Как Русская православная церковь примирилась с Советской властью

В начале сентября 1943 года положение Церкви в СССР кардинально изменилось – произошла встреча ее иерархов с главой Советского государства, в ходе которой были приняты судьбоносные для Церкви решения. Они, впрочем, были не спонтанными и стали возможными после длительного процесса продолжительностью в четверть века.

Хотя в подавляющем большинстве источников датой встречи иерархов РПЦ со Сталиным называется 4 сентября, это верно лишь отчасти. В этот день, поздним вечером митрополиты прибыли в Кремль. Лидер же Советского государства в это время, по заведенному с начала войны графику, знакомился с текущими военными сводками с советских фронтов и смог принять церковную делегацию лишь в 2 часа ночи уже 5 сентября.
Однако пенять Иосифу Виссарионовичу за то, что он решил «подержать в приемной, чтобы показать свое место» представительную церковную делегацию, нет ни малейших оснований. Во-первых, потому что до приема у Сталина гостей принимал даже не секретарь Верховного Поскребышев, а сам Вячеслав Молотов, глава внешнеполитического ведомства СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б), бывший глава Советского правительства, которого многие заслуженно считали «вторым человеком в СССР». И который после этой встречи стал фактически главным «куратором» РПЦ со стороны правящей партии Советского Союза – полковник МГБ Карпов (позже повышенный до генерала) все же занимался больше «технической» стороной этого вопроса, а не стратегическими моментами. 
Во-вторых, патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) после звонка ему из Кремля вечером 4 сентября с предложением самому выбрать – приехать ли на встречу немедленно или же в более удобное для него время, предпочел не медлить ни дня.
Хотя, конечно, считать приглашение Сталина неожиданным для церковных иерархов все-таки не стоит. Присутствовали на ней ведь не только митрополит Сергий и проживавший в Москве (в связи с оккупацией) митрополит Киевский Николай (Ярушевич), но и глава Ленинградской епархии (избранный новым Патриархом после смерти владыки Сергия в 1944 году) митрополит Алексей (Симанский). Он провел в своем кафедральном городе все тяжелые дни блокады и ни разу не отменял своего участие в положенных по Уставу богослужениях. То есть митрополита доставили в Москву загодя.
Да и, как сообщают очевидцы встречи, запрошенный Сталиным список священнослужителей, которых по мнению митрополита Сергия необходимо было вернуть к месту своего служения из ссылок, иерарх приготовил заранее, тут же вручив его Верховному Главнокомандующему. Как и положено при мало-мальски серьезных переговорах, их содержание в целом было известно сторонам загодя, как и принятые решения. 

***

Ситуация в стране задолго до сентябрьской встречи в Кремле имела все больше признаков грядущего потепления отношений между Церковью и Советской властью. Например, если к концу 30-х годов на своих кафедрах оставалось всего 4 архиерея, то на Собор 8 сентября 1943 года их приехало уже 19. Пусть даже часть из них и были оперативно освобождены из ссылок. 
Знаменитый врач-архиепископ, святитель Лука Войно-Ясенецкий до осени 43-го оставался и ссыльным, и главным хирургом эвакогоспиталей Красноярского края, и правящим архиереем той же епархии. А вскоре стал еще и Лауреатом Сталинской премии. Что лишний раз указывает на то, что с началом войны атеистическая политика государства уже практически отказалась от подходов «Союза воинствующих безбожников», чья деятельность с 1941 года оказалась почти полностью свернутой. 
5 апреля 1942 года распоряжением военного коменданта Москвы верующим было разрешено в Пасхальную ночь не соблюдать требования комендантского часа, свободно следуя к храмам и обратно. Для сравнения: как следует из данных СМИ и соцсетей Украины, ее власти с началом СВО уже дважды так и не разрешили верующим (даже «своих», ультра-патриотических «церквей»-раскольников!) нормально встретить этот самый светлый христианский праздник. Разве что в формате «зашли в храм до начала комендантского часа – вышли после его окончания».
Была опубликована в советской прессе благодарственная правительственная телеграмма верующим Русской православной церкви за собранные ими деньги на постройку танковой колонны «Дмитрий Донской». Митрополита Николай (Ярушевич) был включен в состав авторитетной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений на советской территории.

