«Его Монгольская империя». Часть 2

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Унгерн и Совершенство

Нет, всё-таки появление в жизни дамы сердца — это всегда что-то означает. Но что именно? Ну, во-первых, мама умерла — вот что «это»... Тут надо бы действительно к князю Ухтомскому съездить. Он-то небось ничего не знает?

К матери барон относился не очень хорошо, но весть о её кончине он встретил в молчании. Потом спустился этажом ниже, выпил коньяку из запасов отчима и поехал в Санкт-Петербург — к родственникам. А дама сердца прислала тем временем письмо из Благовещенска, в котором подчёркивала значительный рост своих доходов и дружбу с каким-то учителем рисования. Ну её к бесу вместе с этим учителем! После смерти матери Унгерн с братом получили довольно приличную ренту и могли жить, не беспокоясь. Но жить-то — надо, правильно? Вот он и поехал в Петербург, прихватив с собой Сергея Кайзерлинга. Однако не так просто быть просителем, если ты не похож на зайчика или на котёнка с бантиком. И штабс-ротмистр Конногвардейского полка граф Кайзерлинг тоже не котёнок. Это когда-то Унгерн «фингал» ему поставил под глаз, а сейчас на Серёжу приходилось смотреть снизу вверх, как на дьявола в Кёльнском соборе, — а Кайзерлинг как раз только что вернулся из вояжа по Германии. Граф уже стал придворным, он выбрался из низов гвардейского офицерства, но служба у него скучная, очень затратная и не перспективная. Вот говорил же Маннергейм — иди в казаки, там — жизнь, там — не соскучишься... Кстати, а где сейчас Маннергейм?
— Он теперь свитский генерал-майор, командир гвардейских уланов. Но не тех, что в Петербурге, а тех, которые в Польше, в составе Варшавской бригады. А уланами в Петербурге руководит Княжевич, бывший паж, мой родственник. 
— Да? Как интересно...
— К нему и заглянем, если не против. Только он человек рафинированный, из литературной семьи, так что не ляпни там что-нибудь про казаков и разбойников, ладно?

Зашли в гости, их очень хорошо приняли... но Унгерн — всё-таки ляпнул! Более того — грязно пошутил, думая, что Княжевичу нравится армейский юмор. Не понравилось. Полковника чуть не перекосило. Ещё надо учесть, что Унгерн нередко использовал в разговоре нецензурную лексику. Нет, он не ругался матом, а именно говорил на нём как на некоем особом языке... Он эту «предельно понятную» речь усвоил у казаков в Даурии. Сергей Кайзерлинг пообещал в тот же вечер застрелиться:
— Ром! А, Ром? Они в полку на библиотеку все скидываются по 100 рублей с седла, а ты матерные шуточки себе позволяешь! Может, тебе надо другой фортуны искать? Например, жениться на даме с капиталом? А что? Ты нормально «лакирован»…
Потом они пошли ужинать, и разговор сам по себе продолжился уже с дорогим французским коньяком на столике. Что с «протекцией» снова не повезло — это уже катастрофа, резюмировал барон, наливая и выпивая, а дама, от которой ушёл муж, — это не катастрофа, это — мелкое недоразумение. Речь идёт, конечно же, о Флоре Сергеевне. Хорошо звучит — «Баронесса Флора Сергеевна», да? Звучит-то, может, и хорошо, но смотрится как вывеска на цветочном магазине. Вот как раз поэтому барон и не захотел себе такой баронессы, а служба на периферии и правда потеряла для него привлекательность. Но из Монголии Роман Фёдорович приехал не просто любителем охоты, кальяна и буддизма, — он познакомился с учением «читтаматра», популярным в среде тибетских лам того времени, и оно предлагало барону искать некий новый путь в мире счастья и солнца. Что такое «читтаматра»? В общем-то, речь идёт о довольно «модернистском» восприятии буддийского представления о человеке как о живом концентрированном разуме. Это что-то «около» солипсизма, которым так увлекаются студенты философских факультетов, а ещё хиппи и панки. В 70-е годы увлекались, например. 

