Как левые эсеры едва не погубили Советскую Россию

6 июля 1918 года в Москве начался левоэсеровский мятеж, который в случае успеха привел бы к катастрофическим последствиям и для Советской власти, и для страны в целом. На этом фоне и жалкая «керенщина» показалась бы образцом государственной мудрости…

Если покопаться в Интернете по запросу «мятеж левых эсеров», бросается в глаза почти повсеместный акцент авторов соответствующих материалов на, что называется, «технической стороне вопроса». Точнее – на военно-технической.  Кто против кого выступил, кто кого подержал, какой военной силой обладали противостоящие стороны, кто кого арестовал, кто что захватил и так далее.
Безусловно, фактический материал по тем давним событиям тоже важен. Но останавливаться почти исключительно лишь на нем – сродни превращению одного из важнейших эпизодов Гражданской войны в подобие «компьютерной игрушки», пусть даже и в жанре «стратегии».
Между тем, фундаментально-политическая составляющая истории левоэсеровского выступления против прежних союзников-большевиков остается в таких источниках в очень большой степени за кадром. В лучшем случае, представляя собой набор штампов образца «большевики стали угнетать крестьянство продразверсткой, а эсеры хотели этому помешать» или «победа большевиков привела к установлению до конца существования Советской власти однопартийной диктатуры» и т.п.
Справедливости ради, можно заметить, что события 6-7 июля 1918 года действительно представляли собой по форме довольно увлекательную интригу, так что недаром на их основе и на Западе, и в СССР были снято немало художественных фильмов, держащих зрителя в постоянном напряжении не хуже классических боевиков или детективов.
Убийство парой проникнувших в германское посольство эсеров, Блюмкиным и Андреевым, немецкого посла графа фон Мирбаха (пистолетами убийцы не обошлись – дело дошло до гранат)  и бегство «киллеров» под огнем охраны посольства, броневики на улицах Москвы, артиллерийский обстрел (пусть и не очень интенсивный) Кремля, захват мятежниками «почты, телефона, телеграфа», арест главы ВЧК Дзержинского и его заместителя Лациса, срочная мобилизация Совнаркомом всех верных Советской власти подразделений и, наконец, разгром мятежа с арестом его основных фигурантов уже 7 июля.
Собственно говоря, эсеровский мятеж лишь этими временными рамками и территорией Москвы не ограничился. Параллельно отмечались выступления мятежников в Петрограде, ряде других городов. А например, командующий Восточным фронтом эсер Муравьев (кстати, тот самый, что командовал отрядом, в январе 1918 года очень быстро разгромившим украинских «свидомых патриотов» сначала под Крутами, а потом и вышвырнувший их из Киева) 11 июля поднял самый настоящий мятеж силами подконтрольных ему войск, с трудом подавленный действительно революционными частями.
И даже позже эсеры, в том числе их «левая» фракция, умудрялась устраивать Советской власти все новые и серьезные неприятности. Как, например, с организацией в Сибири «Комитета членов Учредительного Собрания» («Комуча»).
Последний так рьяно попытался защитить «истинно-революционные завоевания», что закончилось все (и довольно быстро) контрреволюционным военным переворотом адмирала Колчака, произведшего себя любимого в «Верховного Правителя России». Воевать с этим агрессивным самозванцем пришлось очень долго и трудно, практически до начала 1920 года, в том числе, и тем самым эсерам из Сибири, отдавшим ему власть…