***

Меньше всего выдерживают критику тезисы относительно того, что «Сталин опасался, что разрешение немцами открыть православные храмы на оккупированной территории вызовет симпатии местного населения», «разрешение широкомасштабной деятельности РПЦ могло улучшить имидж СССР перед аудиторией стран, союзников по антигитлеровской коалиции». Да этот «имидж» уже после Сталинградской победы и так подскочил на Западе едва ли не до небес! Так что даже летчики, пожалуй, самой антисоветски настроенной Великобритании часто рисовали на своих «Ланкастерах» портрет Сталина (с чем пытались бороться местные «особисты» и командование королевских ВВС) – об этом вскользь писал, например, английский же писатель Лен Дейтон в своей повести «Бомбардировщик».
Правда, Черчилль с Рузвельтом, конечно, действительно спекулировали на теме «религиозной свободы в СССР». Но Русская Церковь, ставшая на путь патриотической поддержки власти собственной страны, им уж точно была не нужна – это обещало англосаксам немалые проблемы в будущем, в ходе никогда не оставляемых ими полностью планов противостояния с Россией. 
Это же так пропагандистки приятно осуждать главного геополитического противника за «отсутствие свободы совести»! Пусть даже речь идёт об отношениях законной власти с не слишком лояльным к ней духовенством. То ли дело у себя, любимых, когда французский король еще в начале XIV века пленил Римского папу за «непослушание», переведя его преемников под свой контроль в Авиньон на целых 70 лет! 
А уже английский король Генрих VIII в середине XVI века сам назначил себя главой Англиканской церкви – в ответ на всего лишь отказ Римского Папы дать ему развод с нелюбимой женой. После чего не подчинившихся «реформатору» многих истовых католиков либо изгоняли, либо сжигали на кострах.
Еще можно вспомнить принятую еще в том же XVI веке и закрепленную Вестфальским мирным договором, завершившим кровавую Тридцатилетнюю войну в Европе в середине века XVII, формулу: «чья власть – того и вера». То бишь право на «свободу совести» имели исключительно тогдашние короли и правящие князья, но даже не более мелкие аристократы, не говоря уже о простом народе. 
Но, конечно же, «это другое»! И к тому же это не мешает европейским «борцам за свободу совести» учить «сирых и убогих восточных варваров», как правильно понимать «свободу» и «совесть». 
Вашингтон и Лондон вынудило к ускорению открытия «второго фронта» в Нормандии не мотивы «свободы совести», а все возрастающая боязнь того, что после «курского перелома» Красная Армия сломает хребет Третьему Рейху самостоятельно. А после этого получит контроль над большинством освобожденных ею стран Европы. Ну а «симпатии населения оккупированных территорий», «упование на чудеса» (вроде перелома в битве за Москву после облета ее самолетом с чтимой (то ли Казанской, то ли Тихвинской) иконой Божьей матери… В этой связи, пожалуй, лучше всего дать слово одному из трезвомыслящих православных батюшек из Москвы, на сайте храма которого, помимо прочего, резонно замечается:

«Дата эта – 4 сентября 1943 года – говорит сама за себя. Она опровергает всё еще повторяемые рассуждения о том, что Сталин вынужден был обратиться за помощью к Церкви потому, что иначе не видел возможности победить врага. Но встреча состоялась не в 1941 году, а после коренного перелома в ходе Второй мiровой войны, после великих побед Красной Армии под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. С этого времени немцы уже только отступали, а наши – наступали». 

Тут можно добавить разве лишь то, что в противном случае православные батюшки-капелланы появились бы в подразделениях Красной Армии еще в самые трудные месяцы 1941 года. А факультеты по их подготовке возникли бы в военных училищах Главного политического управления РККА. Но этого ведь не произошло в реальности...

