Тебе на память, мне на камень: из «Русской мозаики». Окончание

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Часть 2

ВСЕГДА СТОИТ у Павелецкой совершенно трезвый молодой бородатый старик в шапке и просит на чай. Иду туда, просит, ему подают. Иду обратно — просит.

«Да ты уже не только на чай набрал», — «А я только чаем и питаюсь, много пью, литров по десять. Поэтому и жив. Сколько мне? За восемьдесят, а моложе молодых». — Как-то разговорились. Вроде не похож на психа, но всё врёт: «Я трубу изобрёл от Москвы до Питера. Можно положить на горы, на лес, рельсов внутри не надо, сила природного давления», — «Проект, конечно, украли». — «Откуда догадался?» — « А ещё чего изобрёл? Никому не расскажу».
Он охотно рассказывает и толково объясняет проходческий щит метро: «Фреза по кругу ходит, а середину дробить не надо, высасывать пыль, у меня прямо глыбами вылетает». — Живёт, конечно, по его словам, в трубе.
— Лето прокантуюсь, к зиме подженюсь. Спрос есть.
— А семья, дети, родина, могилы родителей?
— Всё есть, семьи нет. Они у меня все стоматологи, зачем я им? Уехали в Швецию.
Снимает шапку. Волосы седые, редкие, но чистые.
— А голову где мыл? В трубе?
— У меня вся жизнь головомойка. 
Смеётся.

— ЖЕНА БЫЛА, всегда как ворон добивалась моей крови. Как? А так: оскорбляла, чтоб я огрызнулся. И надо было терпеть. Но все равно доводила. Всегда придиралась к любому ответу или вопросу. Всегда жила в состоянии обиды на меня. Вот смеётся с кем-то по телефону, а я пришёл, она вся больная.

В СТУДЕНТАХ: «Надоели споры о том и о сём, как в столовой плакат на стене. Я вот нынче летом бежал босиком по свежей колючей стерне».

КОГДА КТО из детей чего-то, кого-то пугался, мама говорила: «Не умирай раньше смерти». Или: «Не бойся ничего, все равно не сто лет жить».

БЕСПЛОТНЫМ АНГЕЛАМ легче, чем человеку: бесплотны, тяжести тела нет в них. Грехов. Грешим-то чаще телесными желаниями.

ПОКАЗЫВАТЬ БОЛЯЧКИ, совать их как доказательство страданий, как
обязанность помогать их залечивать — дело семитское. 

ПО ДОРОГЕ подсел к нам весёлый парень. Оказался знакомым водителя. Заметно было, выпивший. Весёлый. Освоился. Мне, доставая фляжку коньяку: «Примешь, отец?… Нет? Зря. Зла мне желаешь. Как? За тебя же придётся пить. — Выпил, крякнул, выдохнул: — Эх! Жене передай от получки привет, а сыну отдай бескозырку». — Водителю: — «А знаешь, я ведь уже неделю оттрубил на “посыпушке”. Ничего, мазёво: всем нужен». — Посыпушка, объясню, это дорожная машина, зимой рассыпающая песок там, где скользко, на опасных местах. 
Молчать парень не мог. А до того, как он прибавился к нам, говорили мы об известных словах, что в России две беды: дураки и дороги. Водитель с ними соглашался, я — нет. Спросили парня.
— Да вы что! Ни то, ни то. А главная беда — дураки на дорогах. — Опять достал фляжку: — Ну! За дороги без оленей! 
Оказывается, олени стали часто выходить на дорогу и уже были аварии из-за них. На каком-то повороте парень просил тормознуть и выскочил.

