Как в Англии победила «революция дикого капитализма»

190 лет тому назад 14 августа 1834 года, английский король утвердил принятый парламентом закон об отмене прежней помощи бедным — и замене ее на полутюремную систему «работных домов».
По большому счету, по своей общественной значимости этот акт вполне можно оценивать в качестве самой настоящей «революции». В самом деле, общепринятая историческая наука оперирует в применении к этому термину всего одной-двумя датами в английской истории.

Первая, наиболее известная — борьба между парламентом и королем в 40 годах 17 века, закончившаяся казнью последнего. Вторая, менее известная — так называемая «славная революция» 1689 года, — в ходе которой в результате практически бескровного переворота был свергнут последний король династии Стюартов Иаков II. Однако реальные изменения в результате этих событий больше затронули лишь правящие элиты — да и то не полностью. Да, кто-то из аристократов, поддерживавших проигравшую сторону, лишился власти, а порой и имущества. Ну, так и во времена частой смены королей на английском троне в эпоху 30-летней гражданской войны Алой и Белой Роз во второй половине 15 века подобное происходило даже чаще. А например, знаменитый благодаря романтической пьесе «Стакан воды» (в СССР по ней сняли популярный фильм с участием известного артиста Кирилла Лаврова) лорд Боллингброк и в начале 18 века на долгие годы стал изгнанником из страны по обвинению в государственной измене. Несмотря на то, что ранее играл важнейшую роль в правительстве — будучи там главой МИД, остановившим изнуряющую Англию «войну за испанское наследство».
А так, после краткого периода «революционного похмелья» в «реал политик» «старой доброй Англии» все очень быстро возвращалось на круги своя. И прежний вождь революции, казнившей Карла I, Оливер Кромвель, хоть и взял себе титул «лорда-протектора», — но в своем «абсолютизме» мало отличался от своего венценосного предшественника. И Вильгельм Оранский, свергший без кровопролития последнего Стюарта, после восшествия на престол стал править, как самый обычный король того времени. Разве что не позволяя себе таких ошибок, как предшественники, — стараясь учитывать интересы как аристократических, так и купеческо-промышленных кругов.

***

И уж меньше всего касались «верхушечные революции» положения английских «низов» — особенно самых бедных из них. В отношении которых еще с 1601 года действовал закон о социальной помощи бедным, принятый королевой Елизаветой I. Предусматривавший для них довольно неплохие по меркам начала Нового Времени, сменившего Средневековье, социальные стандарты. Которые, конечно, не позволяли беднякам «шиковать», — но и умереть с голоду, оказавшись без крова и одежды, тоже. По большому счету, этот закон тоже явился итогом довольно долгих экспериментов — и компромисса между интересами правящих классов и работников. Ведь нищие в Англии в 16 в. появлялись не просто так, — а благодаря начавшемуся тогда бурному промышленному росту. Тем же мануфактурам, например, — где за счет специализации наемных работников по отдельным операциям производительность их труда повышалась порой в десятки раз. Соответственно, кустари-одиночки, не выдерживая конкуренции из-за «демпинга» мануфактурщиков, разорялись, — пополняя армию безработных. 
А дворяне-лендлорды, обнаружив повышенный спрос на шерсть для выработки соответствующих тканей, стремились расширять в своих имениях овцеводство. Но, поскольку собственных земель для этого уже было недостаточно, — эти горе-«рыцари» начинали заниматься так называемым «огораживанием». То есть, говоря современным языком, — «рейдерским захватом общинных земель путем насильственной делимитации их границ» в свою пользу. Только ведь скотоводство «выпасного» типа (а не благодаря кормлению зерном, заранее выращенным на полях) позволяет прокормить на единицу использованной земельной площади в среднем в несколько раз меньше народу, чем при традиционном земледелии. Факт, в общем, и послуживший главной причиной победы оседлых цивилизаций над кочевниками. 
Но английским дворянами на высокие политэкономические материи было наплевать. В силу чего лишенные ими земли простые крестьяне-йомены опять же  были вынуждены пополнять ряды «лишних людей». Первоначально королевская власть боролась с ними очень жестко — вплоть до приговора на каторжные работы попавшимся полиции в первый раз, и смертной казни — для «рецидивистов». Но ближе к концу 16 в. наиболее умные люди в правительстве поняли, что репрессивные меры решить проблему все равно не могут — при все возрастающей их затратности.
Ведь все возрастающее число неимущих и бродяг требовало для контроля за ними и все большего числа полиции, которой надо было платить немалые деньги. А с учетом, что далеко не все из обездоленных жили лишь просьбой подаяния и мелким воровством (образовывалось все больше банд) — жизнь и «силовиков», и потенциальных жертв разбойников из числа зажиточных слоев становилась все более опасной. Тогда и было решено ввести хоть какую-то социальную помощь для бедных, удерживающих все более возрастающее их количество и от голодной смерти, и от ухода в криминал, а то и в потенциальные «бунтовщики» против власти в целом.
В результате заботу о бедняках возложили на структуры, созданные на основе церковных приходов. Хотя реально средства на такую помощь собирались не столько за счет добровольных благотворительных взносов — сколько за счет вполне осязаемых «налогов пользу бедных», сбор которых контролировался государственной властью. 
Конечно, и эта система не была идеальной — так, указанную помощь люди могли получить только в своем приходе, но отнюдь не в другом месте на основании того, что являются гражданами страны. По большому счету — тот же «институт прописки», в осуждении которого при «советском тоталитаризме» пролили целое море «крокодиловых слез» его либеральные критики.Тем не менее худо-бедно эта система работала. Сглаживая, как минимум, проявления самых радикальных протестов против эксцессов все того же промышленного роста и связанной с ней технической революции, постоянно делающих ненужной целый ряд профессий из-за замены их работы машинами.

