Гибель Грибоедова — и крах британской провокации

Героическая смерть известного российского дипломата и писателя 11 февраля 1829 года от рук науськанных британскими агентами персидских фанатиков так и не принесла Лондону ожидаемого выигрыша — ведь договор с Тегераном, за выполнение условий которого Грибоедов отдал свою жизнь, все равно обеспечил России почти вековой надежный приоритет на этом направлении.
Убийство в Тегеране сотрудников российской дипломатической миссии во главе с послом в феврале 1929 г. доселе будоражит умы аудитории не только одним этим, можно заметить, крайне редким в истории российской дипломатии, фактом.
Еще большее сожаление вызывает гибель главы нашей дипмиссии — Александра Грибоедова. Который был не только «полным тезкой», по имени-отчеству, гения российской поэзии Александра Сергеевича Пушкина, — но и сам по себе незауряднейшей личностью, литератором, офицером, дипломатом.
Один факт того, что 11-летним мальчиком он поступил учиться на «словесный» (по современному — филологический) факультет Московского университета и спустя всего полтора года, в 1813 году, не просто окончил его, — но получил «диплом с отличием» и младшую ученую степень «кандидата», говорит об очень многом. 

Ведь даже ученики альма-матер Пушкина, знаменитого Царскосельского лицея, первоначально предназначенного для обучения членов царской семьи и подготовки кадровой элиты империи, в 11 лет только начинали там свою многолетнюю подготовку. А обладатели степени «кандидата» сразу получали право на производство в 12-й (с 1822 года — даже в 10-й) класс по Табели о рангах — в армии соответствовавший званию, соответственно, поручика или штабс-капитана! 
Юный Грибоедов, кстати, этим своим правом воспользовался — когда в годину бедствий для Родины, с началом нашествия Наполеона, поступил в гусарский полк. Корнетом — в кавалерии это младшее офицерское звание тоже относилось к 12-му, а не к 14-му, самому низкому классу, как у пехотных прапорщиков.
Правда, толком повоевать ему так и не удалось — сначала болезнь заставила уйти в отпуск на несколько месяцев, а потом для разгрома жалких остатков недобитого Бонапартова воинства прежнее количество штыков и сабель уже просто не требовалось — российская дипломатия с успехом подключила к добиванию французского могущества крупную европейскую коалицию.

***

В итоге после кратковременного периода отставки в 1816 г., уже в следующем, 1817-м, Александр Сергеевич поступил на службу штатскую — в российское дипломатическое ведомство. И первым его зарубежным назначением стала как раз Персия — где он, в составе дипмиссии, даже был награжден местным орденом Льва и Солнца — причем сразу 2-й степени «великого офицера», минуя три предыдущих.
Ирония судьбы — из трех орденов, которыми был награжден выдающийся дипломат, лишь один российский — святой Анны 2-й степени — и два первой и второй степеней, персидских Солнца и Льва. Правда, второй орден вручили ему уже незадолго до гибели…
Конечно, широчайшую известность Грибоедов получил отнюдь не только на дипломатической ниве — любой старшеклассник знает о нем по изучаемой в школе комедии в стихах «Горе от ума». Уже тогда, как сказали бы наши современники, «разошедшейся на мемы» — образца «смесь французского с нижегородским» или «карету мне, карету!». И особенно — «служить бы рад — прислуживаться тошно!»

Особенно примечательно, что свою литературную деятельность тезка Пушкина вел, большей частью, «без отрыва от производства» — от основной работы в МИДе, — которая протекала не только в заграничных командировках. Еще одной сферой его интересов было стремление улучшить жизнь в своем Отечестве, — о чем размышляли тогда участники разных тайных обществ, не исключая и широко известных «декабристов». 
Из-за подозрения в связи с ними (а Грибоедов действительно дружил с рядом самых значительных фигур выступления на Сенатской площади) дипломата даже несколько месяцев продержали под следствием. Потом, правда, восстановили на службе — даже с повышением в чине и выплатой «жалованья за время вынужденного прогула». 
Хотя формальная «недоказанность улик», вообще, не может служить действительным свидетельством неучастия Александра Сергеевича в деятельности декабристов. Просто тогда сочувствовали их идеям столь много дворян, что сам царь с ближайшим окружением предпочел не устраивать «тотальную зачистку всех неблагонадежных» — справедливо опасаясь если не нового заговора, то просто «оголения» ряда важных постов из-за элементарного отсутствия кадров. 
Кстати, еще одна ирония судьбы — незадолго до еще первого назначения в Тегеран в 1818 г. дипломату предлагали поехать в российскую дипмиссию в Вашингтон. Что, с большой долей вероятности, позволило бы дожить этому незаурядному человеку до куда более почтенного возраста, нежели 34 года в реальной истории…

