый раз вздрагивал и каменел, когда она дотрагивалась до меня, чтобы смахнуть с моего лица прилипшую паутинку или пух, запутавшийся в волосах, или чтобы поправить ворот рубашки. В такие моменты я ощущал себя её ребёнком.
Мы разговаривали на похожих языках и понимали друг друга с полуслова. Мне нравилось с ней общаться. Она умна, обо всём так интересно и вдохновенно рассказывала, что хотелось слушать её вечно. Её имя состоит только из гласных букв: оно такое мелодичное, воздушное, так необычно звучит. У них тут все имена собственные состоят только из гласных букв.
– Ты умеешь летать? – спросила она.
Я посмотрел на синее… нет, скорее, на сиреневое небо – облака, огромные розовые клубы ваты, медленно проплывали над нами, такие низкие, что, казалось, стоит подпрыгнуть, и можно рукой отщипнуть пучок.
– Умею, – ответил я, щурясь от непривычного белого света звезды под названием Аию. – Скажу даже больше: я лётчик.
– Это что?
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Я когда-нибудь научу тебя летать по-настоящему. 
Она вопросительно посмотрела на меня, как ребёнок, не понимающий, о чём говорит ему взрослый, и переспросила: 
– Как это, по-настоящему?
– Как птицы.
– Я боюсь прыгать с такой высоты, как наши братья.
– Нет, не так. – Я перевёл взгляд на утёс и летающих над океаном людей с самодельными крыльями. – Как птицы, только с другими крыльями. И высоко-высоко, над самими облаками.
– Мы так не умеем. – Она с опаской посмотрела на облака.
– Научитесь, – с уверенностью провидца ответил я. – Обязательно когда-нибудь научитесь.

***

Её, похожую на Землю, астрономы обнаружили случайно. Она находится в 24 световых сутках от газового гиганта Эфта, седьмой по счёту планеты, принадлежащей достаточно молодой, по сравнению с Солнцем, звезде-гиганту Талии, расположенной на противоположном от нашей системы краю Млечного Пути. Незнакомка одиноко синела на дальней, двенадцатой орбите. Никто никогда, даже зонды, не замечали её, неприметную. Всех астрономов занимала Эфта, расположенная в зоне обитания, размером с наше Солнце, и её соседка-спутник – микропланета под названием NK8/45 – двойник Земли (из-за сходства по цвету атмосферы). 
Нас с Мэлом отправили в это длительное путешествие с одной целью: найти место, пригодное для жизни и переселения. «Пусть она будет размером с Луну, главное – кислород да небольшой кусок суши. Если на ней окажутся непокорные человечки с антеннами на головах, мы их быстренько урезоним парочкой водородных бомб, – напутствовали нас великие мира сего: президент и его свита, состоящая из индустриальных магнатов и банкиров. – Страна отблагодарит вас. Вы и ваши семьи будете первыми переселенцами, кто вместе с нами покинет Землю».
Не знаю точно, с чего им вдруг срочно приспичило покинуть Землю, но они целых пять лет вбухивали в эту программу триллионы долларов. Хотя, не трудно догадаться: их спешка связана с потеплением. Вот и клюнул петух в задницу, когда парниковый эффект дал о себе знать – средняя температура атмосферы подскочила на шесть градусов по Фаренгейту буквально за два года. Но дело тут не только в экологии. По-моему, они что-то не договаривают. Ну, в частности, про то, что стареет Солнце. За последние десять лет оно на немножко – примерно на пару миллиончиков миль – растолстело. Но, слава богу, процесс расширения медленный. И хотя в запасе есть ещё пара миллиардов лет, с постепенным потеплением климата жизнь на планете вскоре превратится в выживание.
Вот они задницы свои и спасают от вездесущей жары и парилки. Жить толстосумам в теплице некомфортно стало, и они быстренько вложили деньги в секретный проект: космическую программу «Земля 2». Инженеры создали сверхмощный двигатель, способный разогнать космический аппарат до суперсверхсветовой скорости, спроектировали звездолёт, а астрономы подыскали планету, по всем параметрам схожую с нашей, на которую можно было бы переселиться. Такая обнаружилась в системе звезды Талия. Ей присвоили имя NK8/45 и направили нас туда на разведку. Если на ней есть суша и будет присутствовать кислород, то она получит официальное название «Земля 2». 
