Как город Петра стал городом Ленина

26 января 1924 года решением II Всесоюзного Съезда Советов СССР Петроград получил новое имя – Ленинград. 

Официально обратились с такой просьбой к высшему законодательному органу страны на сессии Петроградского Совета – с учетом массы писем, поступивших от рабочих коллективов города, – еще 23 января. Но хотя дискуссий и возражений по данному вопросу среди депутатов Съезда и не было, окончательное решение ими было принято чуть позднее, уже практически к самому завершению траурной церемонии, длившейся 5 дней – до 27 января. 
Возможно, сами делегаты в эти дни хотели провести больше времени рядом с телом усопшего вождя. И вообще, горе у большинства коммунистов было настолько сильным, что им в эти дни было не до «официозов», даже по такому актуальному и важному поводу…
Уже с начала перестройки и особенно после распада СССР те, кого радовала гибель страны, достигшей в советский период небывалого за свою тысячелетнюю историю геополитического могущества, начали стенать на тему: «Да как же эти большевики могли на святое покуситься – название города, построенного самим Петром Великим?!»
Для начала стоит заметить, что переименование городов, даже самых крупных, – вполне обычная практика в мировой истории. К примеру, нынешняя столица Франции стала называться Парижем лишь к началу III века нашей эры – после переименования главного города галльского племени «паризиев» Лютеции. Кстати, звучащего возвышенно-романтически только на русском языке – и на кельтском, и на латыни «лютеция» происходит от слова «грязь», «топкое болото».
Тоже относится и к столице Японии Токио – до 1868 года именовавшейся Эдо.
И «град Константина», Константинополь, веком позже появился отнюдь не на пустом месте – там находился город, основанный греческими колонистами несколькими столетиями раньше, Византий – позже давший имя всей Византийской империи. Хотя сами ее владыки-василевсы до самого конца называли себя и своих подданных «ромеями» (то есть теми же римлянами), а свою столицу – Вторым Римом.
Но и этот древний город после завоевания турками-османами стал все чаще называться ими Стамбулом, пока после реформ «отца» современной Турецкой республики это имя не стало единственным официальным.

***

Если же вспомнить чисто российский опыт, то в нем тоже есть немало примеров подобных переименований. Например, «Повесть временных лет» знаменитого святого монаха Киево-Печерской Лавры Нестора Летописца повествует о том, как в 988 году князь Владимир «посадил своего сына Всеволода княжить во Владимире» (теперь – Владимире-Волынском на западе современной Украины). Большинство историков сходятся в том, что якобы этот город именно крестившим Русь князем и был основан. Но это выглядит несколько нелогично. Во-первых, об основании города святым князем ни Нестор, ни другие современные ему источники не пишут. Во-вторых, владеть Русью Владимир стал лишь в 982 году и возвести сколь-нибудь значимый город за такие рекордные сроки он вряд ли бы успел – даже Петру на строительство Петербурга, своего любимого детища и будущей столицы империи, пришлось потратить намного больше времени. Уж в летописях об этом бы точно упомянули…
С другой стороны, посылать одного из своих сыновей править немалым княжеством, что называется, «в чисто поле» (или даже небольшое поселение) правитель Киевской Руси точно бы не стал. Стало быть, город там уже был. Просто назывался иначе. Но примерно с 988 года был назван великим князем своим именем. Именно своим, собственным, тогда еще языческим – ведь канонизирован св. Владимир был значительно позднее (после чего, собственно, это имя и стало христианским), а в Крещении получил греческое имя Василий («царственный»).
И даже сам Петр меньше всего обращал внимание на «исторические приоритеты» и «восстановление исторической справедливости» в ходе своей топонимической деятельности. Например, крепость Орешек в устье Невы была основана новгородским князем Юрием Даниловичем (братом более известного московского князя Ивана Даниловича Калиты), внуком Александра Невского в 1323 году. Даже шведы, захватившие после ожесточенного сопротивления защитников это место в 1611 году, хотя и стали называть его «Нотебургом», но в переводе со шведского это означало «Ореховый город».
Однако после успешного взятия крепости войсками Петра в 1702 году победитель не стал возвращать историческое название, данное далеким предком, и нарек ее «Шлиссельбургом» или «ключ-городом».

