К 240-летию присоединения Крыма: как потерпели неудачу «жесты доброй воли» и «многовекторность» XVIII века

19 апреля 1783 года императрица Екатерина II издала «Манифест о присоединении Крымского полуострова, острова Тамани с всея Кубанской стороны к России», завершивший многолетнюю эпопею с попытками переформатировать Крымское ханство из верного вассала заклятого врага России в нейтрально-дружественное буферное государство.

За всю свою историю на древней крымской земле перебывало великое множество народов, и имевших свои государства, и являвшихся подданными других стран и империй. Крымское ханство, как единый политический субъект полуострова, появилось на карте мире в 70-е годы XV века.
Передовые отряды монголо-татарских завоевателей появлялись и оседали здесь много раньше – с момента масштабного Батыева нашествия, разрушившего (к тому моменту и так раздробленную удельными князьями) Киевскую Русь. 
Тем не менее, до окончательного разгрома находившихся тогда в Крыму отдельных независимых образований у завоевателей или не хватало сил, или хватало здравого смысла понять, что с независимыми княжествами, византийскими и генуэзскими колониями лучше выгодно торговать, чем воевать с большими потерями.
До полного завоевания Крыма довели дело лишь турецкие султаны после взятия ими в 1453 году Константинополя с образованием могучей Османской империи. Именно турецкие войска спустя 20 с лишним лет захватили и генуэзские форпосты в ключевых крымских портах, и христианское княжество Феодоро. 
Правда, после этого большая часть султанской армии Крым покинула. Турки остались лишь в главных крепостях, предпочтя контролировать территории руками принявшей османский вассалитет Крымской Орды, давно отделившейся от Орды Золотой. После снижения могущества последней с одновременным ростом влияния Московской державы никакого пиетета перед захиревшими потомками Батыя в Крыму больше не испытывали.
Думается, как раз из-за этого в 1480 году Крымская Орда выступила в редчайшей роли союзника Москвы, совершив крупный набег на земли Великого Княжества Литовского, что помешало литовскому князю выполнить просьбу хана Золотой Орды напасть на Московское княжество. Последнее, в свою очередь, в немалой мере способствовало победному для Руси и почти бескровному окончанию стояния на Угре, завершившего период монголо-татарского ига. 

Такое стратегическое сотрудничество было, пожалуй, единственным за всю историю Крымского ханства. Намного чаще с его территории исходила угроза русским землям. Татарские отряды совершали набеги за живым товаром – русскими пленниками – для продажи на невольничьих рынках. Крымская орда даже выступала фактической частью армии Османской порты в попытке полностью ликвидировать русскую государственность, как, например, в 1572 году.
Действительно, осевшие в Крыму потомки орд Чингисхана оставались, по сути, кочевниками, предпочитая архаичное выпасное скотоводство более прогрессивному с точки зрения эффективности земледелию. А  компенсировать огромную разницу между этими типами сельского хозяйства предпочитали не ремёслами или обычной торговлей, а грабежом соседей с последующей торговлей рабами. Число рабов, проданных на крымских невольничьих рынках, оценивается за весь этот мрачный период в 3 млн. человек.
Противиться историческому прогрессу невозможно. А потому государства, экономика которых основана на более прогрессивном земледелии и ремёслах, рано или поздно выигрывают в историческом противостоянии с кочевниками хотя бы за счёт лучшего вооружения и снабжения армий благодаря растущим доходам казны.