Сомневаюсь, конечно, что они переселят на неё всех жителей Земли. Не уверен даже, что они нас-то с Мэлом возьмут с собой: самим бы хватило места. Ну да ладно. Мы выполняем свой долг. Это наша работа. Скорее всего, Землю покинут избранные, в число которых войдёт определённое количество привилегированных особей: сотня другая миллиардеров, политики и всякие тайные правители планеты. Несомненно, в первую очередь они прихватят с собой прислугу, так сказать, трудовой персонал, который главным образом будет состоять из инженеров, строителей и всяких научных сотрудников, медиков да биологов. Жизнь-то на новом месте надо будет начинать с начала – с нуля. А плотников на новом месте может не оказаться, ха! Поэтому следом придётся запускать грузовой корабль (его строительство, кстати, уже начали, когда мы улетали) с половыми тряпками, туалетной бумагой, молотками и топорами. Сантехники, слесари, повара, обслуживающий персонал: этой категории человеков, естественно, повезёт неслыханно.

Время в пути составляет ровно четыре года сто шестьдесят пять дней. Это туда. Обратно – столько же. За то время, пока мы с Мэлом будем летать и изучать незнакомую планету (а может планеты), они построят ещё пару межпланетных кораблей плюс грузовой небоскрёб и стартанут, как только мы дадим «добро», отправив данные в Центр управления миссией. 
Вряд ли об этом старте сообщат в СМИ, и уж наверняка во время запуска на мысе Канаверал не будет зрителей – почётных гостей. Всё будет шито-крыто. Осведомлённых – минимальное количество. Недовольных или болтливых уберут. Неугодным в два счёта заткнут рты. Им же не нужна всеобщая паника. Нам же, простому люду, ничего толком не говорят, не объясняют. Народ мало что понимает, и не в курсе событий, происходящих вокруг (я про науку, про парниковый эффект, про космические проекты и новейшие разработки). Всякая разная информация, которую скрывают от нас, всё ж таки нет-нет, да просачивается. Взять, к примеру, вопрос, касающийся экологии: существует мнение, что причина парникового эффекта вовсе не в загрязнении атмосферы, как то пытаются вдолбить в наши головы, а из-за естественного расширения Солнца. Но зачем лишний раз создавать напряжение в обществе и нагнетать панику, порождая всевозможные фобии, зачем? Пусть человечество остаётся в неведении, пусть думает, что всё можно исправить; и пусть люди выживают самостоятельно, как огурцы на тепличной грядке, – вот как они рассуждают. Засрали, говнюки, планету, а теперь драпают, как трусливые подонки. Когда народ прочухает правду, они давно уже будут обустраиваться на новом месте со своими семьями.
После исследования Эфты, в газовой атмосфере которой был похоронен один из зондов, мы направились к её соседке – NK8/45. Сблизились. Никакой синевы и схожести с нашей Землёй ни я, ни Мэл не заметили. Сделали пару витков и сбросили второй зонд, который тоже навечно утонул в плотной перине облаков, окутывающих всю планету, и прекратил своё существование. Единственное, что он успел передать, – всего лишь несколько фотоснимков с изображением тумана и один единственный показатель: 194.3°Ф. 
И всё…

Земля пребывала в разочаровании. В Центре – траур. Да и мы с Мэлом расстроились, потому что планировали передохнуть: хотелось размять косточки, выйти из корабля на поверхность. Четыре года взаперти, шутка ли! А теперь ещё столько же обратно.
Но не успели мы покинуть талийскую систему и взять курс на Солнце, как из Центра поступил приказ: необходимо срочно вернуться, чтобы изучить ещё один объект – планету, расположенную на двенадцатой от Талии орбите, которая находится на крайней границе зоны обитаемости. Ранее на неё не обращали особого внимания, считая отдалённым спутником или астероидом огромного размера. Астрономы, сделав расчёты, предположили, что климат на ней должен быть менее жаркий, чем на NK8/45, хотя бы на порядок.