***

И уж совсем натянутым звучат обвинения недалеких врагов СССР, что, дескать, «переименование городов – это чисто большевистская практика!». Да пришедшая к власти в стране в ходе Великой французской революции буржуазия во времена Робеспьера сотоварищи имена не то, что городам меняла – но даже месяцам и отдельным людям! 
Так, практически все города с приставкой «сен» (то есть, святой – в честь тех или иных христианских подвижников) этой приставки лишились. Из календаря исчезли привычные названия месяцев, будучи замененными всевозможными «прериалями», «брюмерами» и «термидорами». И даже отдельные граждане, носившие фамилии образца Леруа (король) спешно их меняли на что-то более «революционное», что, правда, не всегда спасало их от гильотины по приговору революционных трибуналов.
А например, после убийства одного из самых ярких революционных политиков, Марата, получившего от большинства сограждан почетное прозвище «друг народа», решением Конвента в его честь были переименованы два довольно крупных приморских города – Гавр и Сен-Назер. 
Впрочем, почти все из вышеперечисленного ненадолго пережило своих авторов, поскольку было окончательно ликвидировано если не после падения якобинского правительства Робеспьера, то после прихода к власти Наполеона. Но методология революционеров в отношении названий и понятий прежнего уклада, политической системы, которую они хотели радикально уничтожить, в целом понятна. 

***

Так что неудивительно, что отдельные элементы такого подхода взяла и партия большевиков – передовой отряд пролетариата, ставшего в авангарде революционной борьбы против превратившейся в реакционный класс буржуазии. 
Конечно, прежние названия российских (а теперь советских) городов Советская власть просто так, «для проформы», в духе якобинцев не меняла. Но если умирал (или чаще погибал) видный революционный деятель – в его честь нередко переименовывали тот или иной населенный пункт. Об улицах и площадях и говорить нечего…
И отнюдь не только для ритуальной «отдачи дани уважения» и «увековечивания памяти»! Вообще, любители борьбы за «возвращение исконных дореволюционных названий» нередко лукавят, откровенно спекулируя на тезисе «они ведь были названы в честь святых, небесных покровителей!» 
Да, конечно, этот аргумент всегда озвучивался при решении того или иного российского самодержца (или самодержицы), желавшего назвать город своим именем – «это же в честь святого апостола Петра, святой Елизаветы или Екатерины!»
Но если даже поверхностно пролистать гениальную поэму Пушкина «Медный всадник», то обнаружится, что личности святого апостола Петра там уделено крайне мало места. А вот царю-реформатору, названному в честь апостола, – почти весь текст. Потому что именно так и воспринимался Петербург в глазах и его жителей, и остальных россиян – «град Петра», его реального основателя.
Вообще, христианские святые, особенно первых веков христианства, примерами своей жизни, мученичества, подвижничества учат верующих больше «вечным ценностям» – твердости в вере, надежде, любви. А в качестве примеров для подражания обычным людям, не мученикам и монахам, а мирным гражданам, политикам или воинам требуются и более «адаптированные» к обычной, земной, жизни примеры для подражания. Думается, именно по этой причине число канонизированных святых в традиционных христианских церквах растет с каждым новым столетием – за счет святых князей (того же Александра Невского, например), воинов, церковных иерархов и т.д. 
Как известно, отношения Советской Власти с РПЦ поначалу, мягко говоря, не заладились – в первую очередь из-за того, что значительная часть иерархии Церкви вместо строгого следования максиме ап. Павла «всякая власть от Бога» приняла сторону противников действующей власти и вступила в политическую борьбу, став на сторону Белого движения и других контрреволюционных сил.
Тем не менее игнорировать древние архетипы народного сознания те, кто освободил народ от векового гнета эксплуататоров, не собирались. И с первых дней победы революции старались давать сторонникам перемен зримые и понятные образцы для подражания – в движении к новому, справедливому обществу.