***

Начавшаяся в 1826 году очередная русско-персидская война, вызванная попыткой реванша побежденных в прежних конфликтах персидских властителей, как обычно, науськиваемых против России англичанами, вскоре потребовала привлечения и умелых российских дипломатов. Одним из наиболее опытных по персидскому вопросу как раз и был Александр Грибоедов. 
Когда под усиливающимися ударами российских войск шахские армии все быстрее начали откатываться с территории Закавказья на собственно персидские земли — в Тегеране встал вопрос о скорейшем прекращении войны во избежание уже полной катастрофы для персидской монархии.
Игравший одну из основных ролей в переговорах Грибоедов тогда с успехом зарекомендовал себя настоящим «ястребом» — в хорошем (для России, конечно) смысле слова. Ибо хорошо зная восточную психологию, категорически настаивал ни в коем случае не проявлять «мягкотелость», — которую на Востоке (да и не только там) обычно воспринимают как проявление слабости.
В итоге заключенный 10 февраля 1828 года Туркманчайский мирный договор стал образцом блистательной победы России — не только в военном, но и дипломатическом смысле. А не так, как случалось в иных случаях — вроде Берлинского конгресса 1878 года, почти «обнулившего» результаты, добытые кровью русских солдат в ходе войны за освобождение Болгарии с Османской империей.
В 1828 же г. Россия получила от шаха не только признание своими территорий Закавказья, Грузии, Армении и Азербайджана, — но еще и обязательство выплаты побежденными колоссальных репараций, эквивалентных 20 млн. серебряных рублей. В свою очередь равных 74 млн. рублей ассигнациями, — притом что общая доходная часть бюджета Российской империи в те годы лишь слегка превышала 400 млн. рублей, тоже ассигнациями, а не в 3,69 раза более дорогим «серебром».

По большому счету, назначение Грибоедова послом (как тогда называли — «министром-резидентом») в Тегеран стало следствием в первую очередь как раз того, что именно он был фактическим «отцом» вышеупомянутого Договора. И соответственно, ему и поручили лично следить за выполнением его условий — как наиболее квалифицированному в данном вопросе специалисту.
Необходимость же для такого контроля была очень даже не иллюзорной — шахская власть то и дело пыталась «обжулить» победителей, задерживая, а то и пытаясь совсем «заволынить» выплату очередных «траншей». 
К слову сказать, для этого имелись и объективные причины — весьма плачевное состояние местных финансов, расстроенных неудачной войной. Притом что, собственно, спровоцировавшие ее британцы как обычно предпочли ограничиться лишь «моральной поддержкой», подкупом ряда ключевых шахских чиновников — ну, да еще подкидыванием некоторого числа инструкторов и не самого современного оружия. Обычной практики Лондона в отношении своих антироссийских «прокси» во все времена. 
Так что «платить по счетам» за вдохновленную британцами авантюру тоже, как обычно, пришлось самим персам. Что называется, «любой каприз за ваши деньги». 
Вот только денег у них оставалось ну очень немного — несмотря даже на новые, введенные шахом подати для подданных. Так что ряду родственников «его величества» даже пришлось закладывать в ломбардах и банках предметы роскоши и украшения обитательниц своих гаремов.
Новый российский посол, кстати, несмотря на прежнюю «жесткую» репутацию, в этот раз отнесся к этим проблемам с пониманием. Так что даже рекомендовал Николаю I согласиться чуть повременить с требованием выплаты очередной доли полагающихся репараций — ибо провоцировать недовольство населения, чреватое бунтом и свержением правящей династии даже в побежденной стране — не самый лучший выбор. 
Это только «цивилизованные европейцы» из Антанты навязали своим «братьям-европейцам» из Германии столь «похабный»» Версальский мир по итогам Первой мировой, — что на этой благодатной для жаждущих реванша радикалов почве за чуть больше 10 лет выросло чудовище национал-социализма. 