ШОКОЛАДНЫЙ ДЕД-МОРОЗ. «Прощай, несчастное созданье. Конечно, ты и сам не рад, что по насмешке иль незнанью в тебя вложили шоколад. И ты, вначале быв повешен, качался меж нагих ветвей. Любовью деточек утешен, скончался между их зубей… За что ужасная расплата? Прощай, дедок, прощай, прости. Чрез год вернись, но в брюхе с ватой, с коробкой сладких ассорти».
— Мой милёнок — старый хрыч — раздобыл себе москвич. Наскочил на тягача — ни хрыча, ни москвича.
— Мы с милёнком целовались средь некошеной травы. А картошку убирали инженеры из Москвы.

СОЦИАЛЬНЫЕ РАБОТНИКИ у стариков: «Здравствуйте, мы вас любим, до свиданья».
— Стихи о родине моей писал заехавший еврей.

ЗАПИСКА ИЗ зала: «Сможем ли мы, и как, если сможем, избавиться от нашего усталого безразличия к своей русской судьбе». Ну что, отвечай русский писатель!

ЕВРОПА в начале 90-х освобождала свои склады, отправляла всю заваль в Россию. Тряпки, консервы, обувь. Немодное, сроки вышли, старое, обноски, вали стране-победителю. Представляю, как они таким образом торжествовали барахольную победу над нами. Потом погнали отраву, всякие ядоносные спирты.

НЕ СКУЧНО НАМ жить: загнали реку под землю в коллектор, через пятьдесят лет выпустили, берега одели гранитом. За десять лет загадили её до того, что дешевле стало не чистить, а снова заключить в тоннель. Опять работа, рабочие места, опять развороченные пространства.

— ФИЛОСОФЫ, ТОЛЬКО честно: действует на массы ваша философия? Конечно, нет. Копейка действует. Сюда бесы и устремились, и оттого вас не трогают, вы им помощники. Вам же противен расчёт, презренный металл, проза жизни. 

ПОКУПКА ТОВАРА — его пленение, продажа — работорговля.

ЖЕНЩИНЫ НЕ ЦЕНЯТ мужчин, пока нет угрозы их потерять. Женщинам всегда мало внимания, заботы и мужчина старается дать то и другое. Но оно, видимо, в женщинах аккумулируется, иначе откуда столько сил берётся в женщинах, когда спасают (удерживают) мужчину. Возвращают взятое.

СТИХИ ТЮРЕМЩИКА: «Я дозвонился ей из клетки: “Скажи, ответь: о, как мне жить?” Но голос, полный интеллекта, велел мне трубку положить». 

У ДОСТОЕВСКОГО герои постоянно свершают непредсказуемые даже ими самими поступки: Настасья Филипповна меняет свои решения непрерывно; Ставрогин, казалось бы, ни с того ни с сего кусает ухо или хватает кого-то за нос; Верховенский, налив себе рюмку, встаёт вдруг и несёт её бабе… Но штука — на это их толкает враг спасения, они в его власти, он ими крутит. Тут-то и борьба. Тут-то и интерес к Достоевскому: все находят в его героях своё, похожее. 
 
ДОГНАТЬ И ПЕРЕГНАТЬ — вот лозунг советских пятилеток. Я работал на станке, который так и назывался «ДИП-200» (модификация 1А-62, даже это запомнил, а прошло 60 лет). Так я к чему: вся эта гонка, о которой талмудычат постоянно, эта конкурентноспособность — это зачем? Это для ублажения тщеславия в больших размерах. И только. Для подпитки самомнения. Для производства самодовольных выскочек.
В ответ на такие призывы: «Догоним и перегоним Америку» насмешливое народное, всегда верное, ощущение, сочинило шутку: «Догнать можно, перегонять не надо», — «Почему?» — «Голую задницу будет видно». И в самом деле: не голодные, одеты-обуты, жильё есть, что ещё? Лучше пусть нас Америка попробует догнать: по Ломоносову, Лобачевскому, Менделееву… 

ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК? Мыслящее существо? И собака мыслит. Общественное? Но и муравьи, и табун не одиночки. Говорящее! Да, но уж очень чересчур. Вера — вот где энергия убеждённости в правильности жизни, но она может быть бессловесна. Истинное познание необъяснимо, превышает и ум и слова.

