«Мы с тобою, товарищ…»

Довесок от Редакции. «Михаил Светлов — Ту-ту!»

Точные штрихи портрета Михаила Светлова автор увенчивает интегральной итоговой оценкой самой Марины Цветаевой. И вместо начального желания возразить невольно начинаешь перебирать подтверждения тезе Станислава Минакова: удивительна укорененность поэта в советском поэтическом обиходе. Вроде бы весьма превышает меру таланта, не сравнимого с гигантами — современниками Светлова. Возможно, дело в феноменальной популярности песен «Каховка» и «Гренада»...

Особенно последняя, подносящая самые универсальные «поэтические отмычки». Хулиганская панк-группа яростно-хамский вызов кладет на знаменитый размер и ритм: «Отряд не заметил потерю бойца. Боец не заметил потерю яйца…» Или самая недавняя коллизия. Из новостей: «Россияне, имеющие недвижимость в Испании, сообщают: участились случаи захвата их домов». Понаехавшие мигранты, поназависшие в карантине гастарбайтеры: «Движение Окупас». Владельцы-россияне «попадают» чаще не по русофобским причинам, а из-за большей удаленности: карантин, СВО… И яростное сегодняшнее желание сохранить недвижимость прекрасно ложится на песню с прямо противоположным посылом:

Мы ехали шагом, мы мчались в боях, и вдруг услыхали вчера в новостях: 
в Испании жесть и захваты жилья. «Гренада, Гренада, Гренада моя!»
Он песенку эту забыл, ну и пусть — откуда ж у хлопца испанская грусть? 
— Братэлло, прости, поступил как дебил, я виллу в Гренаде зачем-то купил. 
Красивое имя, высокая честь, Сказали: соседи приличные есть. 
Риэлтер, паскуддо, набавил лимон. Сказал: в километре живет Элтон Джон! 
Но песню иную придумала жизнь. Не надо, сеньоры, о парне тужить. 
Он хату покинув, летит воевать, недвижимость дабы обратно забрать… 
Бюджет не заметил потери дворца. Рублишки отмыты давно до конца. 
Я видел в Ютубе: склонилась луна, и мертвые губы шепнули «Грена…» 
Как лихо когда-то скакал эскадрон. «Залоговый, — помните? — аукцион»?!
Ответь Нижневартовск, Тольятти ответь: о чем по-испански сегодня вам петь? 

​

Цветаева писала Пастернаку: «Передай Светлову, что его Гренада — мой любимый — чуть не сказала: мой лучший — стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, — пусть Есенину мирно спится». Это ли не свидетельство признания поэта вне идеологии, как говорится, по гамбургскому счету! «Гренадские» Строки Михаила Светлова, уроженца новороссийского Екатеринослава (ныне город Днепр) сегодня можно понимать и в другом контексте «европейского выбора» — «мечтателя-хохла»:

Ответь, Александровск, 
И Харьков, ответь: 
Давно ль по-испански 
Вы начали петь?
 
Следует напомнить, что Александровском до 1921 г. назывался город Запорожье. По имени Александровской крепости, заложенной в 1770 г. Следует помнить также, что имя крепость получила либо в честь генерал-фельдмаршала Александра Голицына, либо в честь князя Александра Вяземского, и это тоже были земли Новороссии. Нынче и Запорожье, и Харьков вынуждены петь не по-испански даже, а по-евросоюзовски, по-нацистски, по-русофобски, однако это пение иллюзорно, умозрительно; всё это, говоря малороссийскою мовою, «прымара». А вы помните, как назывался пароход, на котором герой фильма «Бриллиантовая рука» Смен Семеныч отправлялся в Турцию на отдых? Конечно, помните! «Михаил Светлов»! Было время, когда всякий советский человек знал это имя, помнил бессмертную (без преувеличений!) светловскую «Гренаду» и маршевую «Каховку», а также другие сочинения поэта. Для меня, например, самой любимой грампластинкой была и остается запись цикла «Мы с тобою, товарищ» (1975) Микаэла Таривердиева на стихи Михаила Светлова. Восемь удивительных камерных сочинений, исполненных с фортепиано и гитарой несравненным дуэтом — Галиной Бесединой и Сергеем Тараненко:

