«Его Монгольская империя». Часть 1

Он говорил, что его дворянский род происходит от Аттилы, а один из предков был крестоносцем и пал под стенами Иерусалима.
Однако из достоверных источников известно, что его предком был переселившийся в Пруссию венгр, которого звали Иоганнас Штернберг. Кроме его немецкого имени о нём почти ничего не известно. Он был женат на Гедвиге Ливе, дочери Каупо Ливе, основателя рода светлейших князей Ливен и в 1262 г. жил в Риге.

Потомки венгра действительно стали рыцарями, но не тамплиерами, а рыцарями Ливонского ордена, а потом превратились во вполне обыкновенных дворян из Прибалтики, имевших свой герб и баронское достоинство.

Ценители деталей

Существует определённая путаница с датой его рождения, но это объясняется тем, что новорожденный увидел свет в рождественскую неделю. Все только что смирно отпраздновали протестантское Рождество, а тут надо документы какие-то составлять и крестины проводить, а это значит, что надо приготовить гостевые комнаты и вообще — тратить много денег. И необходимо заказать гороскоп. У протестантов это не вполне обязательно, но рекомендуется. В любом случае, маленький барон родился под знаком Козерога и к тому же в самом любопытном новогоднем периоде знака. Для таких людей актуальна опасность «плена, ссылки, тюрьмы». Примеров много — от Жанны де Арк до Матиаса Руста. Мрачный чёрный Сатурн — это правящая планета Козерога, но поскольку речь идёт, скорее, о второй декаде знака, то здесь большое значение играет Меркурий. Сатурн отвечает за дисциплину, а Меркурий — за коммуникативные навыки. Это уникальное сочетание делает людей второй декады Козерога самыми лучшими коммуникаторами на свете. Но есть и один большой недостаток — обиды. Наверное, первой в жизни обидой маленького барона Унгерна был как раз тот факт, что в его метрику записали совсем другую дату рождения, а родился он на самом деле 29 декабря. Вы спросите, какое это имеет значение? Это имеет значение, и лучше не спрашивать какое. 

Как говорили древние, во многих знаниях — многие печали.

Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг мог бы многое рассказать об этом, если б захотел. Но сначала надо рассказать о его замечательном происхождении: а он был русским бароном! А что такое — русские бароны? Во-первых, это остзейцы. Остзейские губернии Российской империи с давних веков управлялись курляндскими, лифляндскими и эстляндскими дворянами, у которых одни корни были шведские, а другие — немецкие, и на всех один мартикул — их предки были рыцарями Ливонского ордена. Бюрократы и ценители деталей, они почти триста лет заседали в Государственном совете Российской империи, триста лет служили на флоте, триста лет густо населяли чиновные кабинеты центральных губерний России и даже Сибири или Кавказа; их сыновья хорошо смотрелись в кавалергардах или в кирасирах, а самые талантливые из остзейцев находили себя на кафедрах или на дипломатической работе, куда немцев брали с осторожностью. 

В веке 18-м прибалтийские немцы были буквально опорой русских правителей в их борьбе с шестнадцатью крупнейшими боярскими кланами центральных областей России, желавшими ограничить царскую власть до минимума, а в веке 19-м русским немцам предложили строить железные дороги и «открывать» Америку и Азию. И самое интересное, что русские немцы никогда не владели никакими по-настоящему большими ресурсами. Людей богатых среди них практически не бывало, хотя были люди, занимавшие высокие государственные посты, а их экономической базой было прибалтийское крепостное крестьянство, в то время ещё славянского происхождения — открытая германизация народов Прибалтики началась после Первой русской революции с подачи графа Сиверса, видного деятеля местного самоуправления, и стала реальностью только в межвоенный период, когда к процессу активно подключились соседи — Швеция, Финляндия маршала Маннергейма, а потом и нацистская Германия. Всем известный Маннергейм и сам был, если что, точно таким же русским бароном, только он был из Гельсингфорса, а не из Таллина, и он тоже верой и правдой служил России, пока было кому служить.
Но в данном случае надо помнить, что на коронации царя Николая Второго впереди Его Величества императора шагали два кавалергардских офицера, оба здоровые молодые парни с прекрасными перспективами, и были это барон Густав Карлович Маннергейм и граф Алексей Алексеевич Игнатьев, коренной русский дворянин старинной фамилии, находившийся в родстве со всеми московскими боярскими кланами. Вот здесь и появляется та черта, которая в будущем разделила Россию пополам: Густав Маннергейм работал против России, где-то в душе оставаясь русским офицером, а граф Игнатьев продолжал и дальше служить своей стране. И кто из них был прав, не рассудила даже история. Десятки тысяч русских немцев сражались в Белых армиях, а те, что остались в уже германизированных государствах Балтии и выбрали сторону нацистской Германии, потом сильно об этом пожалели. Но что их загнало в этот свинарник? Внутреннее недовольство социальным статусом — именно оно! Немецкие дворяне были опорой Дома Романовых, но они никогда не были фундаментом Российского государства. В России дольше всех правит тот, кто находит общий язык с коренной русской элитой, какой бы она ни была. 

А «лучших слуг» и наёмников на Руси всегда было много.