***

Однако к началу 30-х годов 19 в. часть правящих элит Англии озаботилась, как бы это сказали сейчас на либерально-рыночном «новоязе», «оптимизацией» государственных расходов на борьбу с бедностью. Да, в общем, и регулирующей ролью государства в этой сфере в принципе. Тот же Адам Смит, считающийся и поныне одним из «столпов» классической политэкономии, одновременно являлся и автором тезиса о «невидимой руке рынка», который в своей регулирующей роли вполне самодостаточен. Так что пресловутое «рыночек сам порешает» стало популярным задолго до Милтона Фридмана и Егора Гайдара — с основанными на них идеях «зубодробительных» реформах, чуть было не поставивших крест на России как на мощном едином государстве.
Плюс все более растущий «социальный заказ» на такую философию со стороны все более укрепляющей свое влияние на государство, в союзе с аристократией, буржуазии. Для которой, по словам британского же профсоюзного деятеля середины 19 века Томаса Даннинга, цитированным в «Капитале» Маркса, важнейшей характеристикой является:

«Обеспечьте капиталу 10 % прибыли, и капитал согласен на всякое применение, при 20 % он становится оживленным, при 50 % положительно готов сломать себе голову, при 100 % он попирает все человеческие законы, при 300 % нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы».

Ну и потом, Адам Смит сотоварищи исходил в своей философии из принципа «личных интересов», он же — классический эгоизм. «Булочник кормит меня хлебом, угольщик отапливает мой дом не потому, что любят меня, — а потому что хотят получить собственную выгоду». Соответственно, давать деньги просто так, да еще «каким-то бездельникам» (предпочитая не замечать, что многие из них — «бездельники поневоле») — однозначно «не по-рыночному». Тем более что расходы на неимущих за 60 лет, с 1750 по 1810 годы возросли с миллиона фунтов стерлингов в год до почти 10 миллионов. Много? Конечно, немало. Но, например, только во второй половине 18 века, только с одной Бенгалии Британская Ост-Индская компания получала в год в среднем 67 млн. фунтов! 
Просто эти колоссальные средства распределялись среди ее акционеров — среди которых ведущую роль играли члены королевской семьи и их приближенные. Свято соблюдавшие заповедь героя «Кавказской пленницы» «Не путать собственную шерсть с государственной», — увы, не в пользу последней. Набирали силу идеологи, чуть позже сформулировавшие главный принцип «мальтузианства», патологический страх перед запаздыванием производительных сил за ростом народонаселения, — что якобы чревато массовым голодом. В целях чего уже тогда разрабатывавшие бесчеловечные рекомендации ограничения рождаемости разных там «неполноценных» групп населения — вплоть до «евгеники» и откровенного расизма. 
А тут еще все чаще бунтующие против нарастающей механизации производства (и связанной с этим безработицы) рабочие помогли местным либералам-«вигам» протолкнуть в 1832 г. избирательную реформу. Лишившую их конкурентов, консерваторов-«тори», их прежнего почти постоянного преимущества в числе депутатских мандатов. А ведь именно среди «вигов» и было больше всего представителей крупного капитала, «прогрессивных экономистов» и прочих деятелей подобного пошиба. 