И таривердиевское прочтение той же «Гренады» (нам памятна также бардовская версия В. Берковского; стихотворение написано поэтом в 1926 г., положено на музыку двумя десятками композиторов разных стран! — стало официальным гимном интербригад) и «Болота проходит пехота», и «Было холодно, было мокро», и «Ходят грустной парою комсомольцы старые», и «Я другом ей не был», и «Я вижу снова, как и прежде», а также потрясающее сочинение «В разведке». В котором в последней строке происходит то, что Михаил Анчаров называл «тихим взрывом»: «И Меркурий плыл над нами, иностранная звезда...» В стихотворении Светлова сюжет рассказан устами убитого красноармейца. Светловский эпитет «иностранная» — столь же непостижим, как, скажем, «медаль за город Будапешт» у Михаила Исаковского в супершедевре «Враги сожгли родную хату». И тоже стоит в последней, то есть вершинной строке стихотворения, отсылающей весь текст словно с трамплина — в вечность. Это и есть великая поэзия.
Казалось бы, «что нам Гекуба»? В том смысле, что зачем нам теперь комсомольский пафос? Но дело в том, что подлинная поэзия, а у Светлова она именно такова, выходит за пределы «парадигм», в том числе идеологических, а несет в себе неубиваемый и, не побоимся этого слова, экзистенциальный свет. Говорит о жизни и смерти, любви и войне, яркости молодости и грусти старости. Похоже, именно эту несокрушимость светловского слова, светловского света, простите за каламбур, чувствуют и нынешние «десоветизаторы» Украины, которые в Каховке, городе Херсонской области, пытаются запретить знаменитую песню «Каховка», шагнувшую в народ из кинофильма «Три Товарища» в конце 1930-х. Музыка Исаака Дунаевского, к слову, тоже уроженца, как и Светлов, тех пространств, что нынче называются Украиной; композитор родился в Лохвице на малороссийской Полтавщине, где ему поставлен бюст на аллее «Герои Лохвиччины».
В тщетной попытке высосать из пальца «новейшую самоидентификацию» кураторы и исполнители нынешнего «проекта Украина» действовали руками местных безумцев, писавших доносы на учителей, позволивших прозвучать «Каховке» в стенах школы. Конечно, как не придраться к «имперским» строкам: «Иркутск и Варшава, Орел и Каховка — Этапы большого пути». И конечно, их раздражает такой взгляд: «И девушка наша проходит в шинели, горящей Каховкой идет...» Это отсюда, из горящей «Каховки», афористичные строки припева: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!» А завершается песня хоть и индивидуально-лирично, но и весьма объединительно, в повторении слова «наш»: «За нашу страну, за Каховку родную, где девушка наша жила...». 
В день рождения поэта Светлова вспомним, что родился Михаил Аркадьевич в 1903 году, 17 июня по нов. ст. (прежде это было 4-е), в семье ремесленника Арона Боруховича Шейнкмана и Рахили Ильевны. Псевдоним молодой поэт взял в 16 лет, став завотделом губкома комсомола и главным редактором журнала «Юный пролетарий». Харьков, к слову, неслучайно поименован поэтом в стихах, ведь в этом городе, первой столице УССР, Светлов выпустил в 1923 г. свою первую книгу «Рельсы». Там же, уже учась в МГУ, устраивал поэтические вечера. Вообще-то, комсомольская молодость и былая добровольная служба в Красной Армии, участие в Гражданской войне не мешали Светлову быть весьма критичным к недостаткам и некоторым проявлениям советской действительности. Не без прозорливости он критиковал создание Союза писателей СССР, судебные процессы 1930-х, попал по спискам НКВД в «троцкисты». И пьесы его снимались со сцены, и критиковались в газете «Правда», главном идеологическом органе страны, — за неправильное понимание «линии партии». 
Однако жизнь в стране менялась: за книгу «Стихи последних лет» Светлову, ушедшему из жизни в Москве 28 сентября 1964 г., посмертно была присуждена Ленинская премия в 1967 г., а также Премия Ленинского комсомола в 1972 г. Кстати, в год смерти Светлова на экраны Советского Союза вышел киношедевр Марлена Хуциева, в который встроен большой эпизод выступления поэтов в московском Политехническом музее. В кадрах фильма мы видим и выступление Михаила Светлова (съемки проходили в августе 1962-го). Надо понимать, что критика из уст Светлова исходила весьма едкая, он был весьма острым на язык человеком, еще и эпиграммистом, обо всем этом ходили легенды — как изустные, так и зафискированные очевидцами в воспоминаниях. Вот примеры светловских афористичных высказываний:

