Тайна «Белого орла». Часть I

Святочный рассказ Николая Семёновича Лескова (1831–1895) «Белый орёл» (1880) до настоящего времени является одним из самых загадочных, зашифрованных произведений писателя и требует значительной дешифровки. «Я, впрочем, всё-таки думаю, что “есть вещи” очень странные и непонятные, которые иногда называют сверхъестественными <…> В том, что “есть вещи, которые не снились мудрецам”, я не сомневаюсь, но как такие вещи кому представляются – это меня чрезвычайно занимало» ¹, – сообщал писатель в самом начале рассказа.
Вторая половина XIX века – время интенсивного развития святочного рассказа в русской литературе. Жанр получил громадное распространение и пользовался неизменной популярностью у самых широких слоёв читающей публики. Однако подъём этот связан был, к сожалению, не столько с качеством, сколько с количеством газетно-журнальной святочной «продукции». С развитием периодики, появлением большого количества новых изданий этот печатный вал увеличивался и разрастался. Ежегодно все российские газеты и журналы к зимним праздникам от Рождества Христова до Крещения помещали обилие святочных материалов.
К примеру, в ежедневной газете А.С. Суворина «Новое время», в которой долгое время сотрудничал Н.С. Лесков, привычный набор святочных тем оставался неизменным на протяжении долгих лет: это объявления о выставках и продажах праздничных товаров, сообщения о ёлках и маскарадах, заметки этнографического характера, рисунки и стихотворения на рождественскую тему и непременно два-три святочных рассказа. Среди изобилия заурядных образчиков жанра талантливое сочинение встречалось крайне редко. 
Одно из таких счастливых исключений – оригинальное произведение Лескова «Белый орёл. Святочный рассказ» («Новое время». 25 декабря 1880 года. № 1735).
Первую публикацию «Белого орла» в рождественском номере «Нового времени» окружают незатейливые святочные «вещицы» типа рассказа И. Горбунова «Канун Рождества», где разрабатывается банальная празднично-кулинарная тема, или «рассказов с привидениями» «Фаина» И. Богучарова, «Странный случай» за подписью Вячеслав.
Лесков создал в святочном жанре немало истинных литературных шедевров, в их числе – «Белый орёл». Впоследствии писатель снабдил его подзаголовком «фантастический рассказ». Во многом фантастичным он остаётся до настоящего времени.
Долгое время исследователи стремились прямолинейно объяснить непостижимое в этом лесковском рассказе сугубо рациональными мотивировками, игнорируя тот иррациональный план, который такому объяснению не поддаётся. Cоветские литературоведы однозначно сочли главного героя рассказа безумным, связывая образ Галактиона Ильича с «безумными должностными лицами» Гоголя и Достоевского. «“Потусторонним силам” не остаётся места в художественном мире, созданном писателем, “двойник” Аквиляльбова – не более как плод больной фантазии Галактиона Ильича <…> Галактиону Ильичу всюду грезится орден Белого орла, и он составляет своеобразный предмет его недолгого помешательства» ². Подобные суждения противоречат истине художественного текста Лескова.
Герой-рассказчик истории о «белом орле» вовсе не выглядит умалишённым, маниакально сосредоточенным на мысли об ордене. Сам Галактион Ильич говорит: «Меня это не сильно озабочивало, тем более, что я знал мою награду» (7, 23). Даже спустя три года после злополучной ревизии герой вполне здравомысляще и даже равнодушно замечает: «Было опять Рождество и Новый год и также ожидались награды. Меня уже давно обходили, и я об этом не заботился. Не дают, и не надо» (7, 24). 
Итак, о безумии героя не может быть речи. Также вряд ли возможно строить предположения о галлюцинациях злосчастного ревизора Галактиона Ильича, разъясняя ими многие таинственные явления, происходящие в рассказе. 
Загадочна уже сама фамилия молодого чиновника, которого губернатор инспектируемой губернии отправил для содействия ревизору, ожидающему высокой правительственной награды – ордена Белого орла – за выполнение важного государственного задания. Подосланный губернатором чиновник для поручений носит удивительную фамилию Аквиляльбов, сконструированную из латинского словосочетания «Aquila alba», что в переводе на русский как раз означает «белый орёл».
