Из новой книги «ПРИХОДИНКИ»

«Знак» 

Наш приход не забрал мир с местным предпринимателем. Бизнесмен держал в помещении обкорнанного, без куполов и колокольни храма «Сытную лавку» и годами извлекал немалый барыш, гоня на продажу водку, мясо, сигареты. В отделение «Росреставрации», на чьем балансе числился храм, от лихого арендатора капала денежка, и все заинтересованные лица были довольны.
Хотя приходская община официально создана и зарегистрирована, в сам храм ходу нам нет: еще на целый год сохраняется у предпринимателя срок аренды. И в очередной церковный праздник бежал к нему «на прием» наш староста и просил униженно позволить отслужить молебен возле стены храма снаружи.
Но вот бизнесмен угодил однажды в «автопеределку», выпутался еле живым и, выздоровев, принес и вручил настоятелю ключи от храма:
– Магазин съехал! Забирайте помещение досрочно!..
И все-таки подводит человека «ретивое»! Про «знак свыше», по собственному выражению, бизнесмен вскоре забыл, ревниво поглядывая, как в храме постепенно налаживается церковная жизнь. Вроде б как ждал прежний хозяин, что «наиграются» в свои игрушки пришлые люди и уйдут восвояси, всё останется по-прежнему.
Да не тут-то было! И прихожан прибавляться стало…
Территорию вокруг храма обступал высоченный забор из металлического профиля, ворота, как на «зоне», раздвигались с помощью электромотора. «Квадратные метры» земли предприниматель успел в свое время по дешевке хитроумно выкупить у города, понастроить на них кирпичные гаражи. Строения он сдал в аренду, и теперь копошились в них автомеханики, чиня автомобили.
– Вы по моей территории ходите в храм! – заявил он нам на полном серьезе и вид такой сделал, что впору – платите наличкою «проходные» или по воздуху летайте. А раз не хотите платить – взял и подломил ломиком электропривод у ворот; теперь это тяжеленное полотнище надо было отодвигать вручную. Автомеханики, наши соседи, ребята здоровые: им ворота задвинуть или отодвинуть – раз плюнуть. Да вот беда – на работу они приходят поздно, а нам службу начинать спозаранок.
И налегает героически отец настоятель плечом на торец железного полотнища. Скрежещет препятствие, не поддается, силенки требует… Тут на помощь поспешает дед Геннадий. Это ему, наверное, кажется, что он быстро движется, на самом деле еле бредет. «Божиему одуванчику» годков более чем порядочно. В храме он с женою, тоже «одуванчиком», одни из первых прихожан. И на службу, как правило, приходят первыми. Он был когда-то давно секретарем райкома компартии, она – инспектором детской комнаты милиции. Потеряли единственную дочь, внука, остались в глубокой старости одни. Ожили, когда рядом с домом храм открылся. Ходят старички в его гулкой пустоте, целуют иконы, шепчут слова молитв, затепливают в помин душ близких и родных на панихидном столике свечи. И полегче им: может, не так остро одиночество и оставленность в этом мире ощущаются. Приводит Господь людей к вере неисповедимыми путями…
– А ну, помогай, жена! – призывает глуховатый дед супругу и упирается руками в торец полотнища ворот рядом с настоятелем. – Нет такой преграды в борьбе с капитализмом, чтобы не преодолела партия!
Присоединяется еще бабушка, и ворота нехотя, со скрежетом, отворяются…
И так почти каждое утро. Пока предприниматель, видимо, ждет очередного «знака».