Что ж, мы развернулись и направились к этому объекту. Президент и банкиры ежедневно выходили с нами на связь, всё подбадривали, сулили нам золотые горы, если мы найдём им пристанище. Будто мы боги всемогущие и всё зависит только от нас. А это их постоянное, занудное нытьё типа «ну как там?», «ну что там?», «а есть ли там золото или нефть?», сопровождавшее нас во время изучения, ох, как сильно раздражали нас с Мэлом.
Это была планета, диаметром чуть меньше нашей Земли, причём такая красивая и сине-розовая – ну точно копия нашей Земли. Нам с Мэлом даже взгрустнулось: так она была похожа на нашу, родную. Визуально не сложно было определить, что на ней есть атмосфера; климат, судя по облакам, спокойный, умеренный; в проталинах облачности виднелись коричнево-зелёные участки земли и бирюзового цвета во́ды океана. Суша представляла собой один огромный континент, занимающий почти половину планеты. Оставалось проверить красавицу на пригодность: определить атмосферное давление, радиацию, температуру и обитаемость. Радоваться пока не спешили, по опыту знали: первое впечатление зачастую обманчивое. 
Так как последний многоразовый зонд мы потеряли на NK8/45, теперь самим необходимо было опускаться на поверхность на пилотируемом спускаемом аппарате. Счастливый билет выпал мне. Хотя я – командир, и должен оставаться на борту, но, пользуясь служебным положением и тем обстоятельством, что у Мэла дома осталась семья, я категорически настоял на своей персоне. И никаких «нет».
– Не задерживайся, Сэм. Если там встретишь красоток, передай им, что ты не один, – пошутил Мэл.
– Я им расскажу, что у тебя есть жена и дети, – ответил я, усаживаясь в тесную кабину капсулы. – А вот сам на пару вечерков зависну, если там поблизости окажется паб. Не переживай, Мэл, прихвачу я для тебя инопланетянку, прихвачу.

Посадка была мягкой – на песок прибрежной зоны. В отличие от зондов, нашпигованных датчиками и фото-, видеокамерами, модуль не был оснащён никакой аппаратурой. Всё оборудование находилось на мне, на скафандре. Настраивать датчики, записывать параметры, производить съёмку должен был я сам. Но, приземлившись, я не торопился их включать: меня заворожил мир снаружи.
Через иллюминатор просматривался берег океана с зелёной, прозрачной водой при полном штиле. Вдалеке возвышался высокий меловый утёс. Летали птицы: значит, есть воздух.
Я выбрался наружу и отстегнул шлем – просоленный морской воздух, насыщенный не знакомыми мне ароматами, распространился по всем клеточкам моего тела и наполнил меня ободряющим эликсиром. Воздух там был, точно на Мальдивах, только во сто крат чище и, если так можно сравнить, вкуснее. Я разомлел. Огляделся. Красивое место. Ярко зелёные листья деревьев, чистый, жёлтый, мелкий песок, словно золотая пыль, иссиня-изумрудная вода океана; уходящий вдаль изогнутой линией берег бухты, постепенно возвышающийся, и в миле от места моего приземления преходящий в утёс из меловых пород; вокруг летающие необычайной раскраски птицы – всё кругом увиденное мною свидетельствовало о том, что это поистине райское место.
– Ну, как ты там, Сэм? – голос Мэла вернул меня на… Ха, хотел сказать на Землю (хотя чего там, так оно и есть, на планету, похожую на нашу). – Всё в порядке?
Приглядевшись, на вершине утёса я различил группу людей, направляющихся ко мне. А из лесного массива, позади меня, показались несколько человек в одинаковых разноцветных туниках. Это были мужчины и женщины – люди! Такие же, как мы – люди. Лишь незначительно они отличались от нас, землян, а именно, лицом. Но чем конкретно, я сначала не мог понять. Как туземцы, впервые увидевшие иноземца, они боязливо, с неподдельным любопытством, медленно и осторожно приближались ко мне. Я живо представил себя Миклухо-Маклаем, сошедшим на берег Новой Гвинеи. Сначала было насторожился, опасаясь нападения, но вскоре расслабился, не увидев в их руках ничего опасного – я имею в виду оружие, – что могло причинить мне вред. Пока они не приблизились, я спешно расстегнул скафандр и стянул его с себя: пусть видят, что я такой же, как они, и пришёл к ним с миром. Не хотелось напугать их собой. Вероятно, им никогда раньше не приходилось видеть пришельца, который внезапно упал с неба, как и той металлической штуковины, из которой я вылез, как из кокона доисторической бабочки.