***

Тем не менее «лепить» из левых эсеров образ неких «революционных романтиков, поднявшихся на борьбу за революционную демократию и против соглашательской политики большевиков в отношении Германии» – дело неблагодарное.
Вообще, сами «эсеры» (производное от их официального названия «социалисты-революционеры») были еще теми «борцами за права трудящихся». Нет, с царской властью они действительно воевали не на шутку – правда, преимущественно путем массового террора. Живо напоминая этим своих идейных предшественников, народовольцев, истово веривших, что если запугать царских чиновников, то они либо полностью отдадут власть, либо пойдут на широчайшие уступки народным массам. 
Поскольку же около 80% тогдашнего населения Российской империи составляли крестьяне, именно на них эсеры и ориентировались в своих лозунгах. Главным из которых был, опять же позаимствованный народовольцев – «Земля и воля!»
Отвергая марксизм, эта партия придерживалась «утопических» воззрений на возможность перехода к социализму непосредственно из полуфеодального общества, которое Россия представляла собой даже после формальной отмены крепостного права.
Искренне считая себя социалистами, эсеры даже вошли во Второй Интернационал – международную ассоциацию партий социалистической и социал-демократической направленности. Который, как известно, де-факто самоуничтожился, когда якобы «левые» депутаты с началом Первой мировой войны позабыли о прежде декларируемой верности идеям братства трудящихся всех стран. И проголосовали за военные кредиты, необходимые для начала войны в интересах буржуазных элит своих стран, для сохранения своей власти решивших натравить трудящихся разных национальностей друг на друга, одев их в военные мундиры враждующих армий. 
К слову сказать, ярчайшим представителем такой политики был и господин Керенский – глава Временного Правительства, созданного Думой после победы Февральской революции, как раз и принадлежавший к партии эсеров. Который также был приверженцем «войны до победного конца», оттого вплоть до конца своего бесславного правления и пытался организовать одно наступление на русско-немецком фронте за другим, несмотря на то что именно его реформы практически разложили доставшуюся этому политикану в наследство от царя армию. 
В противовес эсерам «обычным» (позже их начали называть «правыми») группировка «левых эсеров» – вначале выделившаяся в отдельную фракцию, а затем и в полноценную партию – называла себя «интернационалистами». То есть наряду с большевиками, они выступали за прекращение радикально надоевшей простому народу, платящей за интересы правящих буржуазных элит своими жизнями на фронтах, Империалистической войны. А потому и поддержали Октябрьскую революцию и даже вошли в состав первого правительства Ленина, имея там весьма солидную долю в семь «портфелей».

***

Но, как оказалось, «дыхалка» у этих новоиспеченных «интернационалистов» была слишком слабой. Когда в ответ на чаяния широчайших народных масс Совнарком издал «Декрет о мире», для его реализации пришлось начать переговоры о прекращении военных действий с кайзеровской Германией. 
Брестский мир, подписанный с немцами зимой 1918 года, был, конечно, «похабным» – по признанию самого Ленина. К сожалению, другие варианты были еще хуже. Армии после реформ Керенского у страны уже практически не было. Ведь, право, называть таковой сборище вооруженных людей, самих избирающих себе командиров и принимающих решения о выполнении или невыполнении их приказов на общих собраниях – это даже не «казачья вольница», там в походах власть атамана, пусть ранее и избранного, была незыблемой и беспрекословной.   
А вот у Германии армия на тот момент еще была и, несмотря на военные неудачи, оставалась очень дисциплинированной и боеспособной. Так что продолжение военных действий против такой силы означало почти с неизбежностью кошмарную перспективу овладения немцами российских территорий как минимум до Урала – согласно планам берлинских стратегов перед началом Первой мировой.
К тому же, как указывалось выше, простому народу уже до смерти надоело гнить в окопах за чужие интересы. Пусть даже далеко не все простые солдаты и знали, что петербургские элиты ввязались в эту, в общем-то, абсолютно ненужную России войну, оплачивая тем самым кабальные кредиты еще конца XIX века от французских банкиров, втянувших нашу страну в Антанту.
Но как же так называемые «эсеры-интернационалисты» умудрялись видеть этот самый «интернационализм» в продолжении мировой бойни за интересы мирового капитала, в которой должны были гибнуть трудящиеся противостоящих стран? Странный какой-то «интернационализм», в духе все того же Второго Интернационала, де-факто порвавшего с международной пролетарской солидарностью…