Месть атеиста

В нашем городе местные писатели собрались восстанавливать полуразрушенный храм. Создали общину, получили настоятеля.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело подается, тем более доброе. Богатенькие «буратино» – спонсоры толпой не набежали, а у иного писателя сейчас в кармане – вошь на аркане. Но все-таки старались, что могли – делали. Перво-наперво богослужение в изувеченном до неузнаваемости храме было восстановлено; вместо иконостаса алтарь отделила простая занавеска. А снаружи и говорить нечего: стены ощерились карминно-красными выбоинами кирпича, на крыше березки растут. И все-таки народ в окрестностях стал называть храм «писательским», раз там обретались кудесники слова.
Здание храма уцелело каким-то чудом посреди «дворянского гнезда» – обиталища бывших партийных и советских номенклатурщиков. Кто из них взирал на оживающий храм с молчаливым равнодушием, кто – с ехидной усмешечкой. А один – восьмидесятилетний, но еще шустрый старикашка однажды налетел на настоятеля петухом:
– Где виден труд ваших писателей в деле восстановления церкви? Где купола, где «леса» по стенам? Писатели же богатые люди, что это жалеют «отстегнуть» на ремонт?!
– Помилуйте! – возразил настоятель, тоже писатель. – Откуда у них большие деньги? Живут, нищенствуют.
– Враки все! – не унялся старикан и принялся считать деньги в чужих карманах. – Вон, у председателя вашего союза сын – бизнесмен, да и у других щелкоперов – родственнички тоже небедные.
Выяснилось, что старикашка этот был в молодости и в зрелых годах флотским замполитом и наверняка морячкам ахинею о вреде религиозного дурмана истово втюхивал, а сейчас, поди ж ты, о храме Божьем стал радеть. На службах он никогда не стоял, а все вот так налетал с набега на настоятеля. И стал кляузы во все инстанции строчить, на что оказался редчайший мастер.
Начальство, от греха подальше, перевело настоятеля на другой приход; община захирела: все точно рассчитал старый атеист – поражу пастыря, и овцы разбредутся. И, похоже, потерял всякий интерес к храму, больше вблизи его и не видывали. Добился вроде своего.
А все дело-то оказалось вот в чем. Как и многие стариканы на склоне лет, вообразил он себя «писателем», стал своими опусами местное отделение союза писателей заваливать. А наши писатели к графоманам жестки и суровы: пожалуйте-ка в «корзину»!
Вот и удумал старикан отомстить, раз не взяли его в свои досточтимые ряды…

Молитвенно!

Отец Василий, настоятель храма, из музыкантов, в прошлом преподавал в консерватории. Любая фальшивая нотка, проскочившая во время совершения службы, вводит его в расстройство.
Недавно рукоположенный во диакона отец Федот – из армейских прапорщиков. Грубоват, голосина ровно труба, и с музыкальным слухом он не в ладах, не иначе медведь на ухо наступил.
Страдальчески морщится от диаконских рулад на утрени отец Василий, но куда денешься – надо новорукоположенного диакона учить.
Возгласив на каноне с солеи перед Богородичной иконой – «Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим!» так, что вздрогнули подвески на паникадиле, возвращается в алтарь Федот, покадивши храм.
– Отец Федот! – трагично вздыхает отец Василий. – Не надо так орать «Богородицу и Матерь Света…», как будто взвод солдат в атаку поднимаете. Благоговейно, молитвенно надо…

Вера

Отец Федот, хотя и в зрелых уже годах, но диакон еще «молодой», всего с неделю. Утомился, видать, с непривычки на службе. И петь с прихожанами «Символ веры» на солею застеснялся еще выйти, притулился передохнуть на табуретке в уголке алтаря. Батюшка служит с ним тоже молодой, ничего не скажет, не попеняет. А так хоть на пару минут гудящие с непривычного долгого стояния ноги ныть престанут.
Но в это время в алтарь заходит настоятель отец Василий:
– Отец диакон, где ваша вера?
– В садике, – отвечая, вскакивает с табуретки смущенный, как провинившийся школьник, Федот.
– Где-где? – не понимает растерянный настоятель.
– В садике. – повторяет отец Федот. – В школу еще младшую дочку не берут, мала.

Примета

Дама – бизнес-вумен: пусть за пятьдесят, но внешность броская, иномарка – шикарная. Приходит в храм исправно по воскресениям; стоит на службе, повязавшись платочком, – скромная овечка.
Говорит:
– Я, батюшка, как истинная христианка, во всякие там приметы не верю. Пусть черная кошка дорогу перебежит или тетка с пустым ведром навстречу попадется или ваш брат-поп рясой где-нибудь на углу зачернеется – все равно еду прямо! И не подумаю трусливо объезжать за квартал, как другие!
Едем как-то с этой дамой за попутье по делам. Навстречу узкий проезд через туннель под железнодорожными путями, по ним неторопливо тянется состав. Дама вдруг отрывает руки от руля, плюет в ладони и оглушительно хлопает ими.
– Это зачем? – удивляюсь. – Чтобы поезд на нас, не дай Бог, не упал?
– Да нет! К деньгам это! К прибытку! – восклицает прихожанка.