Подойдя ближе, они не столько удивлялись мне, сколько костюму, который я снял с себя и модулю позади. Мужчины, пройдя мимо, с большим интересом и нескрываемым любопытством принялись рассматривать и трогать руками корпус аппарата, но внутрь заглядывать побаивались, опасаясь подвоха. Женщины остались рядом со мной и силились поднять тяжёлый скафандр, ощупывали его, переворачивали, недоумевая, качали головой. 
– Ну что там, Сэм?.. Ты как?.. – захрипела рация.
Туземцы (поначалу я так их называл) переглянулись, в изумлении уставились на меня: решили, по-видимому, что голос Мэла, это мой собственный голос.
– Норма, Мэл… Будь на связи. Позже… – ответил я, и людей несколько успокоил тот факт, что у меня есть ещё один голос, без хрипов и эфирного треска от помех.

Итак, передо мной были люди. Самые обыкновенные люди, такие же, как мы. Смуглые, красивые; те же волосы, носы, уши, такое же строение тел, тот же голос и, что для меня явилось совершенной неожиданностью, – они обладали такой же речью и владели английским. Только их язык был малость неразборчивый. Но большая часть букв, ей-богу, была из английского алфавита. С некоторым трудом, но всё же я понимал, о чём они говорили. Точно так мы определяем, о чём говорит годовалый младенец с набитым овсяными хлопьями ртом. 
Вблизи я лучше разглядел их лица, и понял, чем они отличаются от наших, земных – выражением. Лица этих милых туземцев были одинаково добрыми и безмятежными. Понимаете? Их глаза, в которых не было не то что злости или опаски, но и намёка на неудовольствие, излучали добродушие. Казалось, они не умеют хмуриться. Ни у кого из них я не заметил ни одной морщинки на лице, даже у пожилых. «Инопланетяне» излучали беззлобие и человеколюбие; и, должно быть, для них это являлось естественным состоянием. И это тронуло меня до глубины души. Я давно не видел таких искренних лиц и такого благодушия.
– Здравствуйте, – поприветствовал я.
Они отвлеклись от изучения аппарата и одежды и посмотрели на меня, заулыбались – видимо, их рассмешил мой корявый (для них) английский. Затем подошли ко мне вплотную. Один из мужчин протянул мне руку для пожатия. Следом остальные поочерёдно начали подходить, и мы обменялись тёплыми рукопожатиями. А потом они стали расходиться кто куда, потеряв ко мне и модулю всякий интерес: одни вернулись в лес, другие пошли в сторону утёса, на вершине которого толпились люди. 
Я размялся, потянулся, пару раз присел, а когда полностью привык к притяжению, присел на ступени модуля. 
Через время ко мне вернулись двое мужчин и три женщины: принесли завёрнутые в пальмовые листы кусочки мясной мякоти с какими-то варёными зёрнами и кувшин с напитком.
Мы недолго общались, пока я ел. Из разговора выяснил, что живёт их здесь много, а ещё больше живут на далёких отсюда землях. Такого как я, они видели впервые. Судя по самодельной глиняной посуде, по их одеянию, орудиям труда и жилищам, я сделал вывод, что они не такие уж и примитивные люди. Просто ещё не цивилизованные. 

Следующие четыре дня я изучал новый мир: каждый день удалялся далеко вглубь континента и поднимался на вершины ближайших невысоких нагорий, откуда хорошо просматривались окрестности. Вскоре ко мне пришло понимание, что эти люди – это сообщество – находится на своей ранней фазе цивилизационного развития. Одним словом, они – это мы, земляне, только жившие за пять, а то и за десять тысячелетий до постройки египетских пирамид и образования римской империи. Для меня это о-очень далёкий период: лет, эдак, миллиарда три назад.