***

Левые эсеры защищали интересы крестьян от большевистской продразверстки? Сорри, но вообще-то, это явление появилось в России еще в конце 1916 года – решение еще царского правительства, когда продовольствия, закупаемого для нужд фронта и городского населения чисто «рыночными» методами, стало откровенно не хватать. Да и не могло хватать, поскольку подавляющее большинство крестьянских подворий жило «натуральным хозяйством», делая почти все необходимое для скудного образа жизни самостоятельно, при том, что почти весь выращенный урожай уходил, опять же, на собственное потребление. «Товарное зерно» и другое продовольствие поставляли на рынок для продажи лишь крупные помещичьи хозяйства – агро-латифундии, да деревенские «кулаки». 
После «Декрета о земле», ликвидировавшего помещичье землевладение и раздавшего землю крестьянам, ситуация изменилась мало. Технологии времен Ивана Грозного, когда даже плуг был для многих недостижимой роскошью, а вспашка земли производилась допотопной сохой, не позволяли нарастить урожайность и, соответственно, товарное производство. Отсюда – печальная необходимость продолжения продразверстки, введенной еще при царе.
Но, кстати, одной из причин недовольства левыми эсерами стала опора большевиков в сельской местности на «Комбеды» («Комитеты бедноты») в противовес официальным Советам, власть в которых очень быстро захватили выдвиженцы «крепких хозяев» – преимущественно кулаков. То есть эти якобы «социалисты» де-факто выступили на стороне явно мелкобуржуазных и откровенно контрреволюционных слоев сельского населения, у которых само слово «социализм» вызывало разве что «зубовный скрежет».  
Так что к моменту рассматриваемого мятежа «социалисты-революционеры-интернационалисты» соответствовали названию своей партии приблизительно так же, как и «морская свинка» из популярного анекдота, которая, как известно, «и не свинка – и не морская». Точно так же и «левые эсеры» к лету 1918 года превратились в обычную мелкобуржуазную партию, стоявшую на контрреволюционных и отнюдь не интернационалистических позициях из-за поддержки ими империалистической войны до победного конца. 

***

Именно в этом и кроется главная причина поражения их мятежей. Они и сами понимали, что победить могут разве что чудом, и тщательно выбирали время своего выступления. Например, под национальный латышский праздник «Лиго» – когда, по их ожиданиям, самые боеспособные и верные революции «Красные латышские стрелки» должны были отдыхать в этот любимый ими день.
Учитывалось также и то, что большинство войск в июле было выведено в летние лагеря, так что быстро собрать их обратно было довольно проблематично. Да и вообще, в городах, в том числе и в Москве, влияние эсеров было исчезающе малым. Так что до сих пор историки спорят: действительно ли они хотели захватить власть полностью? Или путем убийства немецкого посла спровоцировать начало войны Германии с Советской Россией, поставив правительство Ленина перед фактом и, тем самым, навязав ему губительную волю руководства своей авантюрной партии?
Но когда планы мятежников рухнули (правительство Германии удовлетворилось извинениями Совнаркома, а руководство ВЦИК и самого Ленина эсерам арестовать не удалось), и так незавидная монолитность мятежников стала рушиться практически ежеминутно. Вплоть до того, что рядовые путчисты, охранявшие арестованных Дзержинского и Лациса, в конце концов сами им же и сдались, не выполнив приказ об их расстреле перед позорным бегством своих главарей.
Так что уже 7 июля, несмотря на первоначально трехкратное превосходство левых эсеров над верными Советской власти частями (1800 штыков против 600), мятежники частью разбежались, частью сдались. «По горячим следам» в тот же день было расстреляно чуть больше десятка самых активных путчистов, остальные (в том числе и руководители их партии) отделались, что называется, «легким испугом», символическими сроками наказания, зачастую условными.
Можно заметить, что такой гуманизм дал свои плоды – значительная часть «левых эсеров» предпочла сделаться настоящими революционерами и интернационалистами, став членами партии большевиков. Хотя «слова из песни не выкинешь», и наиболее непримиримые борьбу не прекратили – уже 30 августа эсерка Фанни Каплан стреляла в Ленина, ранив лидера революции в предплечье…
Так или иначе, но ликвидация левоэсеровского мятежа спасла страну от тяжелейших последствий в виде практически неизбежного военного поражения с потерей огромных территорий и гибелью революционных завоеваний. А с очень большой вероятностью – и полного распада и утраты субъектности территории бывшей Российской империи, обреченных при таком сценарии на «внешнее управление» теми или иными зарубежными «центрами влияния».
А что до «установления диктатуры одной партии», так ведь в РСДРП(б) практически вплоть до конца 20-х годов существовала широчайшая свобода фракций, дававшая возможность иметь собственное мнение по целому ряду важных вопросов. Да и позже внутрипартийную демократию тоже никто не отменял, другое дело, что последняя после подавления левоэсеровского мятежа вплоть до последних лет СССР уже не грозила появлением откровенно контрреволюционных и буржуазных уклонов…

Художник: В. Захаркин.