Если некоторые явления «фантома» Аквиляльбова Галактиону Ильичу, поражённому известием о внезапной кончине молодого человека, психологически объяснимы, то как истолковать, например, тот факт, что Аквиляльбов после своей смерти является не только «галлюцинирующему» герою, но и его новому слуге? Необычен также эпизод встречи Нового года в гостях, когда персонифицированный «Белый орёл» привычно уже для Галактиона Ильича прошёл мимо него. Однако это не только индивидуальная «слуховая и зрительная галлюцинация» героя. Все гости слышали, как «вдруг парадная дверь так хлопнула, что весь дом затрясся», хотя при проверке оказалось, что «дверь на ключе» (7, 25). Об этом загадочном эпизоде в новогоднюю ночь в гостях сам Галактион Ильич предпочитает выразительно умолчать: «Я молчал, чтобы опять не сказали “галлюцинат” и не стали осведомляться о здоровье. Хлопнуло, и шабаш, – мало ли что может хлопать…» (7, 25)
Приблизиться к разгадке художественной тайны лесковского рассказа исследователи пытались не раз. С общепринятой точки зрения, таинственное в «Белом орле» равносильно фантастическому. Но и этот подход следует признать чересчур упрощающим проблему. На самом деле таинственность у Лескова выходит за рамки фантастического и этой категорией далеко не исчерпывается. 
До настоящего времени анализ рассказа проводился в основном именно в аспекте фантастического, его содержания и функций. В «Белом орле» было обнаружено «движение художественной мысли автора от запутанного, но познаваемого и разоблачаемого – к непонятному, странному и до конца не объяснимому»; указано, что реальной основой фантастических эпизодов в рассказе являются «сложные процессы, происходящие в глубинных пластах психики человека» ³. По мнению литературоведов, своим рассказом «Белый орёл» Лесков «подключается к тем писателям-реалистам, которые в 1870–80-е годы обращаются к изображению феноменов в жизни человека, ещё не получивших истолкования, несмотря на колоссальные успехи науки <...> Напротив, обращаясь от познанного к непознанному, русские реалисты 1870–80-х годов утверждали своими “странными”, “таинственными”, “фантастическими” историями и произведениями познавательные возможности искусства и одновременно прокладывали пути для его дальнейшего развития» ⁴. 
Относительно сложной природы фантастики «Белого орла» был сформулирован справедливый вывод о том, что «детали чисто фантастического плана поддерживают всё повествование на грани сон – явь, инобытие – реальность»; фантастическое «имеет несколько мотивировок, но не исчерпывается ни одной из них» ⁵.
Американский учёный Хью Маклейн увидел задачу автора рассказа в том, чтобы скептически настроенного читателя XIX века, знакомого с научными открытиями, который, казалось бы, не должен был вернуться к таинственному, романтическому, сверхъестественному, «пощекотать» «реалистичностью», «вероятностью истории призрака» ⁶.
Конечно, от внимательного читателя не укроется целая система красноречивых деталей, выразительных штрихов, авторских намёков, позволяющих трактовать события с разных точек зрения. Лесков добивается многомерной объёмности текста, который уже можно характеризовать не только привычными параметрами – в рассказе есть намёки на выходы в некое «четвёртое измерение». Писатель намеренно изобретает атмосферу запутанности и двусмысленности, искусно включая читателей в ситуацию игры-головоломки. И даже трезвомыслящий, искушённый читатель наслаждается этой игрой, понимая, что «“есть вещи, которые не снились мудрецам”<…> И тут уже не разберёшь, что ложь, что истина, а между тем следить за этим интересно» (7, 6). 
При желании можно было бы подыскать рациональные объяснения всем загадочным явлениям. Так, например, слуга, который рассказывает хозяину о визите Ивана Петровича, мог просто обознаться в сумерках и спросонья, тем более что служа в доме недавно, Аквиляльбова он раньше не видел, кроме как на фотографическом портрете. И тем не менее необъяснимое – «фантастический избыток» – в «Белом орле» остаётся. 
Лесков рассчитывает на читательское сотворчество, пробуждает активную работу домысливания, включения фантазии. Недаром в преамбуле автор признаётся: «Меня это больше всего занимало со стороны субъективности. <…> И в самом деле, субъективность тут достойна большого внимания. Как, бывало, ни старается рассказчик, чтобы стать в высшую сферу бесплотного мира, а всё непременно заметишь, как замогильный гость приходит на землю, окрашиваясь, точно световой луч, проходящий через цветное стекло» (7, 6). Для автора важен не только характер субъективного восприятия необычных явлений героем-рассказчиком. Не менее важна Лескову читательская субъективность, побуждающая вдумываться в текст, перечитывать его; позволяющая воссоздать при внимательном чтении собственную реконструкцию событий. 
