Память... Солдат, беспокойная душа

В летнюю пору его можно было зачастую встретить на бережку нашей речушки Содимы. Высокий, щедрая седина запуталась в волосах. Для своих более чем преклонных лет еще боек на ногу. И удочки на плече неизменно.
— Как здоровьишко, Михаил Иванович? — поинтересуется, приветливо здороваясь со старым школьным учителем Киселевым иной бывший его ученик.
— Спасибо, беспокойства не испытываю! — бодро ответит Михаил Иванович и прибавит шагу, направляясь к любимым местам рыбалки. 

Здесь, оставшись наедине с собой да с неширокой полосой речной глади с замершим на ней огоньком-поплавком, думает Киселев свои неторопливые стариковские думы.
Неправда, есть оно, беспокойство-то… Не столько о собственном здоровье — всякое довелось вынести на долгом веку, не привыкать, а больше — о том, как живут-здравствуют малые речки. И не только они. Природа. И нет покоя Михаилу Ивановичу, когда видит он, как из-за чьего-то головотяпства хлещет в прозрачную речную воду мазутный, в радужных блестках, ручей, от нерадивого хозяйствования гибнет лес.
В инстанции различного ранга, в местные газеты идут тогда тревожные письма Киселева. И радуется он, когда замечает, что что-то, пусть и в малом, сдвинулось с места. Больше всего огорчают его казенно-равнодушные отписки чиновников.
— Откуда берется бездушие у людей? — сокрушается Михаил Иванович. — Ведь речь-то идет о своей «малой родине», красоте ее, благополучии. Не с нее ли для каждого из нас любовь к большой, великой Родине начинается? И не только любовь, но и верность. Мое поколение ее доказало сполна. Выпало на долю…

«Отомсти, друг!»

Над белым безмолвием Сталинградской степи раскинул незримый, но жесткий и скрипучий полог мороз. Здесь, с краю «кольца», в котором были зажаты гитлеровцы, у станции Суровикино было пока тихо, лишь со стороны города доносились отдаленные, похожие на отголоски грома, раскаты.
Скрытно подошел к окраине Суровикино, занятого врагом, штурмовой отряд капитана Воронова. Задача одна — еще плотнее сжать кольцо.
— Рядовые Киселев и Карнаухов! Пойдете впереди дозорными! — командир посылал бойцов постарше, поосмотрительней. Может, и знал, что они друзья. Не должны подвести. 
И впрямь сошлись близко два Михаила еще с формирования в запасном полку. Земляки, и перед войной оба педучилище заканчивали. Вместе хлебали солдатские щи из одного котелка, делились самокруткой из махорки. И вот вместе попали сюда, под Сталинград, в матушку-пехоту.
Хотя в дозоре много не наговоришь, они вполголоса вспоминали о родных краях, где остались семьи, любимая мирная работа. Голоса чуть подрагивали от волнения: впереди — первый бой.
Чуть рассвело — и над нашими позициями разнеслось: «В атаку!».
Но дружная атакующая лавина залегла под плотным пулеметным огнем. Фашисты, надеясь на помощь извне, оборонялись отчаянно. Головы не поднять.
На исходе были уже третьи сутки, а взять станцию не удавалось. Между подразделениями пропала связь, гремела перестрелка с обеих сторон.
Распластанной в снегу, защищенной лишь сугробами, пехоте пасть бы духом, но не тут-то было!
— Погодите ужо! — со злостью стискивал зубы Киселев, чувствуя, как немеют прихваченные морозом пальцы рук и ног. Солдат еще плотнее прижимал к плечу приклад винтовки, упрямо пытаясь разглядеть цель сквозь облепленные инеем ресницы.
Наши танки неожиданно вынырнули из метели, двинулись на станцию стальным клином. Поднялись в атаку и пехотинцы.
Среди грохота взрывов, заполошной пальбы, криков и стонов Киселев потерял из виду Карнаухова. И когда на станции все было кончено, ходил по развалинам, искал его. Не скоро наткнулся Михаил на запорошенную снегом землянку. Здесь и нашел друга с наскоро перевязанной бинтом тяжелой раной. Прикрытые веки глаз раненого затрепетали, он с трудом узнал Михаила.
— Друг, прощай… Отомсти за меня, — это были последние слова Карнаухова.
Киселев, ощутив соленую горечь во рту, молча стянул с головы ушанку. Он долго стоял с непокрытой головой и даже внимание не сразу обратил на то, что в этом бою вражеские пули пробили ему «сидор» за спиной и полу шинели.
Впервые так близко подходила смерть к Киселеву. Да и потом, на огненном пути к Берлину, ходила на расстоянии в волосок. Но ни осколок, ни пуля не коснулись солдата. А бывало всякое. Что это? Везение?
— Может быть, — говорит, невесело усмехаясь, Михаил Иванович. — Всем бы так везло… А наказ друга я выполнил.

