Протоиерей Александр Авдюгин: «Нельзя писать о конкретном человеке»

Какое влияние военные годы оказали на прихожан православных храмов Донбасса? Способно ли литературное творчество содействовать в борьбе с неоязычеством и оккультизмом? Как реагируют читатели, узнавая себя в персонажах художественных произведений? Ответы на эти и многие другие вопросы читайте в эксклюзивном интервью «Камертона» с писателем и публицистом, настоятелем православного храма Иоакима и Анны в городе Ровеньки Луганской Народной Республики, протоиереем Александром Авдюгиным.

– Отец Александр, вы инженер по автоматике и телемеханике, работали на телезаводе, потом на шахте, после чего стали священником. Расскажите, что послужило отправной точкой для столь серьёзного шага?

– Дело в том, что с раннего детства моим любимым и постоянным увлечением были книги. И слава Богу, что они из увлечения переросли в насущную необходимость всей жизни. Естественно, в соответствии с возрастом тематика книжная менялась, но у меня были «подсказчики» – мои родители. Книга в нашей семье была и есть на первом месте. Школьные годы даровали мне удивительную учительницу по русскому языку и литературе. Её, естественно, звали Мария Ивановна, и именно она привила мне любовь к русской классике. 

Большую роль сыграло и то, что даже в советские времена у меня была возможность читать то, что тогда не издавалось, с библиотек изымалось и запрещалось. Старшие классы, армия и студенческие годы – это более серьёзное познание русской классики, а также христианской литературы, которая правдами и неправдами, через «железный занавес» попадала в Союз.
Евангелие впервые держал в руках, будучи старшеклассником, а вот читать Писание уже серьёзно начал после армии. Если брать духовную литературу, то был такой журнал – «Вестник христианского движения» и православные издания Джорданвильевского монастыря (США), которые распространялись, по сути, подпольно. 
Так что к вере я пришёл через книгу, где во главе угла была русская классика. Ведь, по сути, любое произведение наших известных писателей XIX века было с христианской основой. Любая книга ищет своего читателя. Меня же, уверен в этом, Господь направлял, предлагая, прежде всего, читать книги, рассказывающие о вере и ведущие к ней. Прежде всего это Достоевский, его «Бесы» и «Братья Карамазовы». «Бесы» в то время были изданы только в академическом издании, которое достать было довольно трудно. Они не печатались в советское время, не изучались в школе и институтах. Об этом романе Фёдора Михайловича старались вообще не вспоминать. 
Ну а потом, позже, с взрослением, досталось мне самиздатское издание русского писателя Сергия Нилуса, писавшего, прежде всего, о монашестве, о преподобном Серафиме Саровском и Оптинском монастыре. Евангелие стало понятней, связь Ветхого Завета с Новым, то бишь вся Библия стали житейской необходимостью. Окончательно ушло в небытие материалистическое определение того времени, что бытие определяет сознание и земную жизнь. 
К вере и православию привели наша классическая проза, наша культура и духовная литература.
Если же ещё проще – Бог привёл.

– У Вас за плечами уже более 30 лет приходской жизни. Скажите, за эти годы общий портрет прихожан как-то изменился?

– Конечно, изменился. Прихожане – это уже не те бабушки, которые сберегли церковь во времена гонений на веру. Они уже отошли в вечность. Сейчас прихожане – это, по большей части, комсомольцы 60–80-х годов. Да и молодёжь пошла умненькая, ей мало объяснений, что нужно верить по традиции, как верили твои близкие и дальние предки. Этого мало. Они постоянно в духовном поиске. Вопросы задаются очень серьёзные. Изменились прихожане, изменились и священники. Священникам, которые служили в 50–60 годы, было бы сейчас очень сложно. Хотя подвижники веры и благочестия в любой период нашей истории есть и будут. Иногда вопросы прихожан и в тупик ставят, приходится извиняться, обещать, что смогу ответить позже, когда проконсультируюсь с более опытными священниками или найду ответ в Писании или у Святых Отцов. Так что прихожане очень изменились в интеллектуальную сторону. И это радует.

– А если по возрастному срезу? Они стали моложе или прежний возраст сохранился?

