Севастополь: созданный царствовать…

21 февраля 1784 года императрица Екатерина в своем Указе впервые официально нарекла Севастополем будущую главную базу Черноморского флота. Название было выбрано неслучайно и не только исходя лишь из чисто военных соображений — в основе лежали куда более масштабные геополитические замыслы…
Собственно, сам вышеупомянутый Указ касался не только будущего «города русской славы» — ему в документе был посвящен лишь один, 9-й по счету пункт.

А всего глава государства повелевала устроить или развивать целых полтора десятка городов и крепостей по всему необъятному (как минимум, в сравнении с очень многими «карликовыми» государствами Европы) Новороссийскому и Таврическому краю — Светлейшему Князю Григорию Потемкину. Его губернатору и фактическому «отцу» — благодаря которому прежние малообжитые местности и откровенное «Дикое поле» все быстрее превращалось в цивилизованный регион Российской державы.

Непосредственно же в отношении Севастополя в Указе говорилось:

«…устроить следующие укрепления… Крепость большую Севастополь, где ныне Ахтияр, и где должно быть адмиралтейство, верфь для первого ранга кораблей, порт и военное поселение…»

Конечно, считать этот день датой основания знаменитого города будет не совсем правильно. Разве что одной из таких дат. Официальным «днем рождения» чаще называют 14 июня 1783 г. — когда в тогда еще «ахтиарской бухте» были заложены первые каменные здания будущего военного порта. Хотя русская эскадра прибыла сюда еще в мае того же года, а первые два ее корабля-разведчика с командами даже провели здесь предшествующую зиму.
Провели, кстати, отнюдь не в каком-то «диком, пустынном и необжитом месте» — если не считать небольшую татарскую рыбачью деревушку на берегу. Как минимум с 1778 г. в гавани уже были сооружены вполне добротные береговые укрепления с мощными батареями. Об этом позаботился тогда еще генерал-поручик, а впоследствии генералиссимус Александр Суворов. 
Относительно этого в разных источниках можно встретить даже две даты с разрывом в месяц. Первая — 15 июня 1778 года. Когда суворовские «чудо-богатыри» буквально за ночь построили мощные земляные редуты — так что приплывшая в гавань якобы для пополнения запасов воды эскадра небольших турецких судов-разведчиков предпочла побыстрее ретироваться. Обнаружив внезапно возникшую для себя опасность.
Но, видимо, командование турецкого флота предпочло не поверить докладу своих разведчиков. Решив, что «у страха глаза велики». И спустя месяц пожаловало в будущую севастопольскую бухту уже во главе крупной эскадры с многочисленным десантом. Увы, для незваных гостей разведданные оказались точными — и пришельцам пришлось без боя убраться подальше от зоны прицельной стрельбы суворовских пушек. 
Вообще же, первым представителем российского военного флота, посетившим Ахтиарскую бухту еще в 1771 г., стал «новоизобретенный корабль» «Модон». Принадлежащий отдельному классу судов с низкой осадкой. Равно удобных для эксплуатации как на реке, так и на мелководье Азовского моря. Весьма символично, что командовал им будущий непобедимый российский флотоводец адмирал (тогда еще лейтенант) Федор Ушаков. 

***

Описанные выше визиты российских военных судов и строительство береговых укреплений еще до официального присоединения Крыма к Российской империи в апреле 1783 г. особого удивления не вызывают. Ведь с 1768 по 1774 гг. шла очередная русско-турецкая война. Начатая, кстати, как раз Османской империей под предлогом мести за разгром восставшими «гайдамаками» Правобежья Украины, увлекшимися преследованием отряда польской шляхты, мелкого пограничного поста на турецкой территории.
Вообще сами эти гайдамаки ну никак не были российскими подданными — как и принадлежавшее тогда Речи Посполитой Правобережье Днепра. Однако в Константинополе, под нашептывание «стратегических партнеров» из Парижа и Лондона предпочли возмутиться — и объявить России войну. Расплачиваться же за собственную глупость и самонадеянность (как это обычно бывает с «младшими партнерами» таких «джентльменов») султану пришлось утратой влияния на ряд причерноморских регионов, — включая Крымское ханство, в 1774 г. официально объявленное независимым. 
Его тогдашние ханы могли справиться с пусть не численно преобладающими, но очень воинственными и мятежными сторонниками Османской Порты только с помощью русских штыков. Которые стали для них не признаком какой-то «оккупации» (во внутреннее управление русские генералы практически не вмешивались, за исключением помощи в подавлении мятежей). А фактически, единственной гарантией даже не столько сохранения власти, но и самой жизни.

