Дивный дом

Давно знала, что главред журнала «Москва» Владислав Артёмов родом из Беларуси, отец его из Курска, мать белоруска. Но вот недавно обнаружила, что его биография связана с Молодечно – близкая родня Владислава Артёмова живет в Молодечно. Мы ровесники, с одного года рождения, в юные годы ходили по одним улицам.

Значит, все-таки Молодечно. Для кого-то провинциальное, заштатное место, а для меня детство, школьная юность, парк, танцплощадка, кинотеатр «Родина», Зеленый городок, железнодорожный вокзал, район старой площади, городской дом культуры…
В один год поступали на журфак БГУ, всего 25 мест, конкурс огромный, но брали в основном ребят, профессия тогда считалась мужской. Зимой 1975 г. студент срывается с третьего курса и бросает журфак, едет в Москву и летом того же года поступает в литинститут. Судьба вела.
Прочитала в последней мартовской подборке стихи поэта «Дивный дом». Открыла для себя с большим запозданием новый талант. 

Каждый поэт пишет на своем родном языке, и так хорошо у него получается, потому что родной язык, как дыхание, живая плоть и творческая судьба. От того и язык становится пластичен, податлив, готов принять любую форму, отозваться нежно и требовательно, свободно поддается воле художника.
Не могу читать стихотворчество большинства так называемых русскоязычных поэтов Беларуси, все неживое и вторичное. И совсем другое дело, когда белорусский поэт чувствует свое, родное, что впитал с детства от языка деревенской своей матери, от созерцания серого, дождливого неба, от школьных уроков литературы. Родная среда обитания формирует будущего поэта. И тогда все поет у него, ликует, набирает силу и радость, рождается неуемная жажда поделиться своими образами, любовью, пережитым с другими людьми.
Владислав Артёмов знает белорусский язык, но выбрал сам или, скорее всего, его творческая, подвижная природа, что ближе ему по духу, менталитету – русский и состоялся как замечательный российский поэт современности.
В одном интервью В. Артёмов вспоминал, как графоманство отбирает энергию, раздражает предельно чуткого человека к слову. Как редактор журнала по работе много читал разных текстов, профессионально, от корки до корки… и отравлялся. Приходил домой и перечитывал Чехова, Пушкина, чтобы восстановить утраченные силы, эмоции и здоровье.

Свобода

Сады пьяны свободою и волей,
Ворвался в мир мятежный дух борьбы –
И яблони рванули через поле,
Сломав забор и повалив столбы.

В лесу им было весело вначале,
В бору им было радостно сперва,
Но их цветы редели и мельчали,
Но их плоды горчили и дичали...

А после их срубили – на дрова.

Казалось бы, короткое стихотворение, всего два четверостишия. В первой части все есть – стремительность движения, пьяный разгул, безудержность: «Ворвался... рванули... сломав... повалив...». Неожиданно во второй части динамика обрывается, на смену скорости – спад, медленный распев, торможение, может, чтобы остановиться и задуматься. Следом идет все как бы: произошла подмена недавнего веселья, радости «мельчали/дичали» и горький вывод: «А после их срубили – на дрова».
Все было недавно так живо, все цвело и ликовало, праздник юности. Но какая цена свободы – мертвечина, смерть – дрова. 
В стихотворении невероятная редкость – концентрация образности и мудрости, всего в девяти строчках, о чем так мечтают все поэты, соединить рацио с эмоцией. Краткость слова и художественная убедительность.

В мистическом предании «Сказка о доме» есть ответ, ключ к пониманию того дивного, желанного и ускользающего образа ДОМА, давняя мечта, волшебный, исчезающий мираж. 

Жизнь замелькала день за днем,
За годом год, за летом лето, –
По всей земле ищу свой дом.
Кого ни спросишь, нет ответа.

Целая жизнь пролетела-промчалась в поисках дивного дома. Еще вчера, в начале жизненного пути казалось, вот-вот он догонит свою исчезающую дымку, иллюзию, мечту, обретет реальный дом для усталого от бездорожья и потерь поэта…

Я все аукал, звал, кричал,
Об камни пятки искровавил,
Зарос до глаз и одичал,
Лицо мое – коры корявей.

Но приходит пора подводить жизненные итоги, и такой желанный, но странный дом-насмешка вдруг превращается в домовину. Поэт не произносит это мрачное слово, но всем понятно, о каком последнем доме идет речь.

Быть может, вон за тем холмом
Придет к концу мой долгий поиск.
Я догоню сбежавший дом.
И лягу в нем.
И успокоюсь.