Живут они здесь по своим законам, и никто им «сверху» не указывает, как надо жить и что делать – правителей, как в нашем привычном понимании: президентов, королей – над ними не существует. Они владеют технологией возделывания сельскохозяйственных культур, умеют строить лодки, изготовлять кирпичи и выкладывать из них жилища. И всё у них есть; и всё у них хорошо и прекрасно; и всё у этих людей ладится; и не знают они, счастливые, ни про горе, ни про печаль, не присуща им ни жестокость, ни алчность. Как-то мерно протекает их жизнь; и все они счастливы: живут спокойно, без всплесков ликования и ажитации, просто, скромно и тихо, а главное, мирно живут; и ко всему, что их окружает, относятся ласково и бережно, будто боятся спугнуть своё счастье шумом (или внеземным вторжением).
Все дни моего путешествия по континенту мне никто не мешал. Наоборот, все с удовольствием помогали, чем могли. О еде я уж не говорю. И отовсюду – как от людей, так и от воздуха планеты – исходило Добро. Даже от зверей и зверушек, которые живут повсеместно здесь, мирно соседствуя с людьми.
Один раз в день я выходил на связь с Мэлом, и каждый раз ему врал.
– Дружище, ещё пару дней…
– Никак и вправду пляжный бар нашёл? – поначалу смеялся коллега.
– Если бы нашёл, – отвечал ему, – то и тебя позвал бы.
– Какие там условия? – Об этом он каждый день спрашивал: его постоянно теребили из Центра.
– Я в скафандре. Можешь представить, каково здесь?
– А чего тогда тянешь? Возвращайся, да валим домой, – раздражался напарник, когда я третий день продолжал гулять по поверхности «зловещей», с моих слов, планеты.
– Забрёл далеко. Изучаю на наличие минералов, собираю пробы. Сегодня или завтра вернусь, – передавал я, находясь в это время в хижине, специально построенной для меня на тенистом берегу океана. – Здесь мало кислорода, трудно дышать. 
Мэл переживал за мою безопасность, и всегда торопил.

Вскоре у меня появились друзья. А на пятый день – подруга. 
Оаоу – такое у неё имя. О-а-о-у. Мне хватило секунды, чтобы попасть в плен её очарования. Мы с ней часто гуляли по берегу, разговаривали. Таких добрых глаз, как у неё, у земных женщин давно уже нет. Были когда-то, миллиард лет назад, но теперь нет. Индустрия, постоянный труд ради денег, испорченная экология, болезни, ко всему этому парниковый эффект и жестокость, – всё это сделало наших женщин грубыми. Да как и всех людей в целом.
Здесь ещё не знают про войны. И оружия у них нет. И далеко им ещё до архимедов и коперников, до цезарей и президентов, до парового двигателя и компьютера.
Оаоу приходила ко мне всегда под вечер, и мы подолгу сидели на крыльце моего жилища, откуда хорошо просматривался утёс, на котором часто веселились молодые люди. Обрыв нависает над океаном, и парни поочерёдно прыгали с трёхсотфутовой высоты, прикрепив на спине что-то типа мини-крыльев, как у дельтаплана.
– Оаоу, зачем они это делают? Они же рискуют разбиться, – спросил я однажды.
– Как птицы! – она смеялась надо мной, думая, что я глупый, потому что не понимаю этой игры. – Они пробуют летать. Как птицы. Понимаешь? Внизу же вода, они не умрут, если упадут. 
– Ветер снесёт их и ударит об утёс или о камни внизу, – беспокоился я.
– Они выбирают тихий день, без ветра. Это смелые люди. Не все умеют летать, как птицы.
Оаоу мечтающим взглядом следила за очередным смельчаком, парящим над океаном. Он парил в воздухе, расправив в стороны бутафорские орлиные крылья; в какой-то момент его приподняло потоком горячего воздуха и перевернуло: «лётчик» опрокинулся на спину, сложил крылья и спикировал, погрузившись в пучину, как в перину.
– Мы уважаем смелых, – с грустью произнесла Оаоу, – и не плачем по ним. Мы гордимся ими. Но иногда они погибают.