***

Маяковский не зря писал в одном из своих произведений: «Я себя под Ленина чищу – чтобы плыть в революцию дальше!». И писал уж точно не «для получения гонорара», как многие нынешние «наемники информационных войн». Только за пять дней траурной церемонии для прощания с Лениным к его гробу пришло больше полумиллиона человек! А в траурных мероприятиях по всей стране приняло участие на порядки больше людей.
К слову сказать, переименование того же Царицына в Сталинград (и некоторых других городов в честь высших руководителей страны) – в рамках того же подхода. Критики которого, конечно, упирают на то, что «в христианстве святость признается лишь после смерти, а большевистские вожди в своем самовозвеличивании совсем совесть потеряли!».
Подобный упрек выглядит очень натянутым. Хотя в церкви действительно есть понятие «сокровенных» (то есть порой даже поименно неизвестных) святых, большинство из них как раз проявило свою святость еще при жизни – самой этой жизнью. И при жизни же пользовались огромным уважением тысяч и сотен тысяч приходящих к ним за духовной помощью паломников. Которые, опять же, видели в этих людях живые примеры для подражания. То есть их канонизация – это подтверждение Церковью уже признанной церковным народом святости подвижников, с чисто номинальным разрешением общецерковного их почитания. А условие посмертного признания – это чисто «технически-аскетический» момент борьбы с гордыней и самопревозношением подвижника, в подавляющем большинстве случаев для его духовного уровня и не требующийся.
Для системы же советского воспитания и подрастающего поколения, и зрелых людей подобные условности справедливо были признаны излишними. А потому особой разницы в почитании и уважении – что к павшим героям (вроде Зои Космодемьянской или Александра Матросова), что к героям выжившим (удостоенным звания Героя Советского Союза дважды и больше на родине обязательно устанавливали бронзовый бюст) – не было. И к высшим руководителям огромной страны, без которых не было бы ни самой страны, ни самой возможности подвигов в борьбе за ее сохранение и усиление, таким как Сталин и его ближайшие соратники, уважение было тоже. Отсюда – и Сталинград при жизни выдающегося советского лидера…

***

Излишне говорить, что масштаб личности Ленина соответствовал масштабу города. Вождь первой в мире победной социалистической революции, лидер первого в мире социалистического государства, основоположник небывалой прежде в мире системы справедливых общественно-экономических отношений – это, пожалуй, весит поболее, чем даже петровские преобразования. 
В конце концов, сам этот царь хоть и был величайшим реформатором, но все же не единственным в дореволюционной истории страны. Да и на коренные основы феодально-монархического строя он тоже не замахивался, так что в разряд «революционеров-основоположников», даже образца Кромвеля-Робеспьера, его никак не отнести.
Даже и в духовно-цивилизационном аспекте заслуги Ленина не только сравнимы с петровскими, но и имеют важные отличия «по знаку». Петр, спору нет, действительно «Россию поднял на дыбы», радикально приобщив общество к передовым достижениям мировой цивилизации. Однако одним из печальных итогов этих реформ стало и то, что даже «наше все», гениальный поэт Пушкин, в рамках принятого тогда в аристократической среде воспитания, в детстве лучше знал французский язык, нежели родной русский. А объектом вожделения ну очень многих представителей элиты вплоть до революции были не только «парижская мода» или курорты Ниццы и Баден-Бадена. Но и раболепное преклонение перед идеями «просвещенных европейцев» из того же Парижа и Лондона, в глубине души всегда презиравших «восточных варваров».
И лишь при Советской власти столица огромной сверхдержавы не просто была перенесена из бывшего Питера в Москву, страна стала действительно самобытной, проводящей реально самостоятельную от Запада политику. Так что в этом смысле переименование Петрограда в Ленинград тоже выглядит глубоко символично…
Не менее символичным выглядит и общественно мнение спустя десятки лет, прошедшие после распада Советского Союза и обратного переименования Ленинграда в сентябре 1991 года – за что, кстати, высказалось достаточно незначительное большинство в 54%, на грани «статистической ошибки». Даже в последнем относительно «комфортном» 2013 году около трети – и жителей «северной столицы», и граждан России в целом – продолжали поддерживать идею возвращения городу на Неве имени Ленина. 
Ныне же, после окончательного краха «маниловских мечтаний» о «взаимовыгодном и взаимоуважительном сотрудничестве» с глобалистским Западом, доля сторонников такого мнения наверняка будет расти – уже сейчас процент тех, кто положительно оценивает роль Ленина в истории страны (47%), более, чем втрое превышает их оппонентов (15%)…