Последняя женщина

...Кто про что, а я опять – про счастье,
Про печаль пустых моих полей,
Вот и мне пришла пора прощаться
С женщиной последнею моей.

Прочитав эти строки, вдруг поняла: у поэта большая утрата, прощание с любимой, последней женщиной, все слова выстраданы, в душе болезненно саднит и свежо ранит.

В.В. Артёмов.

Не могла обойти еще одну тему, для меня почти мистическую. Кроме родного белорусского городка, как выяснилось из переписки с Владиславом Артёмовым, нас объединяет много общих и знаковых эпизодов – друзья и подруги юности, многие из которых, увы, уже ушли из нашей жизни. И это общее обретение, как и общие потери перевернули наши души, заставили поволноваться, вздрогнуть, воспоминания вдруг вспыхнули новым отражением, искренним теплом и радостью, погрузив в 60–70-е годы прошлого века, лично меня омыв слезами и неожиданным утешением.
Ничего не бывает в этом мире случайным, нужен только внешний толчок, как будто чья-то рука направила меня в нужное русло, чтобы пришло в активное состояние прошлое, давно погребенное в памяти.

Владислав Артёмов – автор журнала «Камертон», но публикаций за многие годы существования издания всего две: сентябрь 2012 и октябрь 2015. И это тоже объединяет, потому как у каждого издания своя аудитория и свои авторы, знать, пришлись ко двору, единомышленники, друзья, сотоварищи.
Заново открыла для себя поэзию Владислава Артёмова, перечитала его утонченные и одновременно такие, казалось бы, простые, ясные, прозрачные стихи. Но как они легки и сердечны, как ложатся в строку, дают новое дыхание!
В стихотворении «Колобок» сочетается сказочность известного сюжета и мудрое осмысление опыта прожитой жизни: «На самом деле – жили дед да баба, / Дед настоял – и появился я».
В авторе угадывается лирический герой стихотворения, мятущийся, он в вечном поиске ответов на вопросы, которые ускользают, оставаясь неразгаданными. Такова судьба русского поэта, часто странника, и в поэзии даже изгоя, и нет ему места под общим солнцем.

Кочую я, ночую по соседям,
Куда ни сунься, надпись – «Нету мест!»…
Зато меня не схватят волк с медведем,
Бог не продаст, свинья меня не съест…
Я поражён, как долго длится сказка,
Насквозь прошёл я тёмные леса,
Что ж до лисы, то вышла неувязка –
Я зачерствел, не жрёт меня лиса…

Стихи «Белая рубаха» узнаются по первым строчкам, как «Вышей ты мне, вышей белую рубаху, / Чтобы мне на праздник было что надеть», посвящение сделано жене Наталье Артёмовой. Композитор Игорь Луньков сочинил музыку на стихи поэта, в интернете давно гуляет песня с потерянной фамилией автора, предприимчивые и нечистоплотные исполнители «забывчивы», подсовывают слушателям и зрителям чужие имена. 
На мой взгляд, и тональность в мелодии задана неверная, фальшиво-удалая нота – чистый шансон. В словах читается другое: запоздалое признание любимой, и образ у нее разный, но всегда песенно-лиричный, стихи по-народному легко выпеваются. Когда близкие люди вместе, то женщина превращается в красную калину или в сладкую малину, а если избранницы рядом нет, то и воспоминания о ней горьки, как осенняя рябина. 
Рефрен «Вышей мне рубаху синими цветами… Вышей бор смолистый, земляничный запах… Вышей мне рубаху песней журавлиной…» – по горячему живой, все в нем пульсирует, расцветает яркими красками, наполняется запахами, звуками, движением и любовью. «Прилетят ли пчелы, сядут на рубаху, / Прилетит кукушка, сядет на плечо…» Красота природы проникает в природу человека, растворяется в нем, все становится едино и созвучно.

У Андрея Вознесенского есть короткое стихотворение «Русские поэты». У поэта Владислава Артёмова своя перекличка со временем, с предшественниками, автор пророчески предупреждает о грядущих смутных временах, как бы нам не перепутать черное с белым, не обольститься обманом.

И не карга горбатая с косой
Приходит и глядит в глаза пристрастно,
А – юная, с пшеничною косой,
Печальная...
Она почти прекрасна.

И поэт находит такие ясные и проникновенные слова в развернутом стихотворении «Русские поэты», его строки здесь выверены, отчеканены, и совет незамысловат: чтобы выстоять, нам всем не обойтись без сильной опоры. Чем не молитва для утоления духовной жажды?

В разгар чумы и торжества врагов
Вам пригодятся пушкинские песни,
Вы разделите их, как пять хлебов –
И в душах ваших горний дух воскреснет!