В разведке

От стен Сталинграда наши солдаты пошли с тяжелыми боями по изнуренной войной, многострадальной земле Украины. 
Под городом Шахты на Дону довелось воевать Киселеву в разведроте. Первое задание и сразу — ответственное.
— Форсировав Дон, наши натолкнулись на сильное сопротивление противника, — вспоминает Михаил Иванович. — Плацдарм был смят, но сбросить в реку наших ребят врагу все же не удалось. Разбитые на небольшие группки, они организовали островки круговой обороны, поджидая подмоги. Но беда — оборвалась всякая с ними связь…
Ночь осенняя, темнеет рано. А в прибрежном лесу вообще тьма. Подзатихла и перестрелка. И вот вдвоем с лейтенантом Лебедевым, хорошо понимавшим немецкий язык, Киселев добрался по еще неокрепшему льду до другого берега. Затаились в овражке, осмотрелись. В лесной чаще подрагивало светлое пятно. 
— Может, наши? — прошептал лейтенант. — Подойдем?
Но едва подобрались ближе, Лебедев насторожился, нажал ладонью на плечо Михаила. 
— Немцы?
У костерка сидели человек десять.
— Отползти потихоньку да дальше идти. Наши где-то рядом должны быть, — прошептал лейтенант. — Стоит ли связываться?..
— Не они на нашей земле хозяева, а мы! — ответил Киселев. — Грех таких незваных «гостеньков» не приветить хорошо.
Два «ППШ» рассыпали звонкие трескучие очереди враз. У костра поднялась суматоха.
— Пусть палят в божий свет, как в копеечку! — довольный, хмыкнул Киселев. — Тем паче, кому-то и добротно перепало. 
И тихо добавил:
— Это за тебя, друг…
Следующая встреча в темном лесу чуть не закончилась плачевно. 
— Стой! — раздался из тьмы срывающийся юношеский голос, и в кустах рядом с обрадованными Киселевым и лейтенантом звонко взорвалась «лимонка».
— Да свои мы! Свои!
Так, перед началом наступления, связь была восстановлена вовремя.

Листовка

Много еще рек и речушек пришлось «переходить» Киселеву.
— На реке Миус фашисты закрепились основательно, — продолжает свой рассказ Михаил Иванович. — Видать, думали наши войска остановить. Вот ведь какого дурака выкидывали: стали листовки с самолетов сбрасывать: «Рус, ты проиграл войну!» — Дескать, тут нас не возьмешь. Даже как в начале войны надумали прежнюю моду заиметь: на самолетах за нашими одиночками-солдатами гоняться.
Речная вода мутной была тогда от крови. И едва пошел Киселев по берегу поискать родниковый «ключ» — откуда ни возьмись! — «мессер»! Над самой головой солдата пронеслись огненные струи. 
— Где же наши самолеты? — с досадой подумал Киселев, втискиваясь в первую же попавшуюся ложбинку. — Долго ли вот еще так землю целовать будем?
Вдруг завывание вражеского мотора совершенно потерялось на фоне сплошного самолетного гула. Киселев приподнялся с земли и увидел в небе наших штурмовиков, угрожающе деловито заходящих на ощетинившийся дымками выстрелов берег, занятый фашистами. Киселевский «крестник» ускользнул прочь трусливой тенью.
— Вот это другое дело! — торопливо отряхнулся Михаил и поспешил к своему взводу. На ходу повертел в руках порожнюю фляжку.
— А-а, ладно! На том берегу наберу!
Едва отошли «ИЛы», двинулись на вражеские укрепления переправившиеся по броду танки, подоспела пехота.
К исходу дня объявленные немцами неприступными высоты были взяты. Уже после штурма заметил Михаил втоптанный в грязь обрывок фашистской листовки, сброшенной утром.
— Ну что? — усмехнулся он. — Остановили, сдаться заставили? Теперь уж нашего солдата не остановишь!