***

Но с такой умеренностью со стороны победителей не могли смириться уже их главные геополитические противники — из Лондона. Для которых еще с 17 в. опасение «русского завоевания» жемчужины Британской короны — Индии — превратилась в навязчивый страх. А поиски путей противодействия ей — в форменную «идею фикс».
Посему допустить продолжение мирного сосуществования Российской и Персидской империй в Лондоне просто не могли. А потому и сделали все для того, чтобы мир сменился новой войной.
Рычагов воздействия у агентов британской короны в Тегеране хватало. И среди высшей знати (недаром врач британского посольства был очень востребован при шахском дворе) — и через уже местных агентов — среди исламских радикалов. Которые, узнай, кому они действительно помогают, наверняка пришли бы в ужас — ну, так «полезным идиотам» никогда не сообщают о том, на чью мельницу они на самом деле льют воду.
Формальным поводом для атаки российского посольства стало то, что Грибоедов предоставил там убежище двум наложницам из гарема шахского родственника, девушкам из Армении, — и еще одному их соотечественнику, занимавшему должность не только евнуха шахского гарема, но и государственного казначея.
Ряд авторов считают, что именно это последнее обстоятельство стало решающим в фактической «отмашке» персидских властей на расправу над российскими дипломатами. Наложницы — наложницами, их у богатых вельмож десятки, если не сотни.

А вот бежавший казначей был источником важнейшей «инсайдерской» информации о состоянии шахских финансов. Обладая которой российская сторона уже точно знала бы границы финансовых возможностей Тегерана, — а потому могла выдвигать предельно точно обоснованные и выполнимые требования по выплате и размеру репараций.
Так что дополнительные силы шахских войск на помощь атакованной фанатиками русской миссии так и не пришли, — а ружья наличной местной охраны «случайно» оказались в помещении под крышей, куда эти горе-вояки даже не успели добраться, пока там не начался пожар. 
Собственный же казачий конвой посольства составлял всего несколько десятков человек. Да, в общем, будь он и вдесятеро большим — против стотысячной толпы без наличия автоматического оружия (или хотя бы нескольких батарей заряженных картечью пушек) справиться было бы вряд ли возможным. 
А толпе перед этим внушили, что она идет «мстить за поругание неверными заповедей ислама» — ну как же, посол «неверных» чужим женам дал убежище от своих мужей. Хотя по букве и духу Туркманчайского договора все уроженцы Российской империи как раз и должны были быть возвращены из Персии на Родину. 
Не исключено что понимали опасность ситуации даже относительно лояльные к России шахские политики. Положить на улицах своей столицы тысячи собственных граждан (притом что персы и так были явно не в восторге от возросших после поражения в войне с Россией податей на репарации) — это очень большой риск для правителей, чья власть и так держится после этого поражения на волоске.
Итогом стало зверское убийство почти всех (за исключением одного секретаря, сумевшего спрятаться, — Ивана Мальцова) сотрудников нашего посольства. В том числе и до последнего сражавшегося с оружием в руках Александра Грибоедова. 

***

Дальнейшее чаще всего описывается в выражениях «перепуганный возможным мщением за убийство своего посла шах послал императору Николаю богатые дары, — чем и «откупился» за нанесенное России оскорбление».
При всей формальной правоте этого тезиса стоит, тем не менее, учесть и другие моменты. Которые, похоже, слегка недопонимают сожалеющие о том, что тогда «русская армия не превратила Тегеран и всю Персию заодно в руины». Притом что те же люди, в общем, вполне справедливо видят в произошедшей трагедии «британский след».
Да ведь именно британцам упомянутый сценарий «ужасной мести за Грибоедова» и был тогда самым желанным! Ведь вскоре после окончания войны с Персией в 1828 г. началась русско-турецкая война — к 1829 г. еще отнюдь не решенная в нашу пользу. 
И кстати, так и могла остаться нерешенной — Лондон уже к апрелю сделал все, чтобы султанская армия достигла 150 тысяч человек, против 120 тысяч российских войск. И как же было бы желательно для британцев, чтобы Россия в это же время «открыла второй фронт», будучи вынужденной оголить фронт «турецкий» — дабы найти нужные силы для «карательного рейда» на Тегеран!