– Дело в том, что я служил на двух приходах. В сельском приходе контингент был или старше меня, или моего возраста. А здесь – центр Ровеньков. Храм стоит на центральной аллее. Он небольшой, но вокруг многоэтажные дома. Наш контингент, прежде всего, медики, учителя, представители городской интеллигенции. Конечно, больше тех, кому за 50. Но и молодёжи достаточно. Постоянно вижу молодых в храме, многих знаю, количество мужчин стало больше. По возрастному цензу, а мне семидесятый год пошёл, уже многие мне в дети, а то и во внуки годятся.

– А военные годы оказали какое-то влияние?

– Конечно, оказали. Смотрите, Ровеньки до 2014 года – это в районе 85–90 тысяч жителей. После 2014 – 45 тысяч максимум. В городе 8 храмов, и ни один из них не закрылся. Я не говорю, что во всех храмах на службах присутствует масса людей. Пусть не 100 %, но они будут заполнены. В довоенные годы основной контингент – это шахтёрские вдовы, мамы, жёны. Почему? Понятно, что далеко не все, уходящие под землю, возвращались из-под неё. Объединение «Ровеньки-антрацит» в своё время добывало 12–14 миллионов тонн угля в год. Мы просто умножали на два и знали, что где-то 25–28 человек в год останутся там, в смысле погибнут. Это была не афишируемая цифра, на миллион тонн – 2 человека. И приходили в основном те люди, которые молились, чтобы Господь помог, сохранил, ну и те, которые чтили память погибших. Храм-то наш, святых Богоотец Иоакима и Анны, построен в честь погибших шахтёров. Его объединение построило, которого нынче уже нет. Многих война переселила, уехали, но появляются новые. Мальчишки ходят, помогают. Самое трудное – это подростковый возраст. Подростки есть подростки. Ну и всё равно я вижу их в храме. Пусть редко, но вижу. Война, конечно, многое изменила. После того, как в 2014 году прилетела «Точка-У», когда 4 человека погибли и среди них ребёнок, тогда такой всплеск был! На крестные хода раньше собиралось 100–150 человек, сейчас – намного больше. Два раза в год мы проводим общегородские крестные ходы, и всегда собирается очень много людей. И местные жители стали терпимей. Если раньше мы раздражали таксистов и автолюбителей, перегораживая дорогу рано утром, шествие вызывало массу упрёков, недовольства, то сейчас я этого не вижу. 

– В культурной среде Луганска довольно распространена духовная каша: христианство, язычество, буддизм, оккультизм, всевозможные суеверия – всё это слилось в некую гремучую смесь. В деревнях также полно всевозможных суеверий. Как Вы думаете, что стало причиной и как со всем этим бороться?

– Форма «борьбы» не изменилась со времён Христа – это проповедь Евангелия. Рассказ о том, что мы культурологически выросли из Православия. Наша письменность и культура зиждутся на религиозной, православной основе. А то, что язычество и сектантство развито – оно было, есть и будет. Откроем любую книгу Библии, которые писались на протяжении нескольких тысячелетий, – в каждом поколении говорится о процветающем язычестве. Язычество – это тот способ, которым человек отклоняется от Бога. Мы молимся: «…и избави нас от лукавого». Так вот, это и есть конкретная работа лукавого. В духовной практике, когда человек ведёт неосознанный поиск, он в итоге понимает, что не всё конечно. И самый лёгкий способ проникнуть в духовную жизнь – через язычество. А там всё просто, всё красочно. Что-то испугает, что-то погладит по шёрстке. Язычество основано на страхе. У нас Бог есть любовь, а там бог – сила наказывающая. У нас Бог – это путь к вечной жизни и к личному спасению, там же цели не определены и всё позволено. У нас перспектива – вечность, там же несколько десятилетий жизни на земле. Языческие и прочие духовные практики будут всегда иметь своих последователей, так как они не требуют духовной жизни. Сказал мантру, насыпал песочка под коврик соседа, перешёл недругу дорогу с пустым ведром, поверил предсказанию астролога и больше ничего не нужно. Проблемы нет, как, впрочем, и любовь отсутствует. 
Вот, к примеру, давайте возьмём нашего подвижника, который на горе живёт за селом Македоново. Он строил храмы всех религий. У нас о нём очень много писалось. Я часто с ним спорил ещё в 90-е годы. Сейчас же он пожилой человек, православный. Храмы всех религий трансформировались только в православие. 
Духовные поиски – это абсолютно естественное состояние человека. Поэтому появление новых неосект, различных ответвлений или языческих практик – это всегда было, и к этому надо быть готовым. Для чего написано так много посланий апостола Павла? Ведь это не только изложение богословия и веры в Христа, это, прежде всего, апологетика, это возражение всем тем практикам, которые уводят человека от Бога. Сделать так, чтобы все и вся ходили и утверждали: я православный, посещаю храм, молюсь, пощусь и слушаю радио «Радонеж» – этого не будет. Всегда будут разнообразные религиозные течения, философские и сектантские увлечения. Апостол Павел сказал: «И да будут разномыслия между вами, дабы определились искусные». Так что разномыслие вполне возможно. И всё остаётся за нашей миссией – как за миссионерскими делами, так и за работой, связанной с просвещением. Ведь давно сказанные слова Лескова о том, что Русь крещена, но не просвещена, абсолютно актуальны и сегодня.