– А зачем им это? – поинтересовался я и понял, что задал глупый вопрос: сам же в детстве мечтал стать лётчиком и в десять лет прыгал с обрыва со старым грузовым парашютом, который мы с друзьями нашли недалеко от военного полигона.
Оаоу посмотрела на меня и снова рассмеялась.
– Почему ты надо мной смеёшься?
– Ты глупенький, – она протянула свой пальчик к моему колену и погладила чашечку.
Я сдержал гордыню. Знала бы она, о чём ведаю я и моя цивилизация. Их пока не удивляют инопланетные новшества, и никого уже не интересует модуль, который стоит, как изваяние, посреди пляжа и пылится. Только дети иногда всё ещё играют возле него. Какова была их реакция, если бы они увидели автомобиль, корабль или хотя бы телевизор?
– А там, где ты живёшь, есть смелые люди? – спросила Оаоу.
– Есть. – Я вспомнил о героях, о Земле, и с сожалением вздохнул, понимая, что приходит пора возвращения на орбиту.
– Вы играете в птиц?
– Когда-то играли… давно. – Мне припомнилась древняя история самолётостроения и первые полёты братьев Райт. – Теперь мы в другие игры играем. А ты знаешь, что такое самолёт?
– Са-мо-лёт, – повторила она по слогам и отрицательно помотала головой.
– Когда-нибудь я покажу тебе, как он выглядит. 
– А твои земли красивые?
– Да… – Я сделал паузу, вспоминая Землю, подбирая слова характеристики, которыми можно было описать её. – Раньше были красивые. Как у вас. Сейчас уже не так всё. У нас грязно и шумно.
– Почему?
– Индустрия… 
– Что это?
Теперь я улыбнулся.
– А ты знаешь, что такое война, Оаоу?
Девушка повторила это слово, и ответила, что не знает.
– Вы счастливые. – Я лёг на спину и поднял руки к небу. – Вы счастливые!
– Какие?
Она даже этого не знала. Воистину они здесь счастливые.
Оаоу легла рядом со мной набок, подперев рукой голову, и стала смотреть на меня, тем самым предоставив мне возможность наслаждаться, в свою очередь, её необыкновенной красотой: естественной, без использования косметики. Она нисколько не смущалась, что кончики наших носов чуть ли не касаются друг друга, а обоюдное дыхание гладит наши губы, мило улыбалась. Потом она как-то замешкалась, по-видимому, собираясь о чём-то спросить меня, и опустила глаза, постоянно теребя мой нагрудный карман. Я терпеливо ждал вопрос, неотрывно разглядывая её бирюзовые глаза.
– А ты улетишь обратно?.. 

***

– Мэл! – На этот раз я первым вышел на связь, когда уже стемнело, а Оаоу вернулась в деревню. – Мэл.
– Да, Сэм. Ты где?
– Извини, что… 
– Меня тут…
– Кх, кх, – кашлянул я – что являлось сигналом на случай, если мы не хотим, чтобы наш разговор записывался или прослушивался. «Кх-кх» – значит надо переключиться на внутреннюю связь, и тогда можно спокойно болтать о чём угодно и о ком угодно.
Послышался щелчок переключателя тумблера.
– Сэм, что там с тобой? – Он был зол, и я прекрасно его понимал: сидеть в одиночестве неделю, не иметь полной информации обо мне, – кому ж такое понравится. – Меня замучил центр. Они ждут результаты, просят параметры, параметры, что б их. Что там у тебя? 
– Мэл… 
– Жить там можно? – он постоянно перебивал меня. – Да или нет – что им ответить? Они не дают мне покоя… 
– Мэл, погоди. Всё нормально… – Мне надо было его успокоить и перестроить на новую информацию. – Ты же мой друг, Мэл? Так?
– Сэм, ты о чём? Возвращайся! Что им передать?
– Мэл, извини… Я остаюсь. 
В эфире молчание.
– Извини. Я долго решал… хотел убедиться… 
– Сэм, ты с ума сошёл? Возвращайся, не глупи.
– Мэл, если ты настоящий друг, ты поймёшь меня… 
Молчание.
– Я тебе не предлагаю, у тебя семья... Но я остаюсь.