Недаром Потемкин писал еще в январе 1783 г. (то есть еще до присоединения Крыма) находившемуся там генерал-поручику де Бальмену относительно прежде всего дипломатических усилий для убеждения хана на согласие размещения в Ахтиарской бухте российской военно-морской базы:

«Высочайшая Ея Императорского Величества есть воля приобресть навсегда гавань Ахтиарскую, исполнение чего и возлагаю я на Ваше Сиятельство. Вы, содержа в непроницаемой тайне вам предписанное, объявите Хану, что имеете повеление расположить главную часть войск у оной гавани... присовокупив к тому, что флот Ее Императорского Величества, не имея в Черном море гавани, не может употребиться к удержанию действий на море, турками производимых. А чрез то невозможно будет защищать и его самого... Ежели Хан на сие отвечать вам будет с упрямством, то, Ваше Сиятельство, в разговоре упомяните ему, что вы имеете повеления... приготовить войска к выходу из Крыма, и тогда ту часть войск, которая оставлена при Хане для его охранения, присовокупите к Ахтиару же, куда и отправляется для назначения укреплений инженер... Но если бы Хан без всякого упрямства строению способствовал, в таком случае войска, находящиеся при нем, по-прежнему оставьте. Рекомендую вам ласкать правительство Татарское, стараясь приобресть на свою сторону начальников, кои в народе важны».

В переводе с дипломатического — будете упрямиться, так мы и сами можем уйти, свои войска (вместе с Вашей охраной) из Крыма вывести. Но подумайте, долго ли вы после этого проживете, ввиду немалого числа врагов…
Как несложно догадаться — слишком долго последний крымский хан Шахин Гирей не упирался. Тем более на фоне вспыхнувшего мятежа у него уже было откровенное «чемоданное настроение», — спустя считанные недели реализовавшееся в отречение от престола и просьбы к императрице Екатерине взять в подданство его сограждан.

***

И все же вышеописанные моменты прямо не относятся к разгадке вопроса: что же послужило причиной наименования нового российского города Севастополем? Версий на этот счет немало. 
В том числе и та, согласно которой речь шла всего лишь о восстановлении исторического названия, данного еще в последние годы перед наступлением новой эры то ли Юлием Цезарем, то ли его преемником — Октавианом Августом.
Конечно, будущая главная база ЧФ России с той далекой поры именовалась и Херсонесом, и Херсоном (в русских источниках — Корсунем). И просто «Ахтиаром» (или Ак-Яром — белой скалой по-татарски). Собственно, в деловой переписке Потемкина и Екатерины первоначально фигурировал «гибрид» двух последних названий — Херсон Ахтиарский.
Тем не менее с февраля 1784 г. будущий город получил официальное имя Севастополь. То есть «царственный», «императорский» — ведь «севастос» (август): являлся одним из синонимов императорского титула.
Конечно, теперь данный выбор императрицы кажется вполне естественным — Севастополь официально признан «ключом к Черному морю» не только в России, но и среди ее недругов. Но ведь под конец 18 в. ситуация была несколько другой! Город вокруг Ахтиарской бухты еще только строился — и даже не был главной базой Черноморского флота Российской империи. Ею официально был Херсон вплоть до 1804 года! 

Вроде бы рядовой военный порт «высочайшей волей» нарекается столь «царственным» именем. Нет ли здесь противоречия?
На этот счет существует достаточно интересная теория, — впрочем, подкрепленная действительно реальными фактами.

«Императрица Екатерина планировала воссоздание греческой государственности со столицей в Константинополе. Руководить новой державой, провозглашенной на бывших землях Византии, должен был внук самодержицы Константин, которому тоже предусмотрительно подобрали соответствующее имя. Впервые амбициозный план был изложен Екатериной II в конфиденциальном письме к германскому королю Иосифу II от 21 сентября 1782 г. Отвоевание у турок Крыма, по задумке, становилось одним из этапов реализации проекта». 

А вот какие любопытные подробности приводят историки насчет воспитания упомянутого выше Константина — брата двух будущих императоров: своего старшего брата Александра I и младшего брата Николая I. Сам же Константин был вторым сыном императора Павла I, сменившего свою мать Екатерину II на троне в 1796 г.

«Целый дождь корон готовился пролиться на него (Константина, — ред.), и не одна из них не увенчала его. Он был еще в колыбели, а для него уже предназначали престол бывших византийских императоров. В соответствии с этим, его в младенчестве окружали греками: его кормилицей была гречанка, первым слугою — грек, товарищами его детских игр — греки».

Уже с этих пор его учили греческому языку, на котором впоследствии он говорил очень недурно. Его крестным отцом, по словам Екатерины, мог бы быть только лучший ее друг: Абдул-Гамид (тогдашний султан). Наследие которого — св. София — перешла бы к его крестнику.

«Но так как турок не может крестить христианина, — писала Екатерина, — то, по крайней мере, окажем ему почет, назвав младенца Константином». 

И новорожденному великому князю дали имя Константина — имя первого основателя Константинополя на месте древней Византии. Имя, которое носил также последний греческий император из дома Палеологов.
Даже в мелочах Екатерина была готова видеть предзнаменование судьбы, которую она готовила своему второму внуку. 

Рассказывая в одном из своих писем к Гримму о рождении Константина Павловича, она писала: 

«Этот послабее старшего брата, и чуть коснется его холодный воздух, он прячет нос в пеленки, он ищет тепла». 