Баронский род Унгерн-Штернбергов был знаменит именно такими людьми — в основном военными. Впоследствии барон Роман Фёдорович говорил, что на войнах погибло 72 представителя его знатной фамилии. Но никаких особых должностей Унгерны никогда в России не занимали. Их соседи бароны Корфы или Будберги где только не командовали и чем только не руководили, и что уж там говорить о Хов фон дер Ховенах, об Эссенах или Сиверсах?! Бароны Хов фон дер Ховены с их нашлемником герба в виде коронованной летучей мыши начинали вместе с Анной Иоанновной восхождение на вершину власти в России, и Унгернам было вовсе не обидно бежать следом за ними, держа штаны двумя руками, чтоб не падали. И Москва для них не сразу открылась, как открылась братьям Биронам, к примеру, мелким и незнатным наёмникам на русской службе. Но те хоть героями были, а эти-то — кто?! Кто затолкал Эрнста Бирона во власть? Правильно: его же главный ненавистник — потомок крестоносцев Востока ландгофмейстер Курляндии барон Хоф фон дер Ховен. А кто помогал? Фитингофы и Кайзерлинги, занимавшие при Анне Иоанновне не менее видное положение, чем он. Но девиз рода Унгернов гласил — «Наша звезда не знает заката», вот они и не отставали от сильных мира сего, активно везде протискиваясь. В середине 18-го века на службе блестяще себя проявил Карл Карлович Унгерн-Штернберг. В молодости барон много воевал и состоял в масонских ложах, был заметным представителем своей эпохи и стал в итоге столичным губернатором. Это был самый первый барон Унгерн, который занял серьёзную государственную должность в России. Красив был, а императрице Екатерине нравились красивые мужчины.
А полный его тёзка и тоже барон активно строил сто лет спустя железные дороги по всей России и тоже стал важной персоной в Петербурге. Но этими двумя высокопоставленными личностями все успехи древнего рода, пожалуй, и ограничиваются. Но был ещё барон Владимир (Вольдемар-Конрад) фон Унгерн-Штернберг, генерал-майор и комендант Ревеля, а свою дочь он выдал замуж за внебрачного сына императрицы Екатерины — за графа Алексея Григорьевича Бобринского. И кстати, я не просто так привожу здесь его замечательное отчество. Все в дальнейшем известные графы Бобринские были немножко Орловыми и немножко Унгернами, и в первую очередь таким оказался тот из Бобринских, который чуть не «залетел» в декабристы. А ведь почти все Унгерны относились к масонским организациям, это тоже надо учитывать. Предок барона Романа Фёдоровича, о котором мы расскажем чуть позже, был среди основателей масонской ложи «Астрея», а из неё вышло всё протестное дворянское движение тех лет. А Бобринский был близок именно с родственниками матери, урождённой баронессы Унгерн, а не с отцом и его родственниками, людьми довольно специфическими. От них он унаследовал только тягу к пижонству и хулиганским выходкам.

Шумный был барин, вся страна на него смотрела...

Вообще же, «декабрист без декабря» граф Алексей Бобринский считается основателем отдельной ветви своей замечательной фамилии. Самое интересное, что по близкому родству с такими древними знатными родами как князья Хованские или Соковнины представители этой ветви всегда считались носителями самого коренного и самого непобедимого московского консерватизма — типа это мы правим Русью, а не Романовы! Мы, изначальные! Однако кое-кто в московской дворянской среде называл этих людей просто «самодурами высшей пробы», и как раз именно против таких «самодуров», не раз прибиравших к рукам всю власть в России, и нужны были эти бедненькие, но работящие немцы из Прибалтики, эти педанты и тонкие ценители деталей. А новорожденный барон как раз относился к такому семейству.

Роберт-Николас-Максимилиан фон Унгерн-Шернберг родился в австрийском городе Грац 29 декабря 1885 года. Его родители находились в длительном путешествии вдалеке от России. Отец подыскивал себе тёплое местечко на исторической родине, и, в конце концов, он осел в Лейпциге, где получил в местном университете степень доктора философии. А прежде барон-философ жил и работал в Петербурге или в Ялте и горел желанием заняться виноделием. Его продолжительным путешествиям и проживаниям за границей нимало поспособствовал тот факт, что супруга барона Фёдора Робертовича фон Унгерн-Штернберга, младшего сына директора суконной фабрики, баронесса София фон Вимпфен была родом из Штутгарта и была дочерью богатого полковника вюртембергской службы. Ну как от этого отвернёшься, правильно? На русском она, как можно догадаться, почти не говорила. Семейка у них получилась пунктуальная и мелкоделовая, но склонная к фантазиям. Философ Фёдор Робертович увлекался... буддизмом. Когда увлекаются чужими дамами, это еще можно понять, но буддизм... А это что такое, позвольте спросить? Это когда будят рано утром — буддизм?!
..В 1891 г. Теодор, как он звался в Германии, и София развелись, а через какое-то время уже дома, в России, вредный супруг Фёдор Робертович был объявлен... умалишенным. Приятное начало жизни, правильно? Но иногда надо сказать «спасибо» своим родителям за то, что они такие идиоты. По крайней мере, маленький барон был навсегда избавлен от общения со своим неуравновешенным родителем. Родитель к тому же немедленно перехал в Крым и действительно занялся там виноделием, а маленький барон поселился со своей красивой и разведённой мамой в Таллине и теперь большую часть времени он проводил со друзьями из числа детей прислуги и с новыми своими родственниками. Дело в том, что молодая немецкая мама вышла замуж за другого барона — за Оскара-Ансельма фон Гойнинген-Гюне (ну, или просто за Оскара Фёдоровича, юриста из Таллина), от которого в скором времени родилась дочь, поэтому штат прислуги в доме вскоре пополнился множеством замужних фрау с немецкими фамилиями. И где она их только находила?! В тогдашней России было много немецких дворян, но немецкие крестьяне были редкостью даже в Прибалтике.

Большая часть населения Остзейских губерний состояла из людей, немецким языком не владевших.

Помимо собственного дома в Таллине (в Ревеле то есть) у семьи было ещё поместье (мыза, как тогда говорили), которое называлось Ервакант. Поместье было известно с 1485 г. и часто меняло владельцев. В 1891 г. усадьба перешла в собственность семьи Гойнинген-Гюне. Рядышком находились владения ещё двенадцати дворянских родов, и в частности — красивая мыза Вальда, которой владели когда-то графы Тизенгаузены, а потом бароны Штакельберги и Майдели. Ещё 50 лет назад в этом прекрасным имении (барский дом постройки 1820 г.) распоряжались деды и прадеды маленького барона, а теперь это стало легендой — увы! Денег на роскошь не хватало, род Унгернов обеднел. Самое интересное, что бароны фон Гойнинген-Гюне хоть и были богаче и занимали должности, однако благодетелями для маленького Унгерна они так и не стали. Отношения с отчимом всегда были натянутые, чего нельзя сказать об отношениях с новыми родственниками. Все маленькие бароны фон Гойнинген-Гюне (дети от прежнего брака отчима) мечтали быть русскими юристами или офицерами, и маленькому Унгерну всё это было очень близко и понятно. Он тоже хотел в армию — в казаки! Впрочем, был и другой вариант — закончить Училище правоведения в Петербурге и стать юристом, - разве плохо? А можно поступить в тяжёлую кавалерию. Белые мундиры конногвардейской бригады Первой гвардейской кавалерийской дивизии носили многие из Унгернов, и многие из фон Гойнинген-Гюне тоже были кавалергардами или гвардейскими кирасирами. Тем более, надо было выбирать «свой карьер», как говорили в то время интеллигентные люди. От мамы-попрыгуньи пользы мало, она свой «карьер» взяла, от отчима — тоже, а отца признали идиотом. Короче, жизнь примерно как в той песенке — «Я у бабушки живу, я у дедушки живу, мама с папой ходят в гости к нам», — с той разницей, что папа в гости уже не приходил. 