Монашкина ходьба

Часто можно видеть где-нибудь в парках бодро шагающих бабулек с лыжными палками в руках. Скандинавская ходьба. Говорят, помогает жизненный тонус удерживать и к долголетию стремиться.
Но почему-то хочется думать, что придумали ее не финны, а наша русская баба Дуня. Сухонькая, всегда в темного цвета одежде, укутанная по самые брови черным платком, жила она в маленьком, переделанном из амбара, домике. Соседки рассказывали про нее: что в юности она на каком-то полустанке спрыгнула с замедляющего ход поезда, и замоталась при этом ее длинная коса за подножку вагона. Так и поволоклась Дуня по насыпи вслед за набирающим скорость составом. Взмолилась: мол, жива останусь – жизнь Богу посвящу! И… отцепилась.
Монастыри в ту богоборческую пору были закрыты, стала Дуня монахиней в миру…
Нам она запомнилась бодрой старушкой с двумя батожками в руках и котомицей за плечами, семенящей по бездорожью в храм за несколько километров от нашего городка. Неизменно – и в непогоду, и под палящим солнцем, шепча молитву.
Никто не мог бы сказать: сколько было монахине лет? Пока однажды на избирательном участке – в советское время все обязаны были придти и проголосовать за одного-единственного кандидата – председатель комиссии, сверив Дунин паспорт со своим списком, не произнес во всеуслышание то ли потрясенно, то ли восхищенно:
– Вы знаете сколько этой бабушке лет? Не поверите, сто три!..
Вот вам и ходьба. С молитвой на устах только.

На требах

Отец Евгений – священник новоначальный, недавно рукоположенный, так что еще не вся многочисленная его родня об этом знала, тем более дальняя.
Но рано или поздно разнеслось это известие: из городка в соседней области прилетел звоночек – срочно приезжай соборовать и причащать двоюродную бабку. И хоть свой храм в том городке имеется и свой священник, но старушка желает, чтоб непременно родственник таинства совершил.
Что делать, запрыгнул батюшка в личную потрепанную легковушку и, сотворив молитву, двинулся вперед на север, за двести верст.
Подъезжая уж к тому городку, он вспомнил вдруг, что впопыхах забыл прихватить с собой дароносицу – ковчежец с Причастием, но обрадовался, завидев на околице храм, по всему виду действующий.
«Собратья выручат!» – решил уверенно.
Да не тут-то было! Местный священник, ровесник отцу Сергию, взглянул на него подозрительно: в наше время подрясничек надеть и выдавать себя за служителя Церкви любой прощелыга может.
Удалось доказать кто есть кто, вновь загвоздка возникла: бабушка-то та – атеистка, коммунистка, только что вслед священникам не плевалась. Но крещена, видно, в детстве, раз, когда приперло, про Бога вспомнила.
Подсел собрат в машину к отцу Евгению; поехали к бабушкиному дому вдвоем:
– Ты служи, а я присмотрю – мало ли что!
Приехали. Лежит бабулька: ручки сложены, глазки прикрыты. Родова кое-какая в прихожей топчется.
Пособоровал отец Евгений болящую, «глухую» исповедь от нее принял, епитрахиль ей на голову накинул и разрешительную молитву прочел. Причастил Святых Христовых Тайн с помощью собрата бабушку, вроде бы дышащую совсем на ладан.
И – о чудо! Старушка вдруг легко поднялась с кровати, шустро задвигалась по горнице, даже прикрикнула на своячениц:
– Вот что родная кровь-то делает! На ноги поставила! Я теперь в церкву все время ходить стану!.. Эй вы, нагрузите-ка нашему родному батюшке всякой снеди в багажник машины!
И только что сама первая в подпол за соленьями да вареньями не нырнула.
Отец Евгений, тот оторопело и с испугом уставился на ожившую причастницу, но местный собрат был опытнее и собраннее и потому изрек:
– При чем тут родня? Ты, бабушка, Христа в себя приняла.