– Литературное творчество способно хоть немного изменить ситуацию?

– Конечно. Я в октябре уезжаю в Москву на очередной фестиваль «Вера и Слово», который проводит Московская патриархия. Там раз в два года собирается вся наша братия – писатели, блогеры, миссионеры, катехизаторы, в общем те, кто конкретно занимается именно православным просвещением. Это моё пятое участие в фестивале, и я вижу, во-первых, как сильно помолодело это содружество, во-вторых, насколько талантливые, искромётные, разносторонне образованные авторы там собираются. Они умеют хорошо писать, умеют грамотно подавать историю и понимать её в парадигме современного мира, то есть действительно отвечать на запросы тех, кто идёт в храмы, как и тех, кто интересуется верой и традициями нашего народа. Православие многогранно, и одна из его граней – литературное творчество. 

Литература – это не только интересный сюжет, который ты обрабатываешь, превращая в роман или повесть, это ещё и форма передачи духовного настроя человека. Взять, к примеру, произведения Достоевского или Лескова – там ведь остро чувствуется, что автор не только рассказывает событийно, но и передаёт своё ощущение. И ты невольно вписываешься в его духовное состояние.
Пишущей братии становится всё больше. Появляются новые сборники, книги прозы и поэзии, и они весьма читабельны. 
Недавно Сретенское издательство мои «Монастырские яблоки» переиздало увеличенным тиражом – почему? Потому что книгу покупают, она востребована.
Ту же Олесю Николаеву постоянно переиздают, и слава Богу. Книги протоиереев Андрея Ткачёва, Николая Агафонова, Александра Дьяченко очень популярны и читаются. И полки с этими книгами, слава Богу, есть практически в каждой церковной лавке нашей республики. А ведь сейчас книжки очень недёшевы, но они расходятся, их переиздают. 
Литературное творчество всегда было в православии. Мы многих не знаем. Многое ещё не переиздано. Иногда находишь настоящие сокровища, которые до сих пор лежат под спудом времён. Православная литература всегда была, есть и будет, хотя она и меняется со временем. Человеческая сущность остаётся неизменной, но общество, в котором мы живём, постоянно видоизменяется. Это влечёт за собой перемены во всём, включая литературу. Меняются форматы, формы подачи и так далее.

– Расскажите, с чего начался ваш творческий путь?

