Блистательная неудача Андрея Бычкова

Бычков А.С. Лучше Ницше, чем никогда. Эссе, статьи, рецензии, интервью. — СПб.: Алетейя, 2022. — 300 с.

Русская душа заражена мифом о справедливости. 
И это настолько болезненно, что большинство писателей
начинают именно с этого травматического горизонта. А.Бычков

Начну сразу с конца. Почему эта книга не удалась?
Всё элементарно. Да потому что она — о свободе. О незашоренности. Она — о правде в чистом виде. И людях, всю жизнь посвятивших поискам истины. Посему предложенный на суд публики мемуар (да-да! — мемуар) — наверняка ложь. Ведь в свете последних событий — диковинных и не очень, трагических и драматических — всё перевёрнуто с ног на голову. И литература тоже, вот и всё. 
А теперь по сути…

«Куда спешить-то? Впереди вечность». Ю.Мамлеев

В пору, когда известные, талантливые в глубоком прошлом писатели создают новый советский РАПП, высказаться о данной книге Бычкова — подлинная радость. Читать тексты-нонфикшн столь высокого уровня, подобно представленным, — счастье безмерное. Возвышенное. К тому же обрамлённое феромонами Свободы — термином, ныне почти криминальным, запрещённым. Пахнущим длинной, тяжкой дорогой в черноту забытья: «Куда вы денетесь без бинарных оппозиций?». 
К тому же самое время подумать о нетленном. Самое время… И Бычков — тут как тут: нате вам! — «Небесный Атлас», свод статей. Но…
Думать о вечном — не то что читать о вечном. Посему тот, кто доберётся-таки до обозреваемой книги, — а доберётся до неё товарищ немало продвинутый и образованный: — получит настоящее эстетическое удовольствие. 
Тургенев, Достоевский, Ницше, Камю — как из рога изобилия будут сыпать своими мыслями в изящной интеллектуальной интерпретации автора. Всё как обычно у Бычкова. Явь-Смерть. Заурядность-гениальность. Текст-язык-сущность. Метатекст-метаязык-квазисущность. Гипертекст-гиперязык-гиперсущность. Сверхпространство нереальности. Потому что действительность у Бычкова — априори нереальна.
Кафка, Рублёв, Феофан Грек: литература, её присутствие вообще и её натуральная изнанка в частности. Крайне интересно размышлять именно такими — бычковскими категориями — внимать им. И человека, жаждущего не то чтобы даже разобраться, — а тривиально поиграть императивами странных таинств в проблемах бытия: — автор стопро не подведёт. Оттого что ставит и ставит проклятые вопросы неизбежности: жёстко ставит. Тут же на них отвечая и… Задаёт следующие — из ответа на предыдущую сентенцию. И так дальше. Не изменяя выстраданному метареалистическому фундаменту творчества: Платон-Парменид-Гераклит — лакмус искусства-литературы, государства, города и мира.
Не изменяет Бычков обсуждению таинственных, скрытых от обыденного взора постулатов. Одномоментно не отрицая того, что нарратив может быть выдуман условным «вчера» — изначальным проточеловеком — Адамом. Во имя божественных доктрин, свершений, дел и помыслов. И научных тоже. Не совмещая одно с другим. И совмещая — тоже. Микшируя их, выпрастывая наружу в виде чего-то свежего, броского. Необычно-яркого: «Мы наталкиваемся на островки древних знаний и странных явлений, феномен синхронистичности — частый сигнал присутствия высших сил...»
Эйнштейн, Бор, Хокинг — вместе взятые, совместно с Бычковым смеются над современностью и над «мерцающим» прошлым, и над наукой, в том числе теологической. Ведь кто как не они достоверно знали, что рано или поздно окажутся у истоков зарождения, в устье Вселенной. И получат ответы на все заданные в мировой истории вопросы. Но…
Они не в силах передать эти файлы назад. Нам. Тут живущим. В этом и парадокс. И юмор. И тревога за грядущее наших нерождённых пока детей. Ведь Бычков — типичный апологет «окаянной» мамлеевской «русскости» в кавычках. Необъяснимой. Непознанной. НедоРассказанной. Воспетой. Неземной.

«Боже, как грустна наша Россия».
Выдуманная Гоголем фраза Пушкина вслед прочтению тому «Мёртвых душ»

Мамлеев, Яркевич, Хоружий, их «ослепительные послания» людям будущего и нам в транскрипции духовных традиций-практик модулируют всю русскую литературу — от первопричин до сегодня. Разбивая словом окна непонимания, косности, бесчестия. Бренные Новый, Старый Свет свергаются ими в пух и прах. Взрываясь протуберанцами свежеиспечённых галактик, сверхлюдей. Их поступков и мнений.
Делез, Пруст, Гоголь — виртуализируя Бога, мистифицировали живой мир, — антропологизируя его, зеркаля происходящее вокруг. А происходит то, что ненасытная, твердолобая борьба с Богом стабильно приводит все революции к… краху — Дьяволу. Как это лицезрели Блок, Маяковский, Пастернак. Их сонмы, страждущих. Понявших. Не сдавшихся, — запечатлённых трагическим XX веком. 

И тут Бычков, через Андреева и Чехова, Гоголя и Бланшо, Хайдеггера и Левинаса подступается к главному. 

Вымолвить, дескать, Бога нет — было бы слишком просто. Бог — это Другой. (Хорошо что не Чужой…) И Бычков от текста к тексту ищет сего иного Бога. Как его искала вся блестящая плеяда Серебряного века. И далее — в глубь веков… К набоковскому Орфею, уальдовским призракам, фантасмагориям Рембо. 
Ищет — и таки находит.
Не у Белого-Хармса-Джойса-Беккета, хотя и останавливается в их прошлом ненадолго. А — выйдя за пределы заурядности, как учёный-патафизик — через Жарри, Делеза и Хайдеггера — слышит «новый шум» новой запредельной ярости. Давая человечеству очередной шанс на воображение и беспредельную фантазию — сиречь Поэзию с большой буквы. В ущерб машинерии-компьютеризации. Нащупывая столь нужный сегодня реализм в фолкнеровских обрывках грёз, детерриториализации Бодлера. И «кривых» отражениях симметрической антропологии Бруно Латура. Устанавливая одно единственное правило «единого голоса» — торжество мирового Авангарда. Воспевающего Небытие — во имя Жизни «за пределом». 
Во имя фиксации формы, непрозрачности сюжета. Мамлеевских параллельных вселенных. Во имя — бессмертия. 

Фото автора