Точно его инстинктивно в колыбели тянуло туда, под благодатное небо юга — на берега Босфора.
По случаю рождения великого князя Константина Павловича была выбита особая медаль, тоже выдававшая заветные мечты Екатерины о восстановлении Греческой империи. На лицевой стороне медали, между изображениями Веры и Надежды, помещена Любовь, держащая на руках младенца; все эти изображения озаряются свыше лучами с надписью «с сими».
Вдали, вправо, виднеется Константинопольский собор св. Софии, а слева — море и восходящая на горизонте звезда. К младенцу Константину являлась одна греческая депутация, выразившая ему желание, чтобы он занял престол Константина Палеолога.
В бумагах воспитателя Константина Павловича гр. Н. И. Салтыкова сохранилось письмо некоего грека Пангала, адресованное «его высочеству, кротчайшему греческому самодержцу Константину III». 

***

Что ж, замысел Екатерины, не зря прозванной не только современниками, но и потомками «Великой», — насчет образования на месте побежденной Османской империи возрожденной империи «греческой» (или Византийской), дружественного вассального по отношении к России государства: — назвать «маниловщиной» не поворачивается язык. Планы эти как раз были вполне реальными. Исходя из огромного влияния нашей страны в тот период и регулярных победоносных кампаний против османских войск.
То, что они не были доведены до завершения (и почему?), — уже другой вопрос. Тем не менее в этой связи имя, данное Севастополю, приобретает новый, более масштабный смысл!
Конечно, главной столицей новой гипотетической империи должен был стать Константинополь. Но кто сказал, что столица, да еще столь крупной державы, — должна быть только одна? 
Собственно, на этот счет сама же Российская империя являла весьма показательный пример — с наличием столицы древней, исторической: Москвы. И столицы официальной, или как ее еще называли: «северной» — Петербурга.
К тому же «империя Константина», какой бы изначально дружественной она не была — это все-таки было бы другим государством. А «дома и стены лечат» — спокойнее иметь на другом берегу Черного моря и «запасную столицу». Которая «по совместительству» была бы еще и крупным портом, и крупной же военно-морской базой. Откуда в Константинополь могла бы оперативно быть послана помощь любого вида…

Показательно, что Потемкин еще в 1783 г. писал императрице: 

«...Не описываю о красоте Крыма, сие бы заняло много время, оставляя для другого случая, а скажу только, что Ахтиар лучшая гавань в свете. Петербург, поставленный у Балтики, — северная столица России, средняя — Москва, а Херсон Ахтиарский да будет столица полуденная моей Государыни. Пусть посмотрят, который Государь сделал лутчий выбор...».

Как видно, здесь фаворит и верный соратник Екатерины, пусть и несколько обтекаемо-дипломатично, но тоже говорит о «третьей столице». Однако «третья», «полуденная» она будет именно для «государыни». А чуть ниже говорится еще и о «государе» — для которого тогда еще «Херсон Ахтиарский» будет «предметом выбора»! 
Сомнительно, что не просто важный сановник, но и «сердечный друг» императрицы мог столь спокойно говорить о ее преемнике, — могущем занять трон лишь после ее смерти. Тем более что таковым был очень не любимый Екатериной ее сын Павел, — впрочем, чувство это было взаимным. 
А вот о пока еще «потенциальном» государе-современнике Екатерины, том же ее внуке Константине, в случае занятия им трона в Константинополе, говорить можно было вполне, не впадая в опасную для царедворца бестактность. Вдруг он захочет править своей вроде бы собственной империей из «полуденной столицы», — не удаляясь далеко от родной страны? Получая от нее не только постоянную поддержку, но и давая возможность осуществлять над собой и хотя бы общий контроль Петербурга… 

***

В заключение хочется познакомить читателей с еще одним любопытным мнением части историков. Подвергающих сомнению вроде бы «хрестоматийный» факт насчет того, что в 1797 г. сменивший Екатерину на престоле ее сын император Павел, из-за неприятия большинства начинаний своей матери, приказал именовать Севастополь по старому — Ахтиаром.

«Однако миф так и остался мифом: никаких документальных подтверждений ему не нашлось. Без соответствующего императорского указа такое дело обойтись не могло, а даже в таком авторитетном источнике, как “Полное собрание законов Российской империи”, включающем документы с 1649 по 1913 гг., его нет. Зато там обнаруживается Сенатский указ № 222 от 29 марта 1826 г., то есть времен императора Николая I, внука Павла I, “О неименовании городов Севастополь Ахтияром и Евпатории Козловым”. 

Казалось бы, вот оно, подтверждение! Но нет. В том же “Собрании законов” времен Павла I и Александра I топонимы “Севастополь” и “Ахтияр” встречаются с равной частотой. Видимо, это вносило существенную путаницу в официальные документы, и известный своей педантичностью Николай I решил положить разнобою конец. Это подтверждает и подробное перечисление мест, в которые направлены копии этого указа: “Во все губернския и областныя правления и правительства”. Видимо, именно там чересполосица названий была особенно заметна».

И сложно найти лучшую концовку статьи, чем финальная фраза из той же цитаты:

«В действительности же город русской славы Севастополь ни разу со дня, как получил свое гордое имя, не терял его и ни разу не опозорил». 

Обложка: вид на Севастополь с Северной стороны в начале XIX в.