Не стали исключением и российско-крымские отношения. С конца XV века по начало XVIII века российские власти ограничивались в основном сооружением всё более эффективных «засечных черт» и «оборонительных линий» на пути вероятных крымских набегов. Но уже в 1736-37 годах, в правление императрицы Анны Иоанновны, фельдмаршалы Миних и Ласси впервые в отечественной военной истории успешно вторглись в Крым, изрядно проредив ряды оголтелых антироссийски настроенных нукеров и нанеся серьёзный удар по местной экономике, дабы в будущем ордынцам было куда труднее экипироваться в случае попыток новых набегов на российские земли.
Тогда, правда, до полного присоединения Крыма к России дело так и не дошло. Среди причин историки называют и опустошительную эпидемию холеры, и относительную дальность крымских земель от ближайших и уже обжитых российских территорий. Хотя, скорее всего, главным фактором был, как и во многие последующие годы, фактор экономический – нежелание Петербурга нести лишние расходы по постоянному содержанию на приличном удалении от центральных районов страны немалой армии, особенно с учётом возможных столкновений с турками.

Новое обострение крымского вопроса началось с началом русско-турецкой войны 1768-1774 годов. Турецкий султан стремился прирастить свою империю тогда ещё польскими (но исторически русскими) Подолией и Волынью в обмен на поддержку мятежников-конфедератов, выступавших против своего законного (но симпатизировавшего России) короля Станислава Понятовского. 
В ходе широкомасштабных военных действий, развернувшихся от Дуная до Кавказа (да и на Средиземном море шли ожесточённые бои между русским и турецким флотом), одним из эпизодов и стало занятие Крыма войсками князя Долгорукого. Местные «батыры», специализирующиеся на захвате пленных из числа мирных жителей, оказать серьёзное сопротивление хорошо вооружённой и обученной русской армии не смогли, а турецких войск в прибрежных городах для этого было маловато. 
Но даже установив фактический военный контроль над Крымом, Екатерина II не стала включать его в состав империи, предпочтя компромиссный вариант с заключением в 1774 году Кючук-Кайнарджийского мирного договора, согласно которому Крымское ханство объявлялось полностью независимым, как от Петербурга, так и от Константинополя.
Спустя годы императрица так объясняла эту политику в первых строках своего  Манифеста о присоединении Крыма:
«В прошедшую с Портою Оттоманскою войну, когда силы и победы оружия Нашего давали Нам полное право оставить в пользу Нашу Крым в руках Наших бывший; Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению добраго согласия и дружбы с Портою Оттоманскою, преобразив на тот конец народы Татарские в область вольную и независимую, чтоб удалить на всегда случаи и способы к разпрям и остуде произходившим часто между Россиею и Портою в прежнем Татар состоянии».
В связи с этим возникает ощущение дежавю: оказывается, пресловутые жесты доброй воли с уходом с уже взятых под контроль территорий – отнюдь не новое слово в политике. Как, впрочем, и расхожие объяснения тех, кто такие «жесты» оправдывает, что два с половиной века назад, что сейчас. Например, такое: «Могла ли Екатерина в тот момент просто захватить Крым и присоединить его к Российской империи? С военной точки зрения – конечно, могла. Наши войска контролировали весь полуостров и при необходимости были в состоянии сломить сопротивление татар. Но тогда русские солдаты оказались бы в оккупированной враждебной стране, рискуя каждую секунду получить удар кривого кинжала в спину. Далеко не все татары были за союз с Россией – некоторые стояли за независимость, а другие жаждали восстановить традиционные связи с Портой. Крыму ещё предстояла ожесточённая внутренняя борьба, вмешиваться в которую на том этапе россиянам было неразумно».

История более чем убедительно доказала, что не вмешиваться в эту самую «внутреннюю борьбу» россиянам было ещё неразумнее. И упоминавшийся Кючук-Кайнарджийский договор, и подписанная позже Айналы-Кайвакская конвенция, должные гарантировать нейтрально-многовекторный статус Крыма, на деле стоили не больше, чем современные «Минские соглашения» и «Стамбульские декларации». 
Например, если русские войска покинули Крым вскоре после окончания войны 1768-74 годов, то турецкие войска так там и остались. Даже не просто в качестве «контингента плацдарма», с которого в любой момент могла пойти новая атака на Россию, но и в качестве силовой поддержки фактически назначенного султаном крымского хана Девлет-Гирея, который благодаря этому трон и захватил, заставив бежать более дружественно настроенного к России прежнего хана Сахиб Гирея.
Такое наглое попирание и духа, и буквы российско-турецкого мирного договора заставило принять надлежащие меры уже и Петербург, что выразилось в возврате в Крым солидного российского контингента. Турки ответили попытками высадки морских десантов, ультиматумами о запрете плавания в крымской акватории наших кораблей ну и, конечно, продолжающейся поддержкой преданной Османской Порте значительной части крымского населения и знати.

