Из Экклезиаста

Самая известная и читаемая книга на протяжении тысячелетий – это Библия, в ней собраны канонические священные тексты последователей иудаизма и христианства. 
Недавно столкнулась с поэтическим переводом Германа Плисецкого «ИЗ КНИГИ ЭККЛЕЗИАСТА». Заинтересовалась самим первоисточником. Книга написана царем Соломоном, дословно переводится как «Εκκλησιαστής; лат. Liber Ecclesiastes» – проповедник, одна из канонических книг Ветхого Завета. Фактическое время создания от 450 года до н.э. до второй половины III века до н.э., повествуется от имени престарелого мудреца в конце его долгого жизненного пути. Глава 3 открывается трагическими словами: «Суета сует, и все суета и томление духа».
Споры о книге и о самом Соломоне – сыне Давида, не затихают среди богословов, философов, ученых и сегодня. Наверное, причина того – библейское эхо, рожденное из притч Экклезиаста. Соломоновы проповеди давно разошлось на цитаты, многие столетия повторяются они в литературных сюжетах и темах, вошли в плоть и кровь нашего бытового сознания, в знакомые поговорки. 
«Время рождаться, и время умирать; Время убивать, и время врачевать; Время разрушать, и время строить; Время плакать, и время смеяться; Время разбрасывать камни, и время собирать камни; Время молчать, и время говорить; Время любить, и время ненавидеть; Время войне, и время миру…»
Здесь все двоично, непостижимо и одновременно бессмысленно, как и конечность человеческого существования. «Все забудут и всех забудут» или так называемые соломоновы антиномии, равновесие противоположностей которых рождает парность. На каждое отрицание находится свой положительный ответ. 
Великие поэты и писатели не раз обжигались, пробуя толковать тексты древнего папируса, постигая их смыслы и премудрости. В русской традиции именно царь Давид – первый в истории поэт и певец перед Создателем. Псалмы переводили на русский язык, им подражали Тредьяковский, Ломоносов, Сумароков, Державин, Бенедиктов, Языков, Хомяков, Плещеев…
У Карамзина – «Ничто не ново под луною. / Что есть, то было, будет ввек». У Пушкина – «На свете счастья нет, но есть покой и воля». У Блока – «А ныне суждено судьбою мне быть поэтом и царем».
Арсений Тарковский вспоминает о своем возрождении после тяжелого ранения: «Не мог я вспомнить, как меня зовут, / Но ожил у меня на языке Словарь царя Давида. А потом / И снег сошёл, / и ранняя весна / На цыпочки привстала и деревья / Окутала своим платком зелёным».
У советского поэта Н. Тряпкина в стихотворении «Подражание Экклезиасту»: «Все на земле рождается, / И все на земле кончается». 
Экклезиастические мотивы присутствуют во многих стихах поэта Б. Чичибабина, например, из «Сонетов любимой»: «Не льну к трудам. Не состою при школах. / Всё это ложь и суета сует. / Король был гол. А сколько истин голых! / Как жив ещё той сказочки сюжет?»
На мой взгляд, одно из классических стихотворных переложений «Из ЕККЛЕЗИАСТА», все-таки у Германа Плисецкого (1931–1992). Соглашусь со словами протоиерея Александра Меня: «Переводчик стремился как можно точнее передать дух и букву древней книги, но сделал это, используя принципы современной поэзии. Ему удалось донести до читателя сумрачный пафос восточного мудреца, размышляющего над загадками бытия». 
Царь Соломон, как и все люди на земле, – большой грешник, он печально итожит свою жизнь и тяжкие ошибки. Один из таких выводов: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею».
В переводе Г. Плисецкого стих звучит так:

Что горше смерти – женщины. Они
Для человека – кандалы и сети.
Но праведник избегнет западни,
А грешник угодит в тенета эти…

Заканчивает мудрец проповедь утешением, приоткрывая нам завесу неизбежного, ликом смерти, заслонившей своей безысходной печалью земные радости, а за ней – Создатель – все тайное станет явным.
У переводчика исход поэтический, при любом раскладе всех ожидает божий Суд: 

Любое дело, что свершилось тут,
Постыдным оно было или славным,
Бог неизбежно призовет на Суд.
Все тайное однажды станет явным!

Прислушаемся же к вечным словам в книге, каждый на своем месте будет творить малые дела. «Несмотря на то, что люди наделены разумом и ощущением вечности (3:11), несправедливость, царящая в их сообществе, свидетельствует о бренности их и непонимании ими Божиих планов; но она же заставляет их сознавать свою неспособность "жить без Бога"».
В словах проповеди есть главное и разумное – самоограничение: «Радоваться тому, что добыто трудами рук своих, и кормиться этим, и не разевать, как преисподнюю, душу свою в страстном желании богатеть и умножать не ему принадлежащее, ибо это доля его».
В этом самоограничении человек найдет для себя простую житейскую радость, так как причина неразрешимой неудовлетворенности человека и его разочарований кроется в противоречии между стремлением человека к вечности и пределами его возможностей.
Для меня же слова «Время сберегать, и время бросать» рождают художественный образ писателя, человека одинокого, созидательного и собирающего Слово, или традиционную книгу, тиражи которой обращены к читателям.