ПРОЧЁЛ СТИХОТВОРЕНИЕ о птичке. Она зябнет, бьётся в окно. Человек открыл форточку — залетай в тепло. Нет, шарахнулась обратно в холод. Так и нам Господь открывает путь к спасению, мы боимся.

«О, РУСЬ, СЕБЯ не кукурузь!» — вот поэзия! И форма чёткая, краткая, и содержание необходимейшее. (Сочинено, разошлось в 60-е, когда насильно внедряли кукурузу. Вообще мы любили зайти в кафе «Чудесница» у метро «Лермонтовская — Красные ворота», недорого, кукурузное меню, пообедать. Пока хлеб из кукурузной муки свежий — есть можно, но чуть полежал — камень, в животе ворочается и не переваривается и уходить из организма не желает).

ПОСТОЯННО НАС, русских, везде подкалывали, унижали. И всё мы терпели. Кино особенно. «Царь Пётр арапа женил» — ну мерзость же: клевета на мастеров-корабельщиков, русские, конечно, дураки, арап умный, а особенно унизительна сцена, когда русскую девушку ставят в таз и омывают для чёрного жениха. 
Подстать и фильм по Островскому с Вициным и Мордюковой о женитьбе Бальзаминова. И актёры и музыка приличные, а жизнь показана — пьянь на пьяни.
А Закариадзе, какой он благородный в фильме «Отец солдата». И какой варвар русский Ваня танкист — заехал на виноградник, топчет его гусеницами.
А Бурбон Кикабидзе с его пошлостью «Ларису Ивановну хочу».
А «Бриллиантовая рука», когда мальчик идёт по отмели, кажется «аки посуху», звучит церковная музыка, Миронов в кадре идёт за мальчиком, оступается, с руганью набрасывается на ребёнка. В этом же фильме очень неприятные украинизмы Папанова.
Да бесчисленно. Весь почти театр опошлен и поставлен на службу издевательства над русскими. И мы ещё дивимся и спрашиваем, за что нас не любят. Да за то, что русские. А нам надо обижаться на наших творческих интеллигентов. Помню, у мамы самым ругательным о ком-то было выражение: «Это такое интелего».

В ТОМ КРАЮ, куда меня зовут в гости, погода очень интересная, она каждый месяц идёт от одного градуса тепла до плюс тридцати или плюс тридцати одного, а в феврале до плюс двадцати восьми, в високосный даже до двадцати девяти. Интересно. Каждый день знаешь температуру на завтра. «Что сегодня? Плюс семнадцать? Ну, завтра можно и в лёгкой куртке пойти». Но когда же минус один и так далее? А никогда. Всё плюс и плюс. Думаю, врут или не врут те, кто зовут в гости.

«ТАМ, ГДЕ БАГРЯНОЕ солнце встаёт…», да, это о Дальнем востоке, об Амуре. Уже не написать. Надо было сразу, как говорилось в газетах моего времени, «описаться» после командировки, но жизнь не дала такой роскоши, угнала ещё в одну поездку, потом ещё в две, впечатления накладывались, скрывали предыдущие. Только и вздохнёшь. Да и утешаешься, говоря себе: а что ты такого особенного сказал бы о Хабаровске? То-то. То-то и оно-то. Но до чего ж красив город! Какие гигантские волны холмов морщили пространства земли, как величав Амур, какая вселенская мощь воды прёт к океану. Да, не высохнет океан от такой подпитки. 
Вышел я к Амуру, как прилетел, как разместили в семинарской келье. А до того самолёт, переброска во времени, долго без сна, голове легко, бездумно. Только одно: ну как же не умыться из Амура, как не добавить к Иордану и Нилу, Днепру и Волге, Каме и Вятке, Ангаре и Енисею, Иртышу и Лене, Бие и Катуни, Двине и Печоре, Днестру и Дунаю, Арагви и Тереку, и десяткам всех тех рек, которые омывали меня, грешнейшего из грешнейших, как? Тем и живу.
А уже вечер. Но пошёл, спускаюсь. В памяти слуха мощные слова: «Там, где багряное солнце встаёт»… «У высоких берегов Амура часовые родины стоят…». Обрыв, заборы, собаки лают, но они на цепи. У берега камни, трудно подойти. Амур прёт мощнее любой из перечисленных (смотри выше) рек. Лёд, брёвна даже, мусор. Но умыться же надо! Я же русский. Но замечаю вдруг, что Амур несётся прямо в закат. А я с детства знал: где закат, там запад. Западает туда солнце. Закат солнца… вручную, как мы шутили. Гляжу — Амур течёт на запад. Но этого же не может быть! Посмотрите карту — Амур течёт на восток! К восходу. А я гляжу и вижу — течёт на запад. Может, у меня что с головой — вторые сутки не сплю. Хоть что делай — Амур течет не справа налево, а слева направо, то есть так же нельзя. И спросить некого. Но вижу — сидит вдали рыбачок. Подошел, поздоровался, спрашиваю: «Простите, а куда течёт Амур?» Рыбаку от такого вопроса стало интересно, поглядел как на чирикнутого. «Туда», — показал рукой. Что, сам, мол не видишь. «Но там же запад!» — «И что?» — «Но Амур же к Тихому океану течёт?» — «Да». — «Но Тихий океан на востоке?» — Я уже сам сомневался. «Конечно, на востоке», — «Но почему он течёт на запад?»
Рыбак встал, огляделся, хмыкнул, стал думать. У него в это время клюнуло. Но он махнул на поплавок — не до рыбы, когда тут вся карта сместилась. 
— А! — оживился он, — так это же Амур у Хабаровска такую петлю делает.
— На горло набрасывает, да?
— Так получается. Обороняет.

ГДЕ-ТО ПРОЧЁЛ: «Диснейленд сделан для того, чтобы скрыть, что Диснейлендом, по сути, является вся Америка».

ЗАПАДНИКИ ПРОШЛОГО (Герцен, Печорин, Чаадаев) видели на западе передовые мысли, книги, оставаясь патриотами России. Сегодняшние видят образ жизни: рестораны, дороги, комфорт… какая малость.
 
ЭТО ВРАНЬЁ, что Россия идёт по законам общемирового развития. Россия совершенно особая, никем в мире не понятая. Главное, и не хотят понимать, что именно Россия спасает мир. Не враг силён (смел), а мы трусливы (слабы).

РЕВОЛЮЦИИ БОЯТСЯ. Конечно, весёлого мало. Но ждут повторения уже бывших революций, тогда как они каждый раз новые. Формулы старые: революцию готовят недовольные, провокационные, в революции гибнут смелые, порядочные, плодами революции пользуются сволочи. Неужели ж не созрели для революции (обновления) безжертвенной? А обновление, конечно, нужно. Нравственное. Тем более в России, где экономические вопросы менее важны, чем духовные. Европу запугали Мальтусом, она и рожать перестала. А надо знать, что Господь, выводя на свет Божий ребёнка, знает, как его пропитать. И Европа теперь зачернеется. И смерть европейской культуры — это факт. А комфортность жизни — поминки по прошлому. 

ПУСТОЙ СПОР, какой метод познания мира важнее (точнее): научный религиозный, философский. И кто познаёт, и для кого? Есть даже теперь православные сталинисты, по-прежнему (и крепнут) монархисты, есть патриоты, западники, «болотники», либералы такие и сякие, демократы (слава Богу, это уже ругательное слово), всех полнО. Есть и стилизованные казаки.
Как точно у Меньшикова: «Опасный спор между старым и новым стал возможен при забвении третьего элемента — вечного». — Всех объединила бы любовь. Но как я, как могу полюбить Познера, Райкина, Чубайса, Новодворскую, Навального… всех этих жваноидов? Да никак! Но уже, чувствую, уже их жалею. Уже прогресс. Не видят они, несчастные, что ли, пропасти под ногами? 

ПОДУМАЛ ВДРУГ, что никак русские актрисы не встраиваются в ряд мировых: Моника Беллуччи, Софи Лорен, Стефания Сандрелли, Симона Синьоре, Вивьен Ли, Одри Хёпберн, Мэрилин Монро, Брижит Бардо, Серафима Бирман, Жанна Моро, Катрин Денёв, Николь Кидман, Софи Марсо… Какая описка в этом списке? 
 
ПОСЛЕ ВЕСЕННИХ оттепелей вдруг снег. «Зима мешки трясёт». То есть остатки снега вытряхивает.

ЕЩЁ ИЗ ГРЕБНЕВА. Он ночевал у меня на даче в Переделкино. А за забором дача Евтушенко. И вот — продукция: «Лежу, поджав коленки, а всё уснуть невмочь: собака Евтушенко лаяла всю ночь. Я разогнул коленки, свою смея злость. Собаке Евтушенко с размаху бросил кость. И, выпив хорошенько, кайфую в тишине. Собака Евтушенко, ты не мешаешь мне».
А Евтушенко поехал в Пермь, и я просил его встретиться с Анатолием. Толю разыскали испуганные чиновники: Евтушенко! Хочет видеть! Гребнева. Посидели. Толя заторопился. Евтушенко: куда ты? Я тебя восемьдесят лет не видел. Толя выпил, осмелел и прочёл ему про собаку. Евгений Александрович подумал: «Это, наверное, маленькая собака лает, большая (кобель Гектор) не лает».

ЕВРОПА. ФРАНЦУЗА, покушавшегося на Александра Второго, суд оправдал, а пьяного, который обругал бюст Наполеона, отправили на гильотину.

ВЫРВАЛСЯ НА ТРИБУНУ: 
— У меня написано два доклада, постараюсь сократить до полутора. Ведущий:
— Всё не надо лопатить, читайте выводы.

БЖЕЗИНСКИЙ УМЕР, но дело его живёт. На Всеславянском съезде славяне из четырнадцати стран проклинали НАТО, а их страны уже в НАТО. Быть зависимыми им унизительно, стали мечтать о новом старшем брате, а не о начальнике. Возвращается мечта о Славянской империи со столицей в Царь-граде.

ВСЕ ДЕВОЧКИ в школе, когда готовились вечера Дружбы народов, отлично помню, хотели изображать украинок. Как же — монисто, ленты, венок, расшитые кофты, сарафаны. Даже ссорились, даже жребий бросали.

ПЕРВЫЙ РАЗ за границу. 76-й. Капстрана сразу. Это потом чекист Николай Иванович (все они Николаи Ивановичи) стал знакомым, признался, что помог нам с Распутиным. Прочёл, полюбил. И — не всё же одним и тем же ездить — отправил нас на совещание молодых писателей Финляндии. Там молодые, в основном, были пенсионеры. Начинали писать, заработав пенсию. Иначе не прожить. 
Едем. Всё в новинку. Паспорта, граница, таможни. В вагоне мы одни почти. Зашел бригадир поезда, смеётся:
— Проводники о вас говорят, что один-то сын Григория Распутина, а другой «Гранатовый браслет» написал.
Молоды были, веселы. Говорили то, что думали. Такие писатели для капиталистов были впервые: всё же официально было. И надо было бы вспомнить ту поездку, а для чего, для кого? Мне и так хватает тепла от воспоминаний, и зачем ими делиться? Тут уж я собственник.

ТЫ ОСТАЛАСЬ такой же красивой. Пусть берут нас года в оборот, перед памятью время бессильно, если память любовью живёт. И любить нам друг друга не поздно: ведь для нас, это чувствуешь ты, расцветают, как в юности, звёзды, и земные сияют цветы.

Жизнь удивительно проста, когда день свадьбы в дни поста.

— Мне делали кесарево сечение. Заживало, очень болело. Лежала, боялась пошевелиться. А когда плакал ребёнок, я вскакивала, именно, прямо вскакивала. И ещё: там же было много детей, все плачут, но всегда узнавала голос своего. И когда он вдруг подавал голос, у меня молоко сразу приливало к груди. 

С ЧЕГО-ТО ПОМНИТСЯ: Купец пьёт чай, пока охота, до третьего пота, а мужик, пока изо самовара бежит.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ БЕСПОРЯДКИ происходят от того, что всем вдруг очень захотелось порядка.

ИДЕМ ИЗ ЦЕРКВИ через парк после Литургии. Оба причащались. Чувствую, его что-то томит. «Володя, мы же причастились! И умереть не страшно! Чего ты весь такой?»
— Будешь таким, — отвечает он. Останавливается. — Вот послушай мою исповедь, раз спросил.
— Ты же только что исповедовался. А я не священник, сквер не церковь.
— Я постеснялся батюшке сказать, — говорит Володя. — Я ведь вляпался. Седина в голову, бес в ребро, это обо мне. Сядем?
— На какой срок?
— Боюсь, что надолго. — Мы сели. — Я постараюсь коротко. Да много-то и нечего. Она молодая, годится мне…
— Во внучки.
— В племянницы. Не шути, это такая закрутка. Такая… Страсть, наваждение, не знаю. У Бунина «Солнечный удар», но там в сухом остатке дорожное приключение, тело, похоть… Приключение сильное, приятно было, хочется возврата, повторения. Называет страсть любовью. А что было? Прелюбодеяние это называется. А если женаты и замужем — блуд. То же и у Чехова в «Даме с собачкой» — заехали в отношения, а дальше?
— То есть у тебя ни то, ни это?
— Не знаю. И не притворяюсь, в самом деле не знаю. Это же не вчера, давно знал. Подруга дочери. Да, красивая, да, умная, ну и что? Таких много. Вдруг фраза дочери: «Пап, ты так Иринке нравишься». Ничего себе, сказал я себе. К ней пригляделся. Да-а. Приходит к дочери, сидят, чай пьют, смеются, уходит. Вышел в прихожую, прощаюсь. Она смотрит на меня, вдруг в глазах слезы. Дальше… да и не знаю как дальше. Проводил до лифта всего, но что-то же произошло, почему-то же обнялись. И уж явно не дружески. Дальше понеслось. А что понеслось? Ничего. Но тяга к ней доходила до бессонницы. Не объяснить. Ни о какой измене жене и речи нет. Но измена в мыслях, чувствах тоже реальна. 
— А пробовал себе запретить?
— Еще бы! Но надо было сразу, когда не знал, что затянет. А вот… — он невесело усмехнулся. — Знаешь, вообще-то радостно, что меня, оказывается, еще можно любить. И легче даже жить. Но тут же враз и стыдно перед женой, перед собой. Перед Богом! — Он повернулся лицом ко мне. — Чего посоветуешь?
— Пройдет само. Как налетело, так и отлетит.
— Нет, — он оторвал от ветки зеленый листочек, — нет. Не убывает.
— Тогда резко прекрати отношения. Ты мужчина, тебе решать.
— Не могу: она с ума сойдет. 
— Скажи ей: зачем тебе старик? Зачем такая геронтофилия? Ей еще жить и жить. А мне, скажи, о душе пора думать.
— Я так примерно и говорил.
— И?
— Да вы, говорит, всех лучше. И так далее. Нет, пока не вижу выхода.

МАМА МОЯ: Раньше люди меньшее знали, да всё понимали. Сейчас больше знают, да ничего не понимают.