Обороной Крыма вскоре стал руководить будущий генералиссимус Александр Васильевич Суворов. А потому все попытки «силовых демонстраций» турецких войск заканчивались неизменным фиаско. 
В итоге вместо вожделенного мира, создания на границе Российской империи «нейтрально-дружественного государства» тогдашние «миротворцы» всё равно получили фактическую войну. А боязнь «получить удар кривым кинжалом в спину» вылилась в необходимость отвечать на удары уже не кинжалов,  а самых настоящих сабель в руках нукеров крымской орды под руководством хана Девлет-Гирея – ставленника султана.
Девлет-Гирея, как и поддерживавших его турок, правда, удалось вытеснить из Крыма, обеспечив передачу трона дружественному к России хану Шахин Гирею. Но его власть в «независимом» государстве была настолько шаткой, что после очередного вывода российских полков в июне 1779 года, местная знать при поддержке турецких эмиссаров вновь подняла мятеж, подавить который получилось лишь благодаря возврату на полуостров русских солдат.
Тем не менее, несмотря на печальные уроки «нейтралитета» Крыма, в Петербурге оставалось немало сторонников проведения прежней линии. В поддержку своей позиции, как и в более поздние времена, они приводили аргументы образца «а вдруг из-за Крыма начнётся новая война с Османской Портой», «а вдруг наши действия осудит просвещённая Европа» и прочее в том же духе.

К счастью, в тогдашней Российской империи были влиятельные политики настроенные отнюдь не соглашательски. Один из них, светлейший князь и фаворит императрицы Григорий Потёмкин в начале 1783 года предоставил Екатерине письмо-меморандум. В нём, среди прочего, говорилось: «Всемилостивейшая государыня! Неограниченное моё усердие к Вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. <…> Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит… Поверьте, что Вы сим приобретением безсмертную славу получите и такую, какой ни один государь в России ещё не имел. Сия слава проложит дорогу ещё к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Чёрном море. От Вас зависеть будет, запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду».
И императрица наконец решилась присоединить Крым, издав 19 апреля 1783 года соответствующий Манифест, который некоторое время был, что называется, «только для служебного пользования», чтобы не спровоцировать волнений среди крымской знати, могущей быть недовольной таким решением. 
Впрочем, с этим недовольством очень быстро справился сам Потёмкин доступными ему средствами, главным из которых было обещание долгожданной стабильности при одновременных гарантиях сохранения права собственности, возможности исповедования прежней религии, местного самоуправления и т.д.
С учётом того, что самые буйные уже либо сложили голову в битвах, либо бежали к туркам, оставшиеся – и народ, и знать – приняли включение Крыма в состав Российской империи достаточно благосклонно. Массово подписывались ещё перед обнародованием Манифеста «присяжные листы» (подобие современных референдумов) с просьбой принятия российского подданства.
«Просвещённая» Европа, на удивление, против присоединения Крыма не протестовала, официально, по крайней мере. А европейские послы даже сопровождали российскую императрицу в поездке на полуостров в 1787 году, что стало неформальным завершением международного признания нового статуса этой территории. 
Примечательно, что на кортеж блистательной гостьи местные жители не устроили ни одного нападения, что также стало для иноземных дипломатов убедительным доказательством добровольности вхождения Крыма в Россию. А ключевой полуостров стал неотъемлемой частью нашей страны.

Художник: С. Торелли.