Согласно этому учению, есть вещи воображаемые, есть вещи зависимые, и есть вещи и явления доказанные, — а больше ничего в мире как бы и нету, правильно? Весь мир существует в голове человека и делится на эти три категории. Дальше начинаются тезисы о «пустотности» некоторых явлений, а также о явлениях полностью зависимых и концептуальных, а ещё о «пустотностях пустотностей». А «пустотности» бытия существуют, знаете ли, двух типов. Дело в том, что если мы воспринимаем вещи концептуально (то есть описываем некий известный нам предмет), то мы воспроизводим, как вы понимаете, только ментальную голограмму. А откуда берётся ментальная голограмма? Её формируют органы чувств. Таким образом, первый тип «пустотности» — это всё, что мы видим и слышим в окружающем мире.
Здесь надо сразу обратить внимание, что мир действительно обманчив, но чтобы это заметить «третий глаз» вовсе, извините, не нужен. И двух своих вполне хватает. Но чтобы понять и усвоить второй тип «пустотности» бытия надо как минимум купить прибор ночного видения. Или сельхозграбли — это иногда одно и то же. Понимаете ли, у всех явлений имеются специальные собственные формирующие характеристики. Благодаря им мы видим их ментальные голограммы. Но мы видим только их познаваемую форму, поскольку форматирование в нашей голове скрывает настоящие характеристики объекта — вам всё ясно? А многие другие параметры оценки — очень субъективны, поскольку они существуют в нашем уме в виде паразитических матриц и стереотипов (знаю: мы все загружены в матрицу).
Таким образом, вторая «пустотность» восприятия — это главный параметр устройства человеческого мозга. Короче говоря, объективная реальность несовершенна, потому что является плодом несовершенного восприятия, вам всё ясно? О том, что такое «пустотность пустотностей», я умолчу, с вашего позволения... Это понять невозможно в связи с тем, что наши с вами рецепторы восприятия — крайне несовершенны и ничего правильным образом не воспринимают.

Извиняюсь! В общем, когда пытаешься разобраться в том, что такое «читтаматра», то первым делом вспоминаешь даже не первую серию знаменитого фильма «Марица», а прочему-то Пелевина — с той разницей, что Пелевин написал «Чапаева и Пустоту», а не «Унгерна и Совершенство». Тем не менее барон Унгерн всерьёз всем этим проникся. Он превращался в аскета, в добровольного затворника, даже изменилась его психика и самовосприятие. Теперь он видел мир в некоем субъективном изображении (по его мнению — в объективном). Нельзя сказать, что он сошёл с ума, вовсе нет. Но он перестал быть понятным человеком. Во-первых, барон начал бунтовать против устройства мира: мир — зло, он — несправедлив! Да, несправедлив, с этим никто не спорит. В России быстро росло социалистическое движение, но барон считал, что социализм это тоже не спасение от проблем: он может привести только к диктатуре обывательского отношения к жизни. Вдоволь насмотревшись на простых средних людей в Благовещенске, барон категорически не пожелал быть одним из них. Он же потомок крестоносцев, он праправнук барона Отто-Рейнгольда фон Унгерн-Штернберга, которого в России звали Романом Романовичем, а Роман Романович, камергер польского двора и муж сестры графа Палена, одного из убийц императора Павла, был в 1776 году в числе основателей масонской ложи «Астрея». А ложа «Астрея» (даже с Николенькой Гречем в качестве секретаря и распорядителя) ничего не могла дать России, кроме декабристов. И именно за это, за оппозиционные настроения, а вовсе не за сомнительную славу убийцы и морского разбойника, барона и сослали в конце концов в Сибирь, где он и умер в Тобольске от изобилия алкогольных напитков. 

Барон Роман Романович был, вообще-то, серьёзным человеком: он построил в Тобольске протестантскую церковь и замечательно