Он был занят грандиозными проектами...

В революцию 1905 г. поместье Ервакант сожгли. Кто это сделал? То ли крестьяне, то ли уголовники. Первая русская революция не так проста и понятна, как её представляли советские кинорежиссёры. Например, в то время по стране «гастролировали» целые банды, которые специализировались на грабеже церквей и имений. Это те самые ребята, о которых Ленин говорил — «Революция закончилась, работают мародёры». Полиция вела на них охоту, однако... что это могло изменить?! Всё уже сгорело. Восстановить старинный дом уже не получилось, это потребовало бы огромных денег, и в 1911 г. усадьбу незаметно продали каким-то спекулянтам. 

Кстати, об отце и отчиме! Если отец барона Унгерна был довольно дёрганым субъектом с какими-то сверхидеями в голове, то отчим был полной ему противоположностью — медлительным и респектабельным господином в смокинге, в красивом цилиндре и с тросточкой. В молодости он недолгое время служил в гвардии и очень любил кататься верхом. Отец нашего с вами героя умер в Петрограде примерно в 1920 г. Жил он бедно, подробности его кончины нам неизвестны. По некоторой версии, в те годы отец барона Унгерна состоял в какой-то секте и посещал психиатра. А отчим барона погиб в Красноярске 15 марта 1918 года. По некоторым сведениям, он стал жертвой революционной расправы со стороны трудящихся. В смысле, бандитов. 
До 14 лет барон жил с родственниками и частенько хулиганил. Конечно, это было немного не то хулиганство, как оно сейчас выглядит. Тут надо учесть, что это были всё-таки домашние дети из хороших, иногда даже благородных семей. А ситуация в баронском доме складывалась примерно такая (разговор на французском): «Эмилия, я не знаю, что делать с сыном! Мальчик дерётся. Он Вильгельма ударил, Иннокентия ударил, и Серёжу Кайзерлинга он тоже ударил! Они подрались из-за девочки, дочери нашего кондитера. А недавно он пил чернила, корчил морды и пытался зажарить огромную жабу!» — «Но вот видишь, Софи, какой у тебя замечательный мальчик... Отдай его в Морской корпус. Это дитя станет хорошим офицером флота!» — Ну, вы теперь понимаете, о чём идёт речь, да? Маленький барон вполне напоминал главного героя фильма «Вождь краснокожих», и его действительно отправили, в конце концов, в Петербург на учёбу в Морской кадетский корпус. В корпусе издеваться над жабами, конечно, не позволялось, но максимализм и бунтарство в стиле панк-культуры буквально лезли из Роман-Фёдоровича наружу: барон предпочитал быть грязным и волосатым, он курил, пил, хамил, дрался, плевался и, как свинья, хрюкал. Но уже в то время определились и положительные черты маленького Козерога: выяснилось, что барон Рома очень похож на своего отца, только если отец был ботаником, то сыну суждено было стать ландскнехтом.

Вождь краснокожих

В Рай-кюле, поместье соседей графов Кайзерлингов (в будущем на красивой юной соседке по имени Лена женится младший брат нашего героя — Константин) юный барон Роман Фёдорович познакомился с... Маннергеймом. Будущий русский генерал и финский маршал был солидно старше Романа Фёдоровича и намного-намного серьёзнее. Высокий стройный парень, за спиной которого возвышалась огромная история многих древних родов Швеции, носил сразу два титула: дед, учёный-энтомолог, был шведским графом, а проживавший в Париже отец-журналист титуловался бароном Российской империи. В те годы будущий маршал Финляндии известен был хулиганскими выходками: он вылетел из кадетского корпуса в Хельсинки (в Гельсингфорсе то есть) из-за того, что ночью свалил на пьянку, а потом вместе с друзьями переколотил все стёкла в учебном заведении. Когда барона попробовали привлечь к ответственности, его юная светлость, прежде чем удалиться, пообещал перепороть всех педагогов. Дальше юный барон заявил, что поступит в Петербурге в Пажеский корпус, а служить в Финляндских «чёрных драгунах» или в финских стрелковых батальонах, лучшие офицеры которых из поколения в поколение уходили служить русским царям, ему — «скучно».

Барона интересовал алкоголь, азартные игры, верховая езда и красивые дамы.

Когда Роман Фёдорович познакомился с Маннергеймом, тот был шикарным офицером тяжёлой кавалерии, а барон Роман Фёдорович едва выбрался в младшие гардемарины с перспективой вылететь со службы при первом же неприличном эксцессе. «О, да вы дерзкий мальчик!» — пошутил Маннергейм и даже погрозил пальчиком. Маннергейм к тому моменту тоже отовсюду повылетал, везде поругался и, закончив Николаевское кавалерийское училище, продолжал службу в кавалергардах под начальством полковника Артура фон Гринвальда, женатого на баронессе Паулине фон Унгерн-Штернберг, столичной родственнице нашего с вами героя. А ведь когда-то Артур фон Гринвальд, мужчина с большими усами, служил в Семиреченском казачьем войске и участвовал в Туркестанском походе. Это он направил Маннергейма туда, где прошла его собственная молодость, — на Восток, в Азию. В казаки.

Маннергейму идея послужить в казаках очень понравилась. Но и в русской столице тоже нельзя двери за собой закрывать, правильно? А то — смотри! — тебя забудут. Пройдёт совсем немного времени, и тот же фон Гринвальд назначил корнета фон Маннергейма ассистентом в церемониальное сопровождение на царской коронации 1893 года, после чего заметно повысится, станет генерал-майором и командиром 1-й (конногвардейской) бригады 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. И ведь не секрет, что в жизни каждого известного человека обязательно присутствует «блат». Если тебя держат внизу, в казаках-разбойниках, то ты никем не станешь, правильно? И твои таланты тебе не помогут, поскольку внизу находятся люди, у которых нет талантов. А наверху и свинья генералом станет, ясно? Как, спросите, финляндский дворянин Карл фон Маннергейм сделал карьеру? Нет, в казаки барон не пошёл, хотя его часто видели в казачьей форме. Вместо этого он пользовался наставничеством фон Гринвальда. А генерал фон Гринвальд и дальше рос в чинах. В конце концов, Маннергейм перешёл на службу в конюшенную часть придворного ведомства и начал пропадать в длительных командировках. Его видели в Ташенте или в Кабуле — где-то там, в непонятной Азии. Он побывал даже в Лхасе и в британской Индии, но никому об этом не рассказывал. Потом в русском генштабе шутили, что в России тоже есть «пандиты», как у британцев, только они у нас — «гвардейской пробы». А ещё он ездил в Швецию и в Англию. Чем там занимался, гвардейский «пандит», — это одному богу известно. Или дипломатической разведке.