Освободители пришли

«Полуторка» уже почти подъехала к околице какой-то деревушки, когда солдаты как горох высыпали из кузова. Сверху, оттуда, где только что разгорелся скоротечный воздушный бой, планировал к земле немецкий истребитель.
Солдаты залегли было в придорожной канаве и увидели, что фриц… садится на поле.
Летчик, наверное, не успел и глазом моргнуть, как был окружен со всех сторон нашими пехотинцами. Не дожидаясь, что будет дальше, шустро выскочил из кабины и задрал руки вверх.
— Гитлер капут! — побледневшим лицом он поворачивался то к одному солдату, то к другому.
Пока обыскивали пленного, шофер полуторки, деревенский паренек, из любопытства забрался в кабину «мессера». Повернул там что-то — и мотор вдруг заработал. Самолет пробежал остаток поля и уткнулся в деревья на окрайке, содрогаясь своим хищным телом.
Шофер сиганул из-за штурвала и, растерянно побегав возле самолета, ухватился за его хвост. 
— Помогите же!
Но ответом был дружный смех.
— Крепче держи! — кричал весело Киселев. — А то улетит!
— А ну вас! — отмахнулся шофер и изо всей силы треснул кулаком по свастике, намалеванной на хвосте «мессера». — Теперь-то уж не улетят и не скроются! Из-под земли достанем! — И расплылся в крестьянской простодушной улыбке.
…Остались позади отныне свободные Украина, Литва, взят был штурмом Кенигсберг. Шагал Киселев с боевыми друзьями по германской земле. Труден был путь сюда, большой кровью наших солдат омыт. И тем стремительнее развернулось наступление наших войск. 
— Занимая сходу немецкие селения, мы в домах заставали столы с неостывшей еще едой — так расторопно драпали хозяева, — вспоминает те дни Михаил Иванович. — Но фашисты, неизвестно на что надеясь, все еще крепко сопротивлялись. И горше были наши потери перед долгожданной Победой. Не один день вела наша дивизия, да и соседние тоже, тяжелый бой с вражеской группировкой войск неподалеку от Берлина. Немцы пытались прорваться. И когда их, окруженных, стала основательно «подкуривать» наша авиация, а мы, на земле, еще теснее сжали «тиски», они сдались. Их гнали мимо нас колонной под конвоем, я подошел поближе, чтоб заглянуть им в глаза. Один из них, боясь встретиться взглядом, сказал на ломаном русском:
— Нас обманул фюрер…
Подъехала полевая кухня, солдаты радостно облепили ее. Киселев не сразу заметил вышедшую из полуразрушенного дома молодую немку. К ней жались пятеро детей десяти-двенадцати лет. В глазах ребятишек был испуг, но его все больше перебарывал голод.
Михаил молча протянул свой котелок. Сделали это и другие. Нет, не нес зла воин-освободитель, как бы кровавая война не ожесточила его сердце!
От Берлина дивизия, в которой воевал Киселев, повернула в Чехословакию. Здесь весенним победным днем и завершился боевой путь простого русского солдата…
Демобилизовавшись из армии, Михаил Иванович вновь приступил к основному делу своей жизни — работе учителя. Преподавал в сельских школах, последние годы — в Кадникове. Приглянулся ему городок с тихими, в щедрой зелени улочками, добрыми и приветливыми людьми.
Бывало, прикрепив к пиджаку ратные и трудовые награды, среди которых поблескивают медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Кенигсберга», шел Киселев, слегка волнуясь, на встречу с молодежью. Есть о чем вспомнить ветерану. 
— Пусть все знают, какой дорогой ценой достался нам мир, — неизменно добавлял к рассказам о войне Михаил Иванович. — Знают, и все силы свои приложат, чтобы его сберечь…

***

Теперь уже не соберутся старые солдаты за скромной трапезой в садике с набирающими первоцвет черемухами, чтобы выпить боевые «сто грамм» за Победу, помянуть павших на полях сражений товарищей. Неумолимо течет время, и их уже нет с нами. Но о них в нашем городке помнят. И это самая большая награда — память людская.

 Вологодская область, город Кадников