***

Результат не заставил себя долго ждать — уже в 1834 г. парламент принял новый Закон о бедных. Главной задачей которого была борьба — только не с бедностью, а с самими бедными. Оказание им любых пособий, денежных и натуральных, на прежних принципах прекращалось. Вместо этого для получения помощи нуждающиеся должны были перемещаться в «работные дома». Фактически — «лайт-версию» самых обычных исправительных колоний, чтобы не сказать, каторги. 
Ведь по сути, от последних «работные дома» отличал лишь чуть отличный «способ мотивации». Не охрана на вышках, готовая стрелять в случае побега, — и не приговор суда для помещения туда. А типа «добровольное» (ну да, под страхом голодной смерти, но все равно ж выбор был, правда?) желание попасть в «работный дом» — при значительно более осложненной возможности оттуда выйти. Пусть даже и без тюремных строгостей, — но все равно со сторожами на дверях. 
А так эти «благотворительные» тюрьмы широко практиковали и принудительный (обязательно тяжелый, а временами и бессмысленный, вроде раскалывания камней и их переноски с одного места на другое) труд — и обязательное разлучение семей (привет «мальтузианцам»). А то, понимаешь, еще эти «неполноценные бедняки» и дальше «будут плодить нищету».
В более же благополучных слоях общества широко культивировалось презрительное отношение к обитателям «работных домов» как к «отбросам общества». Тем более что последних даже одевали в специальную форму, чтобы отличить от «нормальных» людей. Не стандартные тюремные робы, — но все равно выглядишь на городских улицах (если туда еще удастся попасть) «белой вороной».
В общем, после закона 1834 г. быть бедным в Англии стало не просто тяжело, — но вдвойне тяжело и позорно. Так что многие неимущие предпочитали до последней возможности не идти в фактическое «рабство» в работные дома, — как и в 16 веке пытаясь просить милостыню, заниматься мелким воровством, а то и откровенным разбоем. Хотя, конечно, в 19 в. для ставших лишними граждан Британии были и другие возможности — уехать в колонии, например, те же Канаду или Австралию. Собственно, большая часть первых поселенцев последней потому и была либо откровенными каторжниками — либо сосланными «бродягами», хотя встречались и добровольцы.