Нет худа без добра

Новичок – юный алтарник спрашивает удивленно у старого настоятеля:
– Батюшка, в церковной ограде в каждой из четырех стен – свои ворота. Похоже, их никогда не открывают: замки заржавленные висят. А мы только в калитку ходим. Почему?
Настоятель грустно улыбнулся и повел рукою:
– Что видишь окрест с храмовой горы?
– Луга, а где и заросли березняка и ивы – не продраться!
– А представь, там раньше деревни стояли, многолюдные, и там, в которой-то стороне, справляли на особицу церковный праздник. Вот и шли люди на богомолье в храм через «свои» ворота. А потом… Выбила жизнь жителей из деревень, а следом и дома разрушились без хозяев.
– Тогда как наш храм-то смог уцелеть?
– В минувшие войны, финскую и отечественную, НКВД свои архивы в подвалах хранил; ограду колючей проволокой поверху обнесли и часовых выставили. Уж не пускали и богомольцев, но зато никакой местный горе-активист не позарился. Все в храме уцелело… Нет худа без добра.

В бегах

Прихожане идут обычно прямиком в храм Богу молиться, но иногда появляется «захожанин», кто в обширном церковном дворе, сосредоточенный, топчется на месте и, едва завидев батюшку, подлетает к нему, пламенея красноносо:
– Не хватает немного денег до родины добраться! – с самым жалостливым видом посетует, а то и слезу смахнет.
Такого бедолагу издали видно, и на приличный куш ему явно рассчитывать не приходится. Но вот однажды кто-то осторожно тронул батюшку за рукав рясы и с восточным акцентом сказал:
– Выручай, брат! Мулла я бывший, крещение принял. Земляки следом идут, не простят. Уехать мне надо срочно из вашего города! Спасай!
Батюшка от такого натиска растерялся, и, что говорить, на выручку пришел: «позолотил» протянутую руку.
На другой день он позвонил по делам настоятелю соседнего храма и упомянул о происшедшем.
– Так от меня только что такой же бегляк ушел! – тоже растерянно ответил тот.
– А давай-ка мы позвоним отцу… (Он назвал имя настоятеля третьего храма).
Что был за ответ, догадаться не трудно.
Ловок же, мужик! Воистину, голь на выдумки хитра!

Женская душа – загадка

Женский извиняющийся голосок из телефонной трубки:
– Нам надо бы освятить офис бухгалтерии! Но… только, чтоб начальница не заметила. Она у нас, знаете, такая страшная атеистка!
Ладно, сделаем, раз просят и вопиют. Наверное, так наш брат в богоборческие времена частенько по требам ходил: полы подрясника за пояс подоткнуты, под плащом не видно; в портфеле – кропило и банка с крещенской водой.
В офисе на втором этаже небольшого особнячка пять настороженных барышень средних лет сидят за столами.
Облачаюсь, беру кропило.
– А можно мы дверь на замок запрем? Вдруг кто из сослуживцев заглянет и «заложит» нас начальнице.
– Строга?
– Не то слово! Люта!
– А что свой офис надумали освятить, хоть и сами боитесь?
– Так, чтобы мир промеж нами был! Да и начальница, может быть, смягчится…
Чин освящения благополучно завершен, напоследок окропленные святой водичкой дамы вытирают капли с личиков.
– Ох, начальница, легка на помине! – выглянув в окно, ахнула одна. – Сегодня, как назло, с обеда раньше времени прикатила.
Опять умоляющие взгляды.
– Не переживайте, не подведу!
«Маскируясь», выхожу на крыльцо настороженно и, норовя проскочить незамеченным, краем глаза ухватываю женщину, выбравшуюся из иномарки.
Так это ж одна из наших прихожанок! Правда, бывает она на службах в храме не часто. Обычно придет среди дня, затеплит перед иконой свечу и стоит смиренной овечкой, молитвенно сложив руки.
Непостижима женская душа.