И вспоминает лучших русских поэтов, убиенных: Михаила Лермонтова, двух Николаев – Клюева и Гумилёва, Есенина и Маяковского.

И ангелы крылами развели,
Смерть валит с ног, и ноша непосильна –
Вдали от всех, на краешке земли
Трагически погиб поэт Васильев...

Владислав Артёмов верен лучшим традициям в русской поэзии, несет в своем сердце их горячие заповеди, и это не только его личный культурный код, но и сокровенные, опознавательные знаки для своих ценителей и продолжателей.

Но я спасусь, загнав в пути коня,
В лесном ручье сотру остатки грима.
Какая б смерть ни целилась в меня,
Пока я жив – она ударит мимо!

Поэма «Гибель певня» поражает своей мощной фольклорностью, насыщенным колоритом, богатством языка, бешеным ритмом. Поэт сумел превратить стихи в современный хоррор, у чувствительного читателя кровь леденеет от жутких картин надвигающейся ночи, что-то еще будет. В доме к вечеру появляется кум-инспектор и странная старуха: «…Сухой и крепкой, как репей… / Страшна старуха вековая, / Как дата жизни роковая, / Но тихо, с прялкою в руке».
Думаю, что это за такой странный кум, кого надумал проверить ревизор, если у нашего одинокого бобыля ни семьи, ни детей. Один раз он проговорился, назвав кума государем, не тот ли он князь тьмы...
Стоило только хозяину дома отдать на съедение красавца-петуха, того, кто гонит со двора всякую ночную нечисть, как все опасные тени, все нежити и бесы дружно поднялись, почувствовали свою силу, и все задвигалось, зашевелилось, качнулась мгла, «выли псы… / Мерцал могильщика фонарь, / А из-под ног с внезапным воплем / Рвалась невидимая тварь… Дубы столетние скрипели, / Ведро в колодце дребезжало, / А по дороге столбовой / Скакал табун, земля дрожала…». Завыли собаки, поднялись «стаи сов», в такую-то дикую ночь, когда все на грани жизни и смерти, одна детвора спокойно спит на печи. А может, это и есть сон, беспробудный и мертвый?
Наш бобыль в своем доме, пусть и бедном, но своем, уже подчинился чужой силе и воле: «Смахнул слезу и дверь сарая / Ногой предательской открыл», и пошла ночная потеха, охота на охранителя, защитника дома. Время короткого, промежуточного зазора между угасающей, беснующей ночью и спасительным бледным утром.
Но пал славный герой, исполин, друг, утренний страж, «подбитый цеппелин», Петух, Петел (Как выражались предки встарь), «Из бессловесных – лучший друг… Четыре метра в вышину, / И это – гребня не считая…».
На маленьком пяточке земли разыгралась кровавая драма, похожая на былинное древнее сказание, и тому подтверждение весь языковый строй поэмы, ее особая метафоричность, яркая запоминаемость сюжета.
Автор в классической традиции обращается к читателю, называя себя ни больше, ни меньше: «С клеймом пожизненным: "Предатель!"». Все кончено. Старуха к тому времени ловко жарила котлеты из петуха: «И потрошила потроха».

…А из подполья, как из трюма,
Толпясь, толкаясь и калечась,
В избушку с визгом лезла – нечисть...
Крестясь, я бросил взгляд косой –
Кралась из кухни смерть с косой…

Неминуемо за смертью домашнего любимца последует и смерть хозяина дома. Надо было только уступить нажиму кума-инспектора, поддаться чужаку – и стал предателем. А кто такой кум, как не вечный искуситель, тот, кто прячется за нашим левым плечом, кривит рожи, бьет копытом и подванивает душком греха.
Как вам такой сюжет? Поэт осмелился в фольклорной, народной, а значит, естественной форме словесности, проникнуть по другую – по ту сторону добра и зла, испытать словом потусторонние силы, ее опасные символы, представив себе и читателю образы «странной, побледневшей, страшной, прыткой» старухи и всесильного государя. 

Поэт сам признается, что вступил в такой возраст жизни, когда уже мало пишется, иссякает источник поэзии. Может, такое безвременье – необходимое испытание. Иногда источник обмеливает, под скрытыми пластами и глубинами происходят невидимые нам процессы, встречаются препятствия, но сила творчества, как и сила воды, преодолевает камни преткновения, не истощается, но накапливается. 
Думаю, у современного русского поэта Владислава Артёмова период накопления перейдет в творческое созидание новых стихов. Несмотря ни на что его поэтический талант имеет огромный запас прочности, он будет обновляться и творить на радость читателю и Большому Времени Литературы.

Художник: А. Силивончик.