– Сэм! Зачем? – Его голос стал спокойнее. – Что случилось? Ты нашёл гуманоидку?
– Вот теперь я узнаю тебя, напарник! – В душе я желал, чтобы он остался со мной. 
– Что там у тебя случилось? Почему такое решение?
– Я остаюсь, дружище. Здесь всё хорошо. Как на Земле. Представь нашу планету три миллиарда лет назад, когда зарождалось общество. Так и тут.
– Там есть живые? – Он присвистнул.
– Мэл, ты не поверишь, но это всё равно, как попасть в прошлое. В чистое, ничем не изгаженное прошлое. Ни денег, ни заводов – просто живут, не ведая про войны и раздоры.
– Ничего себе.
– Прошу тебя, поклянись, что не сообщишь об этом в Центр. Пообещай, что никто не узнает об этом месте, дружище.
Мэл некоторое время молчал.
– Сэм, ты хорошо подумал? Ведь обратного пути у тебя уже не будет.
– Мэл, пообещай мне. Я не хочу, чтобы они испачкали её. 
– Я тебя понял. – Напарник знал мой характер: переубедить меня в чём-то трудно. – И в то же время не могу поверить.
– Здесь всё кристально чистое, Мэл. И люди чистые. Они… они как дети, понимаешь. Здесь добрый мир.
– Я понял тебя, командир. Значит, это твоё окончательное решение?
– Да.
– Не могу свыкнуться с мыслью, что возвращаться буду без тебя.
– Здесь есть будущее, Мэл. – У меня наворачивались слёзы. – Пообещай мне, что они не прознают про этот райский уголок.
– Обещаю, – грустно, но уверенно ответил Мэл. – Эти засранцы никогда не появятся тут, можешь быть спокоен. Пусть прячутся на своих Багамах… или ищут другое место в космосе… 
– За которое ещё надо будет побороться, прежде чем уложить свои толстые задницы на лежаки, – продолжил я, – если там окажутся зелёные и злые человечки.
– Верно.
Мы сдержанно посмеялись.
– Модуль я буду поддерживать в рабочем состоянии, рацию постоянно заряжать от солнца… Тьфу ты, от их, конечно, звезды. Я не настаиваю, Мэл, но, если что, жду тебя. Если надумаешь, я заберу тебя… 
– Нет, – он наотрез отказался. – Викки, дети… Нет, я не смогу. Я скучаю по ним.
– Поэтому я и не настаиваю.
У меня покатились слёзы. Я последний раз разговаривал с землянином.
– Передавай всем привет, Мэл! Придумай что-нибудь... ну, насчёт моей гибели. 
Мэл вздохнул.
Мы попрощались, и он улетел.
Это было восемь лет назад.

***

– Ты вернёшься в свой мир? – она повторила вопрос.
Я снова посмотрел на утёс, на летающих над океаном людей.
– Нет, Оаоу, не вернусь. Я остаюсь здесь.
Её реакции я не видел: меня заворожил уверенный бреющий полёт одного из смельчаков, который ловко находил потоки горячего воздуха и умело планировал, как бывалый лётчик.
– Ты остаёшься… – повторила она, и моей шеи коснулись её пальцы.
Возвращаться туда, рассуждал я, где всё давно испорчено аморалью, в этот грязный и суетливый мир, где правят деньги, секс и наркотики, а всем в мире заправляет пара сотен толстосумов, – я не хотел. Земля изживается. Климат меняется, грядёт глобальное потепление. Эти извечные военные конфликты, теракты религиозных фанатиков-сумасшедших – будь они прокляты их же богами, – от которых никому нет нигде покоя: ни в прессе, ни на телевидении, ни в жизни; эта политика, полемики, грязь, ложь... Нет, я сыт по горло. Ну почему людям неймётся, почему не живётся спокойно и мирно? Нет, надоело всё: и деньги, и пыль, и города. 
Вот если бы знать точно, что вернусь сюда в следующий раз, может быть я и… 
Но я на все сто процентов был уверен, что они не возьмут меня с собой. «Свой» рулевой давно ими назначен, и ждёт команды на взлёт.