«Мафиози»

Глеб – мужичок простецкий. Возьмет благословение у настоятеля храма и тут же того по плечу приятельски хлопнет:
– Как житуха, батя?!
Сухонький фигуркой, незавидного ростика, но с грубым, как у пропитухи, басом; шалые глаза – навыкат. Явно по нраву ему, что и церковная приставка «отец» к имени его приклеилась. Отец – настоятель, отцы – клирики, отец – диакон, а он, стало быть, пусть и не гордо, отец – сторож.
В сторожке своей, неся службишку, Глеб ночами скучал. Возле храма спокойно, тихо, никакой ворог через ограду не лезет. Подремать бы можно до рассвета, да вот беда – бессонница. Притащил тогда «отец сторож» маленький телевизор, выставил антенну, и давай ночами напропалую сериалы смотреть, переживать да ахать.
И досмотрелся так однажды…
В разгар вечерней службы, когда настоятель на полиелее кадил храм, глуховатая бабушка-смотрительница его остановила и громким шепотом возвестила новость, испуганно округляя глаза:
– Там отец сторож наш Глеб, выпимши, заперся в сторожке и требует, чтобы немедля принесли ему зарплату! И чтоб – в чемоданчике!
– Прямо мафиози какой выискался! – проворчал настоятель. – Пусть проспится! Будут ему завтра и зарплата и чемоданчик. В дорогу!
Настоятель с виду суровый, но душой добрый, отходчивый.
Поутру прибредет Глеб – повинная головушка, пробормочет, потупив покаянно взор:
– Ты это, прости меня, батя?! А?
Потащит он из сторожки злосчастный телевизор и демонстративно брякнет его в мусорный бак. Даже свою получку предложит на нужды храма отдать. И поклянется, что с «зеленым змием» проклятым ему больше не по пути.
Смягчится сердце настоятеля: все-таки какой-никакой, но брат во Христе.

Сила слова

Весна 1993 года. Стылая высь кафедрального собора – музея. В алтаре в ожидании архиерея служащая братия перетаптывается с ноги на ногу, от дыхания – пар клубами. На улице вовсю бушует весна, поздняя Пасха, а внутрь храма тепло не пропускают толстенные стены. Поморозня такая, что счастливчик тот, кто догадался зимнюю обувь надеть.
В поддерживаемой иподьяконами мантии, гулко ступая по истертым каменным плитам пола, идет к разверстым царским вратам владыка. Архиерею за восемьдесят лет; все, и духовенство и прихожане, знают, что это его последняя служба, пришло ему время уходить на покой.
– Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе!
Восторженно, ликуя, разносятся по храму пасхальные песнопения.
Владыка стоит перед Престолом, прикрыв глаза, сокровенно шепча молитву.
– А владыченька-то наш за годы управления епархией ни разу порога этого собора не переступил, – шепчет мне старый протодиакон. – Ему там про старинные фрески, про все прочее рассказывали, а он ответил, как отрезал – в свой кафедральный собор я войду как правящий архиерей, а не как в музей турист! Точно слово дал! И дождался вот, свершилось. Сподобил Господь!
Службы пасхальные недолгие, и эта Великая Вечерня скоро подошла к концу. Владыка провел рукой по седой бороде: что-то блеснуло в ней. То ли это изморось от дыхания растеклась каплями, то ли слеза ненароком скатилась.