Это то, что в СССР называлось — «РуМИД».

Унгерн слушал Маннергейма, и в ответ рассказывал ему о своём странном увлечении восточной мифологией — как всё там прекрасно и увлекательно! Почти случайно вспомнили маминого поклонника князя Эспера Эсперовича Ухтомского, дипломата и востоковеда, и генерала фон Гринвальда тоже упомянули. Унгерны знали фон Гринвальда не только потому что он был женат на баронессе Унгерн, — его мыза Оррисар граничила с владениями родственников баронской семьи. И Маннегрейм тоже заезжал в эти края. Он был довольно близкой роднёй отчима. Родители Маннергейма тоже были в разводе.
Вторым слушателем рассказов о таинственном Востоке был брат нашего героя Константин. После революции Константин Унгерн жил в русской Манчжурии, а потом стал полковником вермахта и погиб в Вене в 1945 г. вместе с женой Еленой, урождённой графиней Кайзерлинг ...А граф Серёжа Кайзерлинг, которому барон Рома однажды поставил «фингал» под глазом, — это был её брат. Он погиб в Крыму, участвуя в 1920 г. в последней наступательной операции белых войск на юге России...
Но в то молодое и прекрасное время, незадолго до Русско-японской войны, все они увлекались только Востоком — там неизвестные земли, таинственные народы, непонятная и нелогичная система представлений о земных ценностях и устройстве мира. Как не влюбиться? Тем более надо было искать в жизни свою дорогу. Список эксцессов Унгерна пополнялся всё новыми и новыми записями — «курил ночью в палубе», «несмотря на приказание постричься в отпуску, вернулся из отпуска с длинными волосами», «самовольно вышел из фронта», «Стоя при вахтенном начальнике, уходил со своего места, и на замечания вахтенного начальника: “Куда Вы всё уходите, несмотря на то, что мною приказано быть на шканцах” — отвечал: “Я не рассыльный, чтобы стоять на одном месте”», и снова — «Курил в палубе, будучи дежурным по палубе». — Тучи сгущались, обещая самое неотвратимое...

Начальство Морского корпуса состояло из людей терпеливых, но у всякого терпения есть финал, правильно? Если в аттестации от 12 августа 1903 г. было написано: «Очень хороший кадет, но ленив, любит физические упражнения... Не особенно опрятен». То в аттестации от 1905 г. начальство уже злится на барона: «Весьма плохой нравственности, при тупом умственном развитии; правила корпуса не исполняет упорно, неопрятен, груб, врёт. Имеет плохие отношения с отчимом». — Это, наверное, революция так повлияла, да? В результате перевод в категорию корабельных гардемаринов становился для Унгерна практически невозможным. В феврале 1905 под угрозой отчисления барон был взят на попечение родителей, — в основном речь идёт, конечно же, о матери Романа Фёдоровича и его бабушке из семьи фон Ренненкампф. А в мае того же года барон вылетает из Морского корпуса, имея в кармане аттестацию на звание младшего унтер-офицера, и сию же секунду, нигде не останавливаясь, принимает решение поступить «вольноопределяющимся» в армейский полк. Не все же — в гвардию, правда? На дворе, чай, не времена Петруши Гринёва и служба в Оренбурге — это не конец света, а — даже наоборот, «самое начало». Карьера Маннергейма начиналась через Харьков, а карьера Унгерна — через Таллин. Там дислоцировалась 33-я пехотная дивизия, в состав которой входил 91-й Двинский пехотный полк, в который Унгерн подаёт заявление — принимайте!
А полк — замечательный: ещё пару лет назад его командиром был граф Фуллон, в будущем столичный градоначальник и один из виновников Кровавого воскресенья (кстати, приличный и культурный был человек, но наивный), а потом командиром стал Николай Карлович Риман, один из тех, кто давил беспорядки в Петербурге (его 3-й батальон Семёновского полка остановил неуправляемую толпу у Полицейского моста), а потом он вместе с другими офицерами-семёновцами активно давил беспорядки уже в Москве. В 33-й дивизии служило много кандидатов на офицерское звание (то есть господ «вольноопределяющихся»), и почти все были из Прибалтики, поэтому бывший унтер флота чувствовал себя как дома. В ноябре 1905 г. он уже ефрейтор с «аттестацией», потом унтер с «перспективами». И вот, наконец, он — почти офицер. Но накануне долгожданного перехода из «низости» в «великолепие» (имеется в виду тот момент, когда торжественно вручают нагрудный полковой знак в серебре и серебряные погончики со звёздочками) барона постигает глубокое разочарование — война с Японией уже заканчивается, а полк на войну не едет. Это надо же, какая несправедливость! Потом утверждалось, будто Унгерн прошёл всю японскую войну рядовым, притом какого-то другого полка. 

Нет, это неправда. Это что-то из категории выдумок. 

На войну барон Унгерн действительно рвался изо всех сил, и заявление в полковую канцелярию о переводе в состав «какого-то другого» полка он подавал тоже. Но ему отказали — и когда война с Японией закончилась, барон-вольноопределяющийся находился в Таллине. Зато ему предлагают сдать экзамены на звание в Павловском военном училище — вместе со юнкерами-«павлонами». Вот это было неожиданно... А с другой стороны: ну не могли же армейские начальники запихать флотского гардемарина в ту категорию офицеров, образовательный статус которых приравнивался к военно-училищным курсам — к курсам младших лейтенантов, как это сейчас называется в вооружённых силах? Впрочем, генерал Деникин закончил как раз военно-училищные курсы, и это никак на его карьере не сказалось, — служил как все, и лучше многих. Однако несостоявшийся офицер флота получил шанс начать службу не как Деникин, а буквально с «чистого листа» — с новенького формуляра Павловского военного училища. А дальше — что? А мы посмотрим! Барон хотел в драгуны, но «павлонов» брали только в пехоту. Однако был и другой вариант, и слегка парадоксальный: Унгерн, только что сдав экзамены, мигом «выходит» хорунжим в Забайкальское казачье войско, которым в то время руководил генерал фон Ренненкампф. Ну, «тот самый», которого называли «Жёлтая опасность». Так барон из Таллина стал настоящим «вождём краснокожих», — теперь он служит в невообразимо красивых местах Дальнего Востока, а «его» 1-й казачий Аргунский полк базируется в прекрасной Даурии.