Итогом такого стратегического успеха англичан несомненно стало бы если не поражение России, — то затягивание ведущихся ею боевых действий в «позиционные», с постепенным истощением ресурсов. Воистину «голубая мечта» «сынов Туманного Альбиона»
Но даже если бы ценой огромных потерь Персия и оказалась бы занятой российской армией, — что было бы делать с ней дальше? Там тогда даже нефтепромыслы Персидского залива еще не были открыты — да и не нужна была тогда нефть в современных количествах.
И это отнюдь не Индия — с ее несметными богатствами и относительно миролюбивым населением. Да и то, до середины 19 в. последнюю контролировала даже не собственно Британия, как государство, — а «Ост-Индская компания». Имеющая не больше 30 тысяч собственных солдат на десятки миллионов индийцев. Удерживавшая там контроль больше за счет принципа «разделяй и властвуй» среди многочисленных местных князьков.
Так что вместо настоящей победы (и то еще очень гипотетической) Россия с Персией получила бы лишь постоянную «головную боль». К уже имеющейся Польше (там после двух мятежей приходилось держать 100-тысячную армию) — и Северному Кавказу. Где горцев Шамиля пришлось умиротворять четверть века, вплоть до середины 60-х годов 19 столетия.

***

Хотел бы такой перспективы для своей Родины сам Грибоедов — если бы смог донести свое мнение до петербургских властей каким-то мистическим образом? Думается — однозначно нет! 
Спору нет, убийство посла — в мировой практике вполне достаточный «казус белли», повод к войне. Но все же — не абсолютная причина для ее объявления — в дипломатической истории самых разных стран. 
Даже в 13 в., когда согласно «Яссе» Чингисхана за убийство послов требовалось провести казнь виновников этого — монгольские военачальники никогда не «пороли горячку», дожидаясь порой долгие годы и десятилетия наступления удобной возможности отомстить с наименьшими потерями.
В конце концов, в 1891 г., во время визита в Японию тогда еще наследника престола будущего Николая II, его чуть не зарубил свихнувшийся на почве ксенофобии японский полицейский. А например, советского посланника в Швейцарии Вацлава Воровского в 1923 году убил белогвардеец-эмигрант. Секретаря консульства СССР во Львове Алексея Майлова 10 годами позже — член ОУН. Но это ж не привело к немедленной войне, соответственно, с Японией, Швейцарией и Польшей?

Грибоедов был патриотом и защитником Отечества — пусть и на дипломатическом фронте, хоть в последние минуты жизни ему пришлось вновь взяться за оружие. Но такова участь воина — при необходимости отдать жизнь на благо своей страны. Будь то солдат или генерал, — кстати, погибший имел чин «статского советника», соответствовавшего «бригадному генералу» в армии или капитан-командору на флоте. И если настоящим благом для Родины будет именно сохранения статус кво — на почве уже достигнутой военной победы и заключенного мира — поддаваться эмоциям не самое лучшее решение.
А настоящей местью заклятым врагам России, британским политикам, за смерть выдающегося русского дипломата — стал как раз срыв их планов развязать новую российско-персидскую войну с сомнительными приобретениями для нашей стороны. Вместо этого получившей в реальной истории как минимум нейтрального и неагрессивного соседа на юге — отношения с которым вплоть до 1917 г. как раз и базировались в основном на подходах Туркманчайского договора. 
И этим договором (как и защитой его выполнения до последней капли крови) Александр Сергеевич, вспоминая стихотворение своего знаменитого тезки, «памятник себе воздвиг нерукотворный» — памятник победы над коварным врагом…