– Началось всё с Оптиной. Есть в Калужской области такой город – Козельск, и там великая наша святыня – Свято-Введенский монастырь Оптина Пустынь. Я там пробыл практически год. И, видя мою заинтересованность книгами, тогдашний благочинный монастыря, ныне архимандрит Мелхисидек Артюхин, взял в недавно организованный в монастыре издательский отдел. Я пробовал редактировать тексты, и мне говорили, что это хорошо получается. 
Позже, когда уже стал священником, я начал печататься в двух городских газетах. Писал статьи к календарным праздникам, каким-то церковным событиям. Со мной начала работать нынешний редактор «Ровеньковских новостей», удивительный человек – Елена Владимировна Семенихина, она помогла разобраться с правильной литературной подачей. У меня было слишком много деепричастных оборотов или, скажем, предложения начинались с союза, чего делать не нужно. 
Потом началось сотрудничество с официальным сайтом Украинской Православной Церкви. Одновременно, в середине 90-х годов, дьякон Андрей Кураев создал первый православный форум. На этом форуме я постоянно бывал, много туда писал. Меня увидела талантливая писательница, родоначальница православного фэнтези, Юлия Николаевна Вознесенская, царство ей Небесное. Она сказала, что можно издать книжку. Я к этому отнёсся скептически, с иронией, а она собрала все мои маленькие публикации и отнесла в издательство «Лепта». Так вышел первый мой сборничек. Ну а дальше уже пошло по наклону, только не вниз, а вверх… Стали приглашать на более серьёзные православные ресурсы. 
Я изначально сильно сомневался в своём «художественном творчестве», но рассказы регулярно печатались и нравились читателям. 
Мне очень помогла писатель и поэт Олеся Николаева. Мы давно дружим. Я хорошо знаю её мужа – отца Владимира Вигилянского. Неоднократно бывал в их доме. И, конечно же, Оптина, архимандрит Мелхисидек, который сейчас глава Московского подворья, – это место, куда я часто езжу и где с удовольствием останавливаюсь. 
Большую роль сыграли встречи с пишущей братией, работа с редакторами, которых мне Бог послал и которые из моих текстов убирали лишнее, но оставляли меня – мою форму передачи, мой стиль. Я вообще не знал, что это такое, а оказалось, что у меня есть свой стиль. Это просто удивительно.

– Насколько я понимаю, все сюжеты для рассказов Вы берёте из реальной жизни. Люди часто узнают себя в Ваших персонажах? И как обычно реагируют?

– Для того, чтобы сильно не узнавали, я в одном персонаже соединяю два-три разных образа. Отец Стефан, например, это мой главный конёк, на котором я всегда выезжаю. Это придуманный персонаж. А вот все те, кто его окружают, – это настоящие. 
Хотя есть рассказы, написанные как воспоминания, и там уже конкретные лица. Но обычно это соединение двух-трёх случаев в одно. Они могут быть единой тематики, но взяты с разных образов. Писать о конкретном человеке, во-первых, это не всем понравится, во-вторых, надо долго с ним жить. А когда ты соединяешь вместе несколько историй – всё в принципе реально, но не отражает конкретный случай, произошедший в конкретном месте, с конкретным человеком. Это как бы соборное, но все себя узнают, и всё, что происходит на страницах произведения, действительно было. Плюс немножко художественного вымысла, какой-то красочности, чуть-чуть юмора. Но ещё раз повторю: любой рассказ – это художественное произведение, а не публицистика.

– Как вы чаще всего настраиваетесь на творческий процесс?

– Мне внучка принесла вислоухого котёнка, я его назвал Томосом. Не Томас, а Томос. Такой вот бармолей варфоломеевский из Турции. И если меня потянуло что-то написать, появилась какая-то мысль, нужно Томоса пригласить посидеть рядышком. Процесс написания – он непонятен для меня, тут нет трафарета. По определённой форме его нельзя наладить. Я могу и две, и три недели огрызаться в соцсетях или что-то писать на злобу дня. А для серьёзной литературной работы мне нужен, к примеру, Крым. Большинство произведений написано там. Как только в голове складывается чёткий замысел, я еду в любимый Симеиз и останавливаюсь у друзей, где мне никто не мешает. 
Это очень интересный и удивительный процесс, он не приходит по графику и не следует какому-то эталону. Как пел Владимир Высоцкий: «Меня сегодня муза посетила, посетила и ушла». Где-то так.

– А время суток при работе над произведением имеет значение?

– Вы знаете, я довольно пожилой человек, – через год мне уже семьдесят, поэтому, естественно, для меня самый лучший вариант – это с 4 утра и до того момента, пока не пойду в храм. Есть хороший совет моего духовника: как только проснулся – поднимайся, не крутись. Лучше днём поспишь. Поэтому, проснулся, сказал: «Слава Тебе, показавшему нам Свет», – перекрестился и иди, садись, делай то, что ты умеешь делать.

– Кто для вас как для писателя и священника является авторитетом в литературе?

– Из светских писателей – Евгений Водолазкин и Павел Басинский. Из православных священников или их матушек – Олеся Николаева и Николай Агафонов. Вот это те писатели, которых я стараюсь не пропускать. Это не значит, что я принимаю всё на ура и кричу «Гениально!» – и давайте их канонизировать. Нет. Но это то, что мне более близко. 

Беседу вёл писатель, журналист и общественный деятель Артём Аргунов.