***

Опять же, постепенный возврат к патриотическим ценностям (как об этом пишет в вышеупомянутой статье сайт Храма Живоначальной Троицы на Воробьевых горах) начался гораздо раньше – до войны.  Когда, например, еще в 1934 году высшее руководство СССР инициировало выпуск нового учебника истории, где дореволюционная эпоха перестала изображаться почти исключительно в черных красках. Напротив – теперь отдавали должное действительно выдающимся людям и событиям.
Но учебник – учебником, а кино и тогда, и сейчас было и остается куда более доходчивым источником информации для тех, кто не очень любит читать. А в 1937-38 годах были сняты, например, не забытые и ныне такие киношедевры, как «Петр I» и «Александр Невский». Главный «саунд-трек» (как сказали бы сейчас) которого с его повторяющимся 
«Вставайте, люди русские
На славный бой, на смертный бой!
Вставайте люди вольные
За нашу землю честную!»
уж никак не повернется язык назвать «вытравливанием русского патриотизма», в чем так любят обвинять «безбожных большевиков» мнящие себя единственно истинными православными (и единственно истинными русскими патриотами, конечно) монархисты-«царебожники».
По большому счету, возврат к нормальному патриотическому воспитанию в СССР произошел вскоре после окончательного разрыва ВКП(б) с «троцкизмом», рассматривавшего нашу страну как стог сена, который должен будет сгореть в пожаре мировой революции. Это не значит, конечно, что советские коммунисты перестали быть интернационалистами, просто они стали реалистами, понимающими, что освобождение всех людей труда в мировом масштабе возможно лишь при условии достаточной экономической и военной мощи Страны Советов. И отказались от самоубийственной роли камикадзе, должных расшибиться в лепешку при попытках мировой революции.

***

Но почему же тогда сближение РПЦ и Советской власти произошло лишь спустя четверть века после Октября? Неужто вся причина в том, что «коммунистические фанатики» из-за непоколебимых марксистских догм были просто обязаны ненавидеть лютой ненавистью верующих в Бога людей, особенно из числа прихожан РПЦ? Да дело, конечно, не в пресловутых догмах. Недаром Ленин говорил, что марксизм не догма, а руководство к действию. Собственно, уже сама победа социалистической революции в России стала серьезнейшим опровержением одного из фундаментальных пунктов трудов «классиков» – о том, что в нашей стране для такой победы еще недостаточно развиты капиталистические отношения, условие возникновения мощного и сознательного пролетариата, «могильщика буржуазии».
И именно Ленин первым на X съезде РКП(б) выступил за прекращение политики военного коммунизма и переход к НЭПу, даже угрожая однопартийцам отставкой в случае несогласия с принятием такого непопулярного для истинных большевиков, но единственно возможного для выхода из тогдашнего кризиса, шага.
И лозунг «Манифеста Коммунистической Партии» 1848 года о будущем «разрушении буржуазной семьи», воспринятый частью большевиков в смысле желательности разрушения семьи вообще, с переходом к «свободной любви», тоже большинством советских революционеров поддержан, мягко говоря, не был.
И дворянское происхождение (а все офицеры Императорской армии были дворянами по факту – согласно Табели о рангах Петра I) ничуть не помешало Советской власти взять к себе на службу добрых две трети дореволюционного офицерского корпуса Сухопутных войск и до 80% флотских офицеров. Но офицеры эти приняли присягу на верность Стране Советов и (за редкими исключениями перехода на сторону «белых») подтверждали эту верность, рискуя своей жизнью на фронтах Гражданской войны.
А вот руководство РПЦ с победой революции, с новой властью, мягко говоря, «не сработалось». Уже в начале 1918 года дошло до ее фактической «анафемы» со стороны высшей церковной иерархии, а первая внятная демонстрация лояльности властям собственного государства была задекларирована митрополитом Сергием (Страгородским) лишь в 1927 году!
 А ведь молиться за «власти и воинство ея» заповедал христианам еще апостол Павел, когда Римской империей правили уж точно враждебно настроенные к ним императоры-язычники.