Первое «странное» явление Акиляльбова перед роковым вечером, когда стало известно о его загадочной смерти: «Вот можете меня видеть; но только покорно вас благодарю – вы меня сглазили. Я вам за это отмщу» (7, 19), – одни рассматривают как пророческий сон-видение, который «мотивирован ситуацией и впечатлительностью героя» ⁷. Тем более что уже прозвучали слова преступника-губернатора, плетущего свою тёмную интригу против ревизора: «Вы увидите, как страшно говорить с выходцем из могилы» (7, 16), – которые в контексте повести воспринимаются как зловещее предупреждение.
Другие считают, что этот «фантастический» эпизод представляет собой не сон, а явь, кажущуюся сном, и устанавливают «земность» этой сцены: «Завершение фразы – “Вы меня сглазили. Я вам за это отомщу” – это те формулы обвинения, которые чуть позже произнесёт губернатор: “Вы Ивана Петровича сглазили”. “Это вам Иван Петрович портит. Он вам мстит за себя…”» ⁸. 
Действительно, лесковский текст предоставляет возможность для этой трактовки, но вместе с тем и предыдущее толкование не исключается, поскольку герой-рассказчик в самом деле находился в полудрёме, в пограничном состоянии между сном и реальностью: «Я проснулся <…> и сам подивился: как ясно привиделся мне во сне Иван Петрович!» (7, 19). Однако чуть ранее Галактион Ильич говорит: «Иван Петрович не дал мне заснуть: он меня скоро и немножко странно потревожил» (7, 18).
Думается, что именно с этого момента начинается святочная путаница, до мелочей продуманная и искусно подстроенная ловким манипулятором-губернатором, для того чтобы окончательно сбить с толку и заморочить ревизора. Теперь уже проверке подвергается сам проверяющий.
Граф Панин, отправляя Галактиона Ильича с государственной ревизией, дал ему важный наказ: смотреть «во всё…» (7, 9). Ревизор, против которого в губернском городе уже раскинуты сети, не может не ощутить некоторой «странности», искусственности ситуации, создаваемой вокруг него: «я всё-таки чувствовал, что вокруг меня что-то копошится, что люди выщупывают, с какой бы стороны меня уловить и потом, вероятно, запутать» (7, 10).
Традиция святочного маскарада – ряжения и своеобразная логика обратности (когда всё наоборот, наизнанку, шиворот-навыворот) начинают срабатывать сразу же, как только губернские власти дознались и добрались до уязвимого места Галактиона Ильича – его «слабости» к цветущим здоровьем людям. Чиновник для поручений, вначале приставленный к ревизору, – «пожилой, сухой и печальный» (7, 12), под стать самому Галактиону Ильичу, – немедленно был заменён почти сказочным красавцем: «как бы я ни старался расписать вам Ивана Петровича – живопись моя не может передать и половины красот оригинала» (7, 13). 
В самом деле: ни в сказке сказать, ни пером описать. Атмосфера ирреальности, сказочности, «очарованности», «замороченности» искусно нагнетается вокруг неприступного ревизора. И вот его новый помощник уже представляется Галактиону Ильичу «сказочным богатырём»: щеголеватый былинный красавец «Чурило Аплёнкович не мог быть лучше» (7, 13). Он воплощает несбыточную мечту болезненного, похожего на «живого мертвеца» Галактиона Ильича о здоровье, красоте и гармонии. Сам герой признавался, что даже поющие и пляшущие цыгане, которых он «любил послушать на Крестовском», вызывали его восторг своей жизненной энергией: «поневоле заглядишься и замечтаешься» (7, 11). 
Можно себе представить, насколько «замечтался» Галактион Ильич, увидев Аквиляльбова. Именно в эту «ахиллесову пяту» и нацелены стрелы зловещей губернаторской интриги: нужно не дать опомниться «замечтавшемуся» ревизору, «перепутать все карты». В этом смысле многозначительными представляются предположение о том, что «Иван Петрович в карты счастливо играет» (7, 14–15), и упоминание вскользь о матери Аквиляльбова, «которая некоторым гадает и пользует» (7, 12–13). Заметим, что ворожея, гадалка, колдунья, цыганка – традиционные персонажи святочного маскарада. 
Прежний чиновник, приставленный для поручений, носит фамилию Орнатский (глагол «ornare» в переводе с итальянского – украшать). «Фамилия прекрасная, точно герой из старинного романа» (7, 12), – размышляет герой-рассказчик. Но чиновник с «прекрасной фамилией» «впечатление производил нехорошее» (7, 12). Уже в этом диссонансе предчувствуется что-то заданное и зловещее. Тем более не может не удивиться Галактион Ильич, когда ему представляют нового чиновника с ещё более нарочитой, надуманной фамилией – Аквиляльбов: «Белый орёл! – думаю себе, – что это за странность. Мне орден следует белый орёл, а не Иван Петрович» (7, 13). 