***

Британскую систему «работных домов» порой сравнивают с принятыми в СССР при Хрущеве «мерами по борьбе с тунеядством». Не замечая коренной разницы в причинах «тунеядства» капиталистического и социалистического образца.
Ведь при первом потребность в государственной помощи при бедности возникает в силу объективной заинтересованности капитала в безработице. Даже в условиях нынешней влиятельности профсоюзов в странах «золотого миллиарда» успешно используемой в качестве очень эффективного «кнута» для наемных работников. Поскольку уровень жизни живущих даже на самое хорошее пособие по безработице все равно намного ниже, чем у тех, кто продолжает работать. А значит, последние больше ценят свое место, меньше ссорятся с работодателями по поводу зарплат и прочих трудовых моментов, и т.д.
В СССР же как минимум в послевоенный период безработицы не было от слова совсем. Наоборот — газеты и просто доски объявлений пестрели словами «требуются, требуются, требуются». При этом можно было найти предельно «непыльную» работу даже при минимальной квалификации, — например, проверять билеты в кинотеатре при входе в кинозал или дежурить в будке вахтера. Получая при этом от 60 рублей в месяц и выше — притом что начинающие инженеры-учителя-врачи-библиотекари имели 110 рублей в месяц. А уж самые неквалифицированные рабочие — от 180 рублей.
То есть в таких условиях не имел работы лишь тот, кто работать не хотел. Чаще всего — из-за «асоциального образа жизни» (алкоголизма, например) — или принципиального нежелания трудиться вообще. Но при этом — второе важнейшее отличие двух систем — такие «социалистические дауншифтеры» имели реальную экономическую возможность для ведения такого образа жизни! Даже без помощи заботливых родных или сердобольных прохожих, могущих «дать на выпивку» таким «страждущим» из жалости. Тогда ж обычная пустая бутылка из-под лимонада, коих на улицах городов и поселков было полно, принималась в пунктах сдачи стеклотары за 12 копеек, винная 0,7 литра — даже по 17. А буханка хлеба стоила 15-16 копеек, столько же — килограмм творога (в магазине, не на рынке, конечно). Пирожок с мясом — 5 копеек, банка килек — 32 копейки, килограмм «ливерки» — 70 копеек. 
При этом стоимость коммунальных услуг не превышала нескольких рублей в месяц, — а их «отрезание» (не говоря уже о выселении за долги) было практически не имеющим места в реальной жизни. Соответственно, в СССР действительно можно было достаточно сносно жить, не работая. Но, поскольку баснословная дешевизна основных продуктов и товаров достигалась благодаря крупным государственным дотациям производителям — такое существование на полном основании именовалось «тунеядством». Поскольку было возможно лишь за счет перераспределения доходов бюджета, формируемого благодаря труду работающих граждан. 
Тем не менее даже «попавшие под статью» о тунеядстве отправлялись не в «работные дома»-полутюрьмы, — а, как правило, в колхозы и предприятия, нуждающиеся в трудовых ресурсах, вне постоянного места прежнего жительства. Живя там в общежитиях, получая за свой труд вполне такую же, как и в других коллег, зарплату. Это при том, что за 5 лет реального действия принятого в 1960 г. закона (после этого фактически приостановленного) под суд попало лишь 37 тысяч человек.
В то время как процент безработных, например, в США во время Великой Депрессии доходил до трети трудоспособного населения. И единственным выходом для которых не умереть с голоду были инициированные Рузвельтом «общественные работы». Малоквалифицированные, низкооплачиваемые, в трудных условиях и жизнью в бараках — мало чем отличающиеся от условий во все тех же «работных домах» Англии веком раньше. 

***

Безусловно, нынешние элиты «золотого миллиарда» заметно смягчили репрессивную политику своих предшественников в отношении бедняков. В первую очередь из-за страха потерять все по образцу своих «коллег» из Российской империи — в случае возникновения у себя аналога Октябрьской революции. Ну и, конечно, за счет колоссального ограбления в рамках неоколониализма «стран третьего мира» — малой толикой доходов от которого можно и поделиться для больше социальной стабильности.
Ну, а мальтузианские страхи насчет «планета всех не прокормит при сохранении прежней рождаемости» глобалисты ныне стараются преодолеть пропагандой «планирования семьи» (на «староязе» — отказом от «лишних» детей), «гендерных» извращений и откровенного ЛГБТ. Так что да — теперь во многих богатых странах и пособия могут годами и десятилетиями раздавать. И «разбрасывать деньги с вертолетов» при малейшем поводе — вроде выдуманной «смертельно опасной» эпидемии КОВИД. И даже время от времени «зондировать почву» для введения «безусловного базисного дохода» с рождения и до смерти, — в принципе, позволяющего скромно жить, даже не работая. 
Вот только не факт, что для всего этого на фоне нарастающего вот уже с 2008 г. глобального экономического кризиса, гигантского роста госдолга США и прочих подобных моментов деньги будут находиться и дальше. И тогда, как знать, не вернется ли западный истеблишмент к «новому — хорошо забытому старому», включая и позорно-карательную практику «работных домов»…