***

Безусловно, не самое благожелательное отношение со стороны Советской власти к Церкви тоже имело место. Но ведь на то были веские причины: Церковь до вышеупомянутого 1927 года фактически благословляла Белое движение, объединившее злейших врагов борьбы трудящихся за свои права!
В самом деле, когда Гитлер напал на СССР в 1941 году, митрополит Сергий уже в октябре резко осудил поступивших на службу к фашистам православных священников, не признал каноничности церквей, созданных ими под покровительством фашистских оккупационных властей.
А вот в годы Гражданской войны, когда «белые» армии при поддержке Антанты тоже рвались к Москве, абсолютно ничего похожего на осуждение как воюющих с оружием в руках, так и «духовно окормлявших» белогвардейские полчища епископов и священников, позже, после бегства из Крыма составивших «Русскую православную церковь за рубежом», со стороны Церкви не звучало! Как и в начале 20-х годов, когда РПЦЗ призывало «благословенный Запад» начать поскорее прямую интервенцию в преданную ими Родину – для восстановления там монархии. 
Примечательно, что даже после Декларации 1927 года митрополит Сергий еще целых семь лет медлил с введением действенных церковных санкций на зарубежных «раскольников», превративших свою «церковь» в фактический «политотдел» Белого движения в эмиграции. 
И лишь в 1934 году он запретил в служении нескольких иерархов РПЦЗ, но не полностью, а лишь «до суда», который, понятное дело, эта компания проигнорировала. Дождавшись возможности «благословить на борьбу с проклятым большевизмом» (и с собственным народом заодно) поступивших на службу к Гитлеру подельников Краснова и Шкуро. 
Это при том, что сами гитлеровцы к вере относились, мягко говоря, прохладно. Так, Борман в своем меморандуме для всех гауляйтеров и СС, писал: «Национал-социалистские и христианские идеи несовместимы… Если, поэтому, в будущем наша молодёжь ничего не будет знать о христианстве, чьи доктрины во многом уступают нашим, христианство исчезнет само собой». 

*** 

Таким образом, во многом отрицательное отношение Советской власти к РПЦ было вызвано отнюдь не «марксистскими догмами», а реальной враждебностью (или солидарностью с врагами СССР) со стороны, как минимум, многих церковных иерархов и священников. Так что даже принципы Декларации 1927 года подвергались в церковной среде немалой и очень жесткой критике.
Ну так ведь не надо думать, что в советском руководстве сидели люди, не способные отличить настоящую лояльность со стороны церковной иерархии и немалой части активных верующих к своей стране и большинству ее народа, и то, что часто как раз и обозначается термином «декларация», в смысле слов, не подкрепленных реальными действиями.
Никакие серьезные санкции власти против Церкви не были бы возможны, если бы в самой иерархи еще задолго до революции не упустили шанса стать Церковью действительно всего народа, а не только преимущественно его эксплуататорской верхушки. А ведь самые умные представители царского режима такие попытки делали, как тот же полицейский полковник Зубов, при поддержке своего ведомства развернувший достаточно серьезную программу организации «церковных профсоюзов», должных защищать экономические права рабочих, не посягая на незыблемость самодержавия. 
Да только вера широких народных масс в защищающую его от произвола помещиков и капиталистов Церковь практически развеялась вместе с такой же верой «в доброго царя» – после жестокого расстрела массовой рабочей демонстрации с иконами и хоругвями в Кровавое воскресенье января 1905 года. 
А потом, в Гражданскую, смолчавшую с осуждением этого преступления Церковь уже некому было поддерживать – кроме разве что белогвардейцев, проигравших, в первую очередь, потому что так и не смогли заручиться широкой поддержкой даже крестьян, не говоря уже о более сознательных рабочих… 

***

И лишь удостоверившись с началом Великой Отечественной войны в действительно патриотической позиции священноначалия и верующих Советская власть сама сделала шаг навстречу, проведя «совещание на высшем уровне», по итогам которого Церковь получила намного больше, чем ожидали архиереи в своих самых смелых мечтах. 
Возможность избрать Патриарха, организовать полноценное издательство, открыть новые приходы и монастыри, духовные семинарии и академии, и, главное, статус «предпочтительной» для страны Церкви. С последующей заметной помощью вроде бы формально атеистического государства в деле борьбы РПЦ с раскольниками, деструктивными сектами, «церковным сепаратизмом» в национальных республиках и т.д.
Как метко замечал один из прежде самых известных «спикеров» нынешней РПЦ диакон Андрей Кураев, «Церковь до 1991 года была единственной легальной оппозицией в СССР». Действительно, несмотря на периодически возникающие «трения» (особенно при фактическом нео-троцкисте Хрущеве), государство мирилось с тем, что ее иерархия и верующие вполне открыто не разделяют, частично или даже полностью, коммунистической идеологии. Тем не менее расценивали верующих за их реальный патриотизм в качестве «попутчиков» – как в дореволюционные годы в РСДРП(б) называли сочувствующих революционным идеям людей, не состоявших по каким-то причинам в партии.
А апофеозом такого поворота в церковно-государственных отношениях и стала встреча в Кремле в сентябре 1943 года…