Герой должен был бы прислушаться к словам «священноябедника»-протопопа: «Вам чинца обменили. Это всё с умыслью…» (7, 17) Однако заворожённый живым воплощением своей мечты Галактион Ильич уже не может следовать многозначительному совету своего петербургского начальника – вникать «во всё». Мысли ревизора далеки от служебных дел: «всё было полно одним Иваном Петровичем» (7, 17). Это и есть немаловажный промежуточный результат дьявольских козней – овладеть мыслями захваченного врасплох человека: «Иван Петрович ушёл, а я остался один дома <…> и признаюсь – чёрт знает почему несколько раз переносился мыслию к нему, то есть к Ивану Петровичу» (7, 14).
Анализируя взаимодействия лесковского рассказа с легендой и мифом, которые проявляются в подтексте через сложную систему ассоциативных связей, рассматривая некоторые особенности «неявного» использования Лесковым мифа, литературоведы пришли к выводу о том, что «образы центральных героев рассказа – Галактиона Ильича и Ивана Петровича – необычайно полисемантичны и “мифологичны”» ⁹. Далее выстраивается «целая цепочка мифологических оппозиций», в которой на первом месте стоит оппозиция: «бес – ангел; смертный человек, покойник – бессмертный Бог, Христос» ¹⁰. Из разъяснений исследователя вытекает, что «образ Галактиона Ильича последовательно обнаруживает в себе черты традиционно святочных персонажей: покойника и чёрта». Напротив – Аквиляльбов, «белый орёл» – «птица богов, посланец небес. В христианской традиции этому античному образу соответствует ангел, всегда изображаемый в белых одеждах» ¹¹.
На первый взгляд, лесковский текст как будто даёт возможность для такого истолкования. Галактион Ильич обладал «фатальной наружностью»: «внушал ужас, смешанный с некоторым отвращением. Он в одно и то же время был типический деревенский лакей и типический живой мертвец» (7, 7). Главное доказательство в пользу своей версии исследователь рассказа «Белый орёл» отыскивает в словах, раздающихся под окном Галактиона Ильича: «Вот здесь, – говорят, – живёт этот чёрт, что Ивана Петровича сглазил» (7, 22), – усматривая здесь «прямой намёк на “бесовскую” природу героя» ¹². 
В то же время вряд ли можно считать это убедительным аргументом. Нельзя забывать, что приведённые слова отсылают к интриге, затеянной губернатором – главным «бесом» в рассказе, и являются продолжением все той же «логики абсурда», намеренно устраиваемой путаницы в дьявольском расчёте на то, что «глупостям охотнее верят, чем умностям» (7, 19).

Примечания

¹ Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956–1958. – Т. 7. – С. 5–6. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страниц.  
² Троицкий В.Ю. Лесков-художник. – М.: Наука, 1974. – С. 73.
³ Поддубная Р.Н. О фантастическом в рассказе Н. С. Лескова «Белый орёл» // Творчество Н.С. Лескова. – Курск: КГПИ, 1986. – С. 42, 44.
⁴ Там же. – С. 48.
⁵ Тюхова Е.В. К вопросу о «фантастическом реализме» Н. С. Лескова (рассказ «Белый орёл») // Эстетика и метод.– Свердловск, 1987. – С. 73.
⁶ McLeanHugh. Nikolai Leskov. The Man and His Art. – Harvard Universiti Press. Cambridge. Massachusetts. London.  England, 1977. – P. 377.
⁷ Тюхова Е.В. К вопросу о «фантастическом реализме» Н. С. Лескова (рассказ «Белый орёл») // Эстетика и метод.– Свердловск, 1987. – С. 72.
⁸ Поддубная Р.Н. О фантастическом в рассказе Н. С. Лескова «Белый орёл» // Творчество Н.С. Лескова. – Курск: КГПИ, 1986. – С. 41
⁹ Пигин А.В. Миф и легенда в творчестве Н.С. Лескова (рассказ «Белый орёл») // Проблемы исторической поэтики. – Петрозаводск: ПётрГУ, 1992. – С. 130.
¹⁰ Там же. – С. 133.
¹¹ Там же. – С. 130, 132.
¹² Там же. – С. 131.

Художник: Т. Романс.