Русское «окно» в Китай и в Монголию

Теперь у него жёлтые полковые погоны, жёлтые петлицы, жёлтый околыш на фуражке — всё было жёлтое, как у японской конницы, с которой ещё недавно русские сражались в Маньчжурии. И только казаки, служившие в Улан-Удэ (на Батарейной горе в Верхнеудинске), носили другие цвета, но они считались элитой войска, их называли — «читинская станица». Первый военный самолёт в Сибири, первый сибирский аэродром и первая рота сибирских связистов-телефонистов — все относились к их подразделению с красными полями на погонах. А в одном из таких же «краснопогонных» подразделений в Бурятии тогда же начинал службу хорунжий Григорий Семёнов. Все служившие в Улан-Удэ казаки, солдаты и офицеры увлекались китайской культурой, восточными верованиями и... единоборствами. А Семёнову это очень понравилось — он даже нашёл в библиотеке китайскую книгу о конг-фу и карате:
— Видали, какое тонкое искусство?
— Какое?

Все с любопытством заглядывали в эту книгу и ничего там не понимали — это ж по-китайски напечатано, правильно? А они в отличие от Семёнова языка не знали. На барона Унгерна японская борьба каратэ тоже как-то не произвела никакого впечатления, но он изучал под начальством своего командира сотника Оглоблина, в будущем видного атамана в армии Колчака, всякие восточные приёмы боя на холодном оружии: это когда в одной руке — простая палка, а в другой — острый меч! Унгерн потом много раз испытывал эти приёмы на своих противниках — в основном на немцах и австрийцах. А ещё на турках, но у турецких кавалеристов своих «приёмов» хватало. Турки классно рубились — это факт.
А ещё вместе с «читинцами» Унгерн катался в буддийские монастыри, которых в то время было много в Бурятии, и в его не всегда светлой голове рождались удивительные идеи. Например, как-то раз он предложил создать некий Буддийский военный орден, который стоял бы на страже монархии и состоял бы только из офицеров русской армии. Странная идея, правильно? Орден Меченосцев он там хотел создать, что ли? Но после Первой русской революции подобные идеи были вполне ожидаемы. Но в ответ на предложение Унгерна казачьи офицеры только посмеялись и сказали: «Вам надо поменьше курить, хорунжий». — Дело в том, что в то время увлечение наркотиками не одобрялось, но законодательного запрета никогда не существовало, так что Унгерн не меньше других предавался этому дурному занятию. А в «этаком» состоянии ему разные мысли приходили в голову, даже и ещё более удивительные.

Унгерн был ужасным фантазёром...

Одним из его товарищей по курению кальяна был подъесаул князь Павел Бермондт-Авалов, в будущем один из лидеров белого движения на северо-западе страны, а другой товарищ — это был москвич из богатой фамилии — Адриан Леонидович Попов, окончательно влюбившийся в эти буддийские дацаны, в Амур и в шумное не всегда трезвое казачество. Вот так они и сидели втроём (в степи, в юрте, с оружием, поставленным в «козлы», и с охотничьими собаками) жарили баранину и дымили как монголы. Кстати, лучшим кулинаром из всех троих был Павел Михайлович. Только ему доверяли варить шурпу или жарить барана — вот профессионал! А в остальном подъесаул Авалов с его неповторимой грустью и сомнительным княжеским титулом выглядел как персонаж гусарской оперетки. К тому же он тоже был человеком весьма и весьма обеспеченным, даже — богатым, что в полку воспринималось не вполне однозначно. Многие казаки вообще не понимали, как он здесь оказался. И Унгерн не понимал.
Вообще Павел Михайлович был не глуп и даже интересен, но очень заносчив, честолюбив и страдал некоторой манией величия. Зато хорунжий Адриан Попов происходил из тех простых русских людей, которым хотелось уйти от мира, от суеты, от неправды, от грохота побед и позора поражений. Попов тоже воевал с японцами и даже как-то раз рубился на саблях с японской кавалерией в жёлтых петлицах, но это не принесло ему ни чинов, ни наград, а одно только глубокое разочарование. В тогдашней России таких людей было много, и всем хотелось чего-нибудь необыкновенного. Унгерн рассказывал о себе какие-то увлекательные истории, которые сам же, вероятно, и придумывал, а Попов вспоминал своё детство в Москве, свой купеческий дом недалеко от толкучки на Старой площади и братьев матери, ставших уланскими офицерами. Нездоровая атмосфера торговой Москвы заставила сбежать в Петербург, в гвардию. Но и в гвардии — не повезло. И вот он стал казачьим офицером, чья служба проходит на самом дальнем полустанке Российской империи. А «чем можно здесь, — как выражался подъесаул князь Авалов, — поразвлечь себя»? — Ну, только — охота, скачки, шурпа фирменного приготовления самого же Авалова и, конечно, путешествия по диким краям, похожим на Америку. А недавно была командировка в Якутию, где пришлось вместе с полицией давить беспорядки: казаки разводили по сторонам дерущихся якутов и русских переселенцев — там на Унгерна с топором напали. Такая жуть! А чем ещё развлекаются господа офицеры, особенно — в мороз или в буран, когда весь полк сидит по хатам? Хороший вопрос — чем?
С наркотиками надо «дружить» как можно реже, а то по шарам получишь, зато пить алкоголь — никто не запрещает. Благо что казаки и урядники запросто «снимают стресс» крепким алкоголем. Даже командир полка Сафронов (родом из простых казаков, впоследствии генерал-дейтенант) и тот периодически лечит похмелье. А вот Бермондт — нет, он — слишком гордый, он не пьёт. Он стоит возле юрты как бронзовый памятник, руки сложив на груди, и смотрит на всех грустными глазами. Над ним даже смеются: 
— На, — говорят. — Согрейся, господин подъесаул. 