• «Я могу прожить без необходимого, но без лишнего я прожить не могу».
• «Налейте пива, а рак у меня с собой».
• «Ну на что рассчитывать ещё-то? Каждый день встречают, провожают… Кажется, меня уже почётом, как селёдку луком, окружают».
• «Я мечтал пить из чистого источника поэзии, но каждый раз оказывалось, что там уже выкупался редактор».

Светлов придумал словечко «изувековечить», а своему другу Маяковскому, покупавшему экзотические рифмы за рубль, предложил рифму «медяками — медикамент». Маяковский дал лишь полтинник, поскольку в слове «медикамент» ударение ставится на последний слог. Биографы подсказывают нам: С 1941 до 1945 года Михаил Аркадьевич Светлов служил военным корреспондентом газеты «Красная Звезда» на Ленинградском фронте, затем работал в газетах Первой ударной армии Северо-Западного фронта: «На разгром врага», «Героический штурм», в газете Тридцать четвёртой армии Первого Белорусского фронта. За боевую работу в годы Великой Отечественной войны Светлов был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями. Наиболее известное из его военных стихотворений — «Итальянец» (1943). Более трёх четвертей века прошло, однако актуальность этого сочинения, увы, лишь растет, опять-таки в контексте ползучей экспансии НАТО на восток, на земли стран Прибалтики, Грузии, Украины:

…Молодой уроженец Неаполя! 
Что оставил в России ты на поле? 
Почему ты не мог быть счастливым 
Над родным знаменитым заливом? 

Я, убивший тебя под Моздоком, 
Так мечтал о вулкане далеком! 
Как я грезил на волжском приволье 
Хоть разок прокатиться в гондоле! 

Но ведь я не пришел с пистолетом 
Отнимать итальянское лето, 
Но ведь пули мои не свистели 
Над священной землей Рафаэля!..

О его самокритичности и моральных принципах вспоминал писатель-сиделец Варлам Шаламов:

«Светлов встал, протягивая мне руку: “Подождите. Я вам кое-что скажу. Я, может быть, плохой поэт, но я никогда ни на кого не донес, ни на кого ничего не написал”. Я подумал, что для тех лет это немалая заслуга — потрудней, пожалуй, чем написать “Гренаду”».

Рассказывают, что Светлов ходил в одном пальто лет двадцать, не стремился к эффектным жестам, но при этом был любимцем женщин. Княжна Родам Ираклиевна Амирэджиби, красавица, сестра известного писателя Чабуа Амирэджиби, с которой лепили статую грузинки для фонтана на ВДНХ, стала женой поэта, не имевшего за душой ни копейки. В этом браке, втором для поэта, родился сын Александр (Сандро) Михайлович Светлов, впоследствии сценарист и режиссер. Красавица-жена ушла от поэта к итальянцу Бруно Понтекорво, физику-ядерщику, работавшему в Москве. «Счастье должно быть всеобщим, а несчастье конспиративным», — говорил Светлов и, несмотря на одиночество, заботился о других. Зная, что дни его сочтены, свой последний гонорар умирающий потратил на комплект первоклассника для сына медсестры в больнице. Скончавшийся от рака легких поэт похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Строки его живы и сейчас, спустя шесть десятилетий после кончины автора, кого-то по-прежнему согревают, а с кем-то ведут непрекращающееся сражение, и это есть свидетельства подлинности дара и выполненного поручения. «Россия выдержала бурю, перешагнула все мосты…» — по-прежнему проникновенно и неотменимо звучат эти светловские строки. Россия у Михаила Аркадьевича была единая и неделимая, вместе с Белоруссией и Ленинградом, которые он защищал. С Москвой, в которой прожил более тридцати лет и в которой преподавал в Литературном институте. А также, разумеется, вместе с родными для него Новороссией, Малороссией, Слобожанщиной, которые он по-советски называл «Украйной».

​