Непробиваемая

В восстанавливаемом храме любому трудяге рады. А уж безвозмездному-то – вдвойне. Но тут если человек с норовом попадется, тогда терпи, настоятель! У такого на всякую свою промашку найдется железный довод.
Кира против древних бабушек-прихожанок – пенсионерка «молодая». В меру грубоватая, в меру разговорчивая, к холоду в слабо отапливаемом храме неприхотливая, мзду не требует – в общем, вроде бы, на месте за церковным «ящиком» стоит. Но и за словом в карман в разговоре с настоятелем не полезет…
На всенощном бдении забрели в храм два красноносых ханурика. В затрапезной одежонке, перетаптывались они с ноги на ногу вблизи свечного «ящика», даже и перекреститься пытались. Потом одному из них вдруг «поплохело». И не товарища своего, а Киру умоляюще-ласково попросил он проводить его на свежий воздух. Недаром говорят, что доброе слово и кошке приятно: Кира участливо подхватила невзрачного мужичка под локоток и повлекла в притвор, беспечно оставив свой «боевой пост». Этой Кириной промашкой и воспользовался напарник – схватил со стола фанерный ящичек с пожертвованиями и запасным выходом рванул на улицу.
Догнать злоумышленника было некому – в храме молились несколько древних бабуль, а Кира, нисколько не смущаясь, даже попеняла в ответ на упреки настоятелю:
– Я за свечки отвечаю. Пропала хотя бы одна? Нет. А ящик вам привязать надо было… Да и набралось там мелочи с горсть. Глядишь, неимущим бомжам сгодится на хлебушко!..
А вскоре опять катавасия с этой Кирой приключилась. Подарили храму накупольный крест. Ржавый, с облупившейся краской, он сохранился где-то каким-то чудом от богоборческих времен. С реставратором договорились, восстанавливать крест он вызвался безвозмездно, а пока решал, что да как делать, крест прислонили к стене внутри храма своего часа ждать.
Дело это растянулось надолго, реставратор все раздумывал, как к работе приступить, а другого, за плату, нанять приходу не по карману.
Однажды настоятель зашел около полудня в храм и… обомлел. Креста на месте не было!
– Где?! – возопил он и указал рукой Кире на пустое место.
– Мужик тут один забежал, взвалил крест себе на плечо и унес, – спокойно ответствовала Кира.
– Куда? Зачем? Да и кто, без благословения? – удрученно восклицал настоятель и упрекнул Киру: – Ты-то для чего тут поставлена? Воспрепятствовать похитителю должна, а у тебя из храма хоть все уноси!
– А если б он меня по «кумполу» наладил? – отбояривалась насупленная Кира. – Что ценнее – жизнь человеческая или металл?
В это время в храм вбежал запыхавшийся молодой человек. И – к батюшке.
– Я крест в свою мастерскую увез. Моя машина поломалась, попутку пришлось нанимать. Решил – буду реставрировать безвозмездно, во славу Божию! Извините, я торопился, благословения вашего не смог подождать.
– Вот видите! – торжествующе попеняла настоятелю Кира. – А вы расстраивались!..

Задача

Перед Троицей, в родительскую субботу, красноносый, с «помятым» лицом, мужичок, озираясь, бочком, подошел к церковной лавке.
– Это самое… – просительно взглянул он на продавщицу и высунул из кармана горлышко «Столичной». – Освятить бы ее, а? Батьку помянуть на погосте собрался.
Продавщица, дама крупная, с громовым голосом, насмотрелась на своем рабочем месте всяких чудаков и особо церемониться с ними не привыкла.
Короче, сам не ведая как, оказался испуганно-взъерошенный мужичок за церковной оградой не солоно хлебавши. И тут столкнулся нос к носу со священником.
– Вот, батюшка, турнула меня ваша продавщица ни за что ни про что! – пожаловался он и рассказал почему. – Я же как лучше хотел… И отец у меня верующий был.
– Твой отец обрадовался, если б ты к нему не с выпивкой пришел, а с молитвой! – ответил, как отрезал, священник.
Осталось мужичку озадаченно маковку свою чесать.

Тактик

Заштатный протоиерей отец Василий изредка служил в нашем храме. Но вот облачение на себя выбирал всегда старое, поношенное. Ребята-алтарники перед его приходом запрячут невзрачное облачение подальше. Ан нет, прибредет отец Василий, разворошит все на вешалке, упорно отыщет то, что ему нужно.
– Батюшка! – отговаривает его настоятель. – Надевайте новое, смотреться ведь совсем по-другому будете! Да и спонсоры сегодня на службу пожалуют, что подумают?
– То и подумают! Больше облагодетельствуют! – отвечает умудренный долгой жизнью отец Василий.

Художник: С. Колесников.