– Мне нравится твой мир, Оаоу. А ещё больше – ты. – И тут я впервые увидел проступивший на её щеках лёгкий румянец: значит, они тоже умеют стесняться.
«Пилот», подросток семнадцати лет, размахивая самодельными крыльями из пальмовых листьев, летел в нашу сторону вдоль береговой линии на высоте тридцати футов. Из последних сил он размахивал руками, удерживая себя в воздухе. Я отметил его умение планировать и находить нужные потоки, чтобы как можно дольше продлить полёт. «Будь в этом мире самолёты, из него получился бы хороший пилот», – подумал я.
– Мой брат! – воскликнула Оаоу, и принялась теребить мои волосы на затылке, заставляя подняться и посмотреть. – Это мой брат, Еия! Э-эй!..
Мальчишка махнул нам рукой-«крылом» и, потеряв равновесие, завалился набок, а потом с высоты десяти футов упал в воду недалеко от берега. Вынырнул, засмеялся, счастливый, и поплыл к берегу, оставив плавать поломанные «крылья».
– Почему он тебе нравится, наш мир? – переспросила она, возвращаясь к нашему разговору.
Я посмотрел на утёс. Очередной «лётчик» отделился от толпы, разбежался и прыгнул с обрыва; над его спиной выросло что-то прямоугольное, похожее на парус; ветер наполнил его и раздул, как парашют, притормозив ускорение: пилот плавно полетел, медленно опускаясь к воде. 
«Братья Райт, – снова я вспомнил историю. – Когда-то точно так же всё начиналось». 
Потом повернулся к Оаоу, и, в предвкушении счастливого будущего, в то же время находясь в мире прошлого, я ответил ей, почему хочу остаться:
– Потому что здесь, у вас, всё ещё впереди.

***

Я восьмой год живу здесь. Не жалею, что остался. Нисколько. Живу с Оаоу, у нас четверо красивых детей. Старший весь в меня, с голубыми, земными глазами. Постоянно просит сделать ему самолёт. Будущий лётчик.
Я много путешествую по материку. Изучил, по моим подсчётам, треть континента. Составляю географическую карту планеты. Везде, где бы я ни был, живут добродушные и мирные люди.
Единственное, что портит моё настроение, это мысль о том, что сюда могут явиться земные гости. Если Мэл, ещё тогда, проболтался, то наверняка они, не дождавшись его возвращения, рванули сюда. Прошло почти четыре года. Весь путь составляет ровно столько же. Если им всё с самого начала известно, то они уже на подлёте к Ельпиде – так я назвал эту планету. А если Мэл вскроется по прилёту, а он, скорее всего, уже приземлился, то в запасе есть ещё четыре года. 
Вот и живу в постоянном ожидании гостей. Успокоюсь, если в течение ещё пяти лет никого не будет. Только тогда мне станет понятно, что это место им неизвестно.
С этой тревогой я жил вплоть до вчерашнего дня.
Вчера же, глубокой ночью, мой покой нарушила рация. Спустя четыре года молчания, скрипящий звук помех разбудил и напугал меня до чёртиков. Шлем от скафандра, куда она встроена, я храню на видном месте: он висит на крючке над выходом из хижины. Услышав рацию и человеческую речь, я решил было, что всё, пришёл конец моей идиллии: они прибыли – переселенцы.
Но на связи, слава господу, был Мэл. Оказывается, на полпути к Земле – через два года полёта – он передумал, и решил вернуться ко мне, потратив ещё два года. Из-за помех я плохо слышал, о чём он говорил, и толком не разобрал причину его решения возвратиться (я подумал, что случилось какая-то неполадка с кораблём). Но пока не нарушилась связь, мы торопились скоординировать план действий. И вот, сегодня вечером он выйдет на низкую орбиту Ельпиды, а ближе к полуночи я его заберу. Благо, все эти годы поддерживал модуль в рабочем состоянии. Как чувствовал – ещё пригодится. 
Последнее, что я расслышал, перед тем как прервалась связь, это знакомые мне слова. Мэл озвучил фразу, которую я ему произнёс в день нашего расставания четыре года назад: 
– Сэм, я хочу жить в мире, где всё впереди… где есть будущее.