Зато Унгерн с Поповым алкогольных напитков не против. Они круглые сутки или водку пьют, или волков гоняют... И когда только они время на службу находили, правильно? Колчаковский офицер и писатель харбинской эмиграции Борис Волков пересекался с «вождём краснокожих» и его друзьями в 1913 году и оставил вот такие заметки: 

«Несмотря на то, что Унгерн был прекрасно воспитанный, тихий, застенчивый молодой человек, особенно стеснявшийся в присутствии красивых дам, он был очень беспокойный офицер, причинявший массу неприятностей командному составу. Его пристрастие к спиртным напиткам не знало границ. И в опьянении он становился человеком, нетерпимым в обществе». 

Впоследствии барон Унгерн не только больше не пил, но и в своей Азиатской конной дивизии категорически запретил все спиртные напитки. Вот что рассказывал Иван Иннокентьевич Серебренников, бывший министр колчаковского правительства:

«Один из русских жителей села Кобдо (ныне Ховд, старейший город в Монголии) говорил моему другу, что Унгерн держался там как-то «на особицу», ни с кем не заводил близкого знакомства и пребывал почти всегда в одиночестве. Иногда он вдруг ни с того ни с сего, в иную пору и ночью, собирал казаков и с гиканьем мчался с ними через весь город куда-то в степь — волков гонять, что ли, ездил? Толком не поймешь. А потом вернётся, запрётся у себя и сидит один, как сыч. Но, сохрани Боже, не пил, всегда был трезвый».

Также есть служебные аттестации барона Унгерна за период службы в 1-м Аргунском полку. Аттестация за 1911 г.: 

«Хорунжий Роман барон фон Унгерн-Штернберг службу знает и относится к ней добросовестно. К подчиненным нижним чинам требователен, но справедлив. Здоровьем крепок. Ездит хорошо, в седле вынослив. Умственно развит хорошо. Интересуется военным делом. Благодаря знанию иностранных языков, знаком с иностранной литературой. Толково и дельно ведёт занятия с разведчиками. Прекрасный товарищ. Открытый, прямой, с отличными нравственными качествами, он пользуется симпатиями товарищей. Общее заключение: Вполне годен к строевой службе и заслуживает выдвижения».

Или аттестация за 1912 год: 

«Хорунжий Роман барон фон Унгерн-Штернберг строевую службу знает и приобрел в ней известный опыт. Ездит хорошо и лихо, интересуется кавалерийским делом. В большой степени склонен к походной жизни. Умственно развит хорошо, интересуется не только военной, но и общей литературой, чему много способствует знание нескольких иностранных языков. В нравственном отношении безупречен, между товарищами пользуется любовью. Обладает мягким характером и доброй душой. К занимаемой должности годен».

Всё вполне положительно. Того и гляди, подъесаулом станет. И служебные успехи родственников — тоже не шутка. Два Унгерна — дипломаты, а ещё один — почти генерал, начальник Конвоя Его Величества, он каждый день у царя на виду. Это многое обещает даже таким маленьким людям, как Роман Фёдорович. Выхлопотав отпуск, наш с вами герой почти немедленно съездил в Таллин к матери, подарил ей пятьдесят шикарных волчьих шкур, добытых на охоте, а потом поехал в Петербург к члену ГосСовета барону фон Гойнинген-Гюне. Ему он тоже привёз подарки — большие китайские ларцы для чая и старинный фарфор — 16 век! Эмилий Фёдорович фон Гойнинген-Гюне, правовед и специалист по сельхозтехнике, подарки с удовольствием принял, и встретил казачьего хорунжего с определённым вниманием. Но разговор с родственником получился даже слишком деловой — не стоит забывать, что этот специалист по тракторам и сеялкам прекрасно знал состояние дел в России и владел текущей обстановкой за рубежом. А до выстрела в Сараево оставалось всего три года. 
— Для начала изберите иное место службы, — предложил Гойнинген-Гюне. — Я считаю, что служить в Монголии и рубить саблей несчастных китайцев... нет, этого для вас слишком мало.

Дело в том, что Унгерн рассказал члену Госсовета, как он вместе с казаками гнал по степям банду разбойников, состоящих из китайских солдат-дезертиров. Китайцы убили русского железнодорожника и ограбили монгольского купца, вот за ними и погнались всеми силами, притом Унгерн собственноручно зарубил одного китайца шашкой. Вряд ли барон фон Гойнинген-Гюне, человек пожилой и глубоко штатский, мог бы по достоинству оценить такое кровавое приключение. 
— Меня и нескольких моих друзей после рождества переводят в Благовещенск, в 1-й Амурский полк, — объяснил Унгерн, не вдаваясь в подробности. Перевод был связан не с ратными подвигами, а с конфликтом внутри офицерской корпорации полка. — Мне предлагают команду разведчиков и пограничную сотню.
— Опять, батенька, на границу? — почти возмутился член Госсовета. — А без вас там есть кому служить?
Унгерн коротко объяснил:
— Это престиж.
В глазах барона фон Гойнинген-Гюне читалось: «Хороший офицер, но не высоко метит»:
— Я знал вашего папеньку, когда мы были ещё студентами, — тихо произнёс член Госсовета. — Он умел мечтать. Ваша маменька просила меня о протекции для вас. Мне жаль, что вы не поладили с отчимом и его братьями, мне очень жаль!

Барон Унгерн только пожал плечами в серебряных погонах: а что сказать? Да, не поладил! Это маме было хорошо с новым мужем, а детям-то — как? ...Младший брат Константин вроде бы подружился с отчимом, но он тоже не всем доволен. Однако разговор окончен.
Член ГосСовета и действительный тайный советник — это фигура высшего уровня, такие люди не дают быстрых ответов. Или они «отвечают» без слов, а только действием — то есть ты вернёшься к себе в полк, а тебе через полгода р-р-р-раз, и повышение сделали, понятно? Был ротным, стал батальонным — ура! Унгерн ожидал, что всё так и будет, однако... поездка в Петербург закончилась тем, что на новом месте кроме разведчиков и пограничной команды на Унгерна «повесили» недавно сформированную запасную казачью пулемётную команду, — а это ещё зачем, спрашивается?! Мало, что ли, забот? Или в полку идиотов не хватает? Однако — вопросы в сторону: пришлось ему учить амурских казачат стрелять из пулемётов. Одно радовало — казачатам пулемёты понравились... Через пару месяцев запасная пулемётная команда скашивала условный эскадрон противника меньше чем за пять минут. Это был рекорд по дивизии, — конечно, при условии дикого перегрева пулемётов. Но барона Унгерна — даже заметили: сказали: «Молодец, хорошо разбираешься!» 
За большие служебные заслуги его направили проводить учёт поповских бричек и крестьянских повозок, — а вдруг война, а транспорт встанет? А потом выяснилось, что в дивизии нет переводчиков с немецкого, да и просто не хватает умеющих читать-писать казаков: «Вы ж с молодежью работаете? Работаете! А у нас даже ответственные урядники плохо в документах разбираются. Все они — замечательные боевые казаки и командиры, они знают службу, но в гимназии, извините, не учились. Значит, мы создаём полковые классы и назначаем господина хорунжего преподавателем русского языка. А попутно ещё и переводчиком с немецкого — барон владеет языком в совершенстве... Возражения есть? Возражений нет!»
— Вот я и стал классной дамой, — пошутил Унгерн.

Но — ничего. Зато кругом — довольно большой чиновничий и купеческий город Благовещенск, есть офицерское общество и дамы тоже есть. А хорунжему давно пора жениться. Это все говорят. Но на ком? Хорунжий — невзрачен, он небольшого роста, шалый какой-то парень и очень любит выпить. С такими привычками и довольно опасным возрастом надеяться на брак с прекрасной юной барышней уже невозможно. В конце концов, такой брак можно организовать в родном Таллине, однако есть проблема: а «потянут» ли родственники? Нет, не «потянут», и вообще — откажутся! Значит, дама постарше? Дама, которая знает, как с «этим» нужно справляться... Ну, с чиновниками и офицерами барон Унгерн поддерживает довольно приятельские отношения, зато от дам он шарахается как чёрт от ладана. Не хватало ещё жену привезти с Дальнего Востока! Там такие «баронессы» водятся, что сам беременным станешь. Особенно — некоторые гарнизонные дамы. Местный прокурор так ему и сказал: «Берегитесь: у Амура есть крылья». — Прокурор тоже недавно заступил на должность в Благовещенске, он молод, не женат, а звали его Роман-Романович Виноградов. С ним Роман Унгерн хорошо подружился. Благовещенский губернатор граф Валуев и вице-губернатор Таскин жили и служили на Амуре уже весьма продолжительное время, а Сергей Николаевич Таскин одно время руководил заключёнными на сибирских стройках — человек это был опытный... С ним и с его семейством Унгерн тоже очень подружился — люди хорошие, простые и правильные. Они — такие, потому что много плохих людей видели. 
Интересен был и граф Аркадий Валуев, который начинал службу в вольноопределяющихся, а потом полжизни отдал командованию армейскими полками, пытаясь из каждого сделать полк образцовый, полк гвардейский. Как у него это получилось, одному богу известно, зато на Сахалине, а потом на Амуре граф Валуев справлялся весьма неплохо. Благовещенск рос и строился, и немалую роль в этом играли городские и губернские власти. Уже был свой стадион и даже ипподром, активно функционировала ярмарка, было около сотни магазинов с российскими, импортными товарами и два больших фирменных торговых центра, власти постоянно расширяли речной порт и строили первый на Амуре театр. Городским головой недавно избрали купца-молоканина Петра Попова, владевшего в городе собственностью на 1 750 рублей золотом, и председателем городской думы тоже был купец из сектантов, у которого собственности было на 5 000 рублей. Всё здесь было как в Америке — кругом секты и бизнес, бизнес и секты! Хотели в 1913 г. поставить в Благовещенске большой кафедральный собор вместо старенькой и маленькой Свято-Никольской церкви, но потом решили, что в городе как бы и католического костёла вполне хватает, построенного архитектором Чайковским на деньги немцев и купцов-поляков, и строительство решили перенести в Хабаровск.

В Благовещенске много было православных церквей, штук двадцать, но всеми вопросами «рулили» всё-таки сектанты. 

А что офицеры и чиновники? Деятельным руководителем был амурский воинский начальник подполковник Гусев (для него Унгерн делал переводы с немецкого), а заселением региона и вообще социальной политикой в губернии заведовал... Геринг — уроженец Таллина титулярный советник Александр Егорович Геринг, «того» Геринга, между прочим, родственник, хоть и не близкий. В России, как известно, жили не только бароны Манштейны. А с преступностью успешно боролся благовещенский исправник подполковник Данильчук под наблюдением прокурора Виноградова. Что касается 1-го Амурского казачьего полка, то их привлекали для патрулирования улиц или для поиска преступников. Вокруг — места необжитые, много людей новых, приезжих, незнакомых, даже диких людей немало и беглых много — всё как в Америке. Вот барон Унгерн и отвозил некоторых граждан прямо к прокурору. А чтобы удобнее было отвозить, в городе существовало жандармское отделение, которым заведовал ротмистр Владимир Петрович Акцынов, сын генерала, начальника Томского жандармского управления. В будущем он станет начальником штаба Туземной (Азиатской) конной дивизии барона Унгерна и даже представителем Унгерна при атамане Семёнове. Умер Владимир Акцынов в эмиграции, в Сан-Франциско, оставив интересные мемуары, а его учившийся в Париже племянник станет известным советским художником. Речь идёт об Аркадии Акцынове (годы жизни 1910—1997).
Вот так и жили в Благовещенске, и уже где-то на второй год такой жизни в прекрасном провинциальном городе Унгерн начал понимать, что он может остаться здесь навечно. Он даже начал задавать себе интересный вопрос: а не стать ли ему основателем «дальневосточной ветви» своей древней баронской фамилии? Можно жениться на молодой разведённой даме Флоре Сергеевне Жуковой, которая в родстве с «самим» Аракчеевым, и спокойно поселиться здесь состоятельным домовладельцем. И ты будешь постоянно в центре внимания — как-никак единственный барон в Благовещенске! А немцев и поляков в городе ох как хватало. Это ж самая большая немецкая община на востоке Российской империи. Немец Гофман был главврачом больницы, немец Блум заведовал городской архитектурой, немец фон Шерберг был начальником порта... Однако — стоп! 

Благовещенск — это действительно большой речной порт и одно из мест базирования Амурской военной флотилии, из-за чего в городе можно было видеть офицеров флота. Унгерн смотрел на них с некоторой иронией, пока не увидел своих знакомых по Морскому корпусу — Панаева, Свечникова, барона Клодта фон Юргенсбурга и — мичмана Александра Фрикса. Сашка Фрикс, сын инженера-строителя и придворной дамы, считался в корпусе хулиганом, а теперь он офицер флота — он штурман-гидрограф, судя по погонам. Надо же, как поумнел! А был дурак дураком в корпусе. Но с ним интересно — до сотрясения мозга! А вот рядом с Фриксом наблюдается Иван Свечников — уже лейтенант! Он — не Фрикс, он — «культурный малый», с ним Унгерн пил вино в самом дорогом кабаке Кронштадта и считал его своим лучшим другом... А остальные? Увы, среди них не было друзей — это факт! Барону так и хотелось подойти к офицерам флота, курившим возле Речного вокзала, и прямо так и сказать: «Вот и вас, господа, судьба на Амур закинула!» — А с другой стороны — ну зачем выпендриваться?! Они его не видят. Немного постоит грозный речной монитор «Вихрь» у благовещенского причала и уйдёт в Хабаровск вместе с господами офицерами флота, а ему, Унгерну, и дальше здесь служить — в казаках. 
В отставку, что ли, попроситься? И поехать в Монголию! А что? Это классная идея! Там два года назад произошли беспорядки: отряды монголов взяли город Кобдо и уничтожили находившийся там китайский гарнизон. В тот момент Унгерну пришлось служить сверхштатным офицером в конвое начальника русского военного отряда в Кобдо полковника Казакова. Казачий отряд вошёл в город, чтобы восстановить «статус-кво» в отношениях между монголами и китайцами, и простоял в Кобдо целый год. Барон даже просил русского консула в Монголии Владимира Фёдоровича Люба дать ему отпуск — Унгерн хотел вступить добровольцем в отряды Амура Санаева. 

Кто такой Амур Санаев? 

В историю Монголии он вошёл с именем монаха Дамби Джамцана, в чьём теле чудесно воскрес князь (нойон) Амур-саны, боровшийся в 18-м веке за независимость монголов от Китая. Сейчас этому Амур-саны (умершему в Тобольске от оспы) в городе Кобдо памятник установлен, а в то время князь считался персонажем почти мифическим. Каким образом калмык из Астрахани оказался во главе партизанского движения в Монголии, история умалчивает, однако князь Амур-саны из него получился вполне правдоподобный. Он даже немного повторил биографию древнего князя, — например, одно время служил чиновником китайской администрации в Урге. Но к тому моменту, когда Унгерн решил вступить в ряды степного войска, счастливая звезда Дамби Джамцана уже почти погасла: Владимир Фёдорович Люба начинал переговоры о передаче власти над Кобдо и другими городами под юрисдикцию знатных монгольских феодалов из народности дербетов. Амур Санаев тоже был из этой народности — часть дербетов проживает в Казахстане и в Калмыкии, и язык у них общий — ойрат-калмыцкий, но он не был князем, правильно? Не был. Можно притворяться кем угодно, да хоть ангелом с крыльями, однако, чтобы править завоёванными тобою землями, одной только яркой биографии бывает недостаточно. Нужно древнее и всеми уважаемое родословие... Ну, хотя бы три поколения, ясно тебе? А иначе — какой ты князь? Ты человек, наверное, умный и сильный, у тебя есть поддержка, но ты — выскочка! 

Ты можешь быть героем кинофильма, но правителем — никогда.

В конце концов, партизана Амура Санаева привезли в Новониколаевск (Новосибирск) казаки и сибирские стрелки капитана Булатова, так что Унгерн зря просился в степное войско монголов. «Поздно придумал», — как говорил в таких случаях царь Пётр Первый, благодаря которому кочевые ойраты получили на Волге много хороших земель. И пока барон путался с симпатичной мадам Жуковой, революция в Монголии почти закончилась.
Во время Гражданской войны барон Унгерн познакомился с Дамби Джамцаном и даже предложил ему совместные действия против китайской армии, но они не нашли общего языка. Наверное, лама увидел в Унгерне ещё одного европейца, помешанного на экзотике и медитациях. К тому же после нескольких лет жизни в России Дамби Джамцан был на родине почти не у дел. Да и где его родина, если он родился в Астрахани? Где?! А через год с небольшим оба они стали популярными героями советской и китайской прессы: одному (уже мёртвому) отрежут голову, после чего голова станет предметом хранения Кунсткамеры в Петербурге (экспонат номер 3 394), а другого расстреляют в Михайловском саду за Коммерческим собранием города Новосибирска. Сейчас на этом месте здание Сбербанка. Это проспект Дмитрова, дом 2.
Рассказывали, что перед расстрелом он сгрыз свой орден святого Георгия и проглотил его по кусочкам, — чтобы красным не достался. А убил его из фирменного «Маузера» дворянин и бывший ротный офицер, а при большевиках — чекист и начальник всевозможных политотделов РККА Борис Николаевич Алтайский (Полозов), человек с множеством немецких имён — барон фон Розен или капитан фон Зоммер, к примеру. Был ли он бароном? Вряд ли! Но мог быть баронским родственником. Полозов умер в 1970 г. и похоронен в Москве в колумбарии на Новодевичьем, а могилы Унгерна попросту не существует. 

В кровавом 20-м веке многим не повезло вот так погибнуть...
 
13 декабря 1913 г. барон Унгерн-Штернберг приказом был зачислен в запас Забайкальского казачьего войска. Рождество он встречал уже в Ревеле, то есть в Таллине, с братом и с его семьёй. Есть легенда, что Унгерн подал в отставку, чтобы отправиться на поиски страны Агарти, которая, по преданию, находится где-то под землёй в районе Тибета. Он впервые услышал легенду о подземной стране ещё лет в восемь, когда побывал в гостях у известного дипломата и ориенталиста князя Эспера Ухтомского. Всё своё немалое состояние его сиятельство потратили на формирование неплохой домашней экспозиции древних восточных книг и священных предметов. Но вряд барон Унгерн всерьёз собирался куда-то ехать. Ну, разве ж только — снова к князю Ухтомскому съездить, чтобы показаться старому маминому поклоннику? Пусть услышит домашние новости и оценит молодого офицера Романа Унгерна. Но — нет, это — не сейчас. 
Сейчас «царём мира» становился брат Костя, с удовольствием слушавший Ромкины рассказы о Дальнем Востоке, а «царицей мира» была его молодая супруга Лена, тоже умница и очень благодарный слушатель. А тут того и гляди и племянники появятся, маленькие бароны. И теперь ты будешь им рассказывать о подземной стране Агарти и о том, как ты волков стрелял из карабина в Даурии. И так вся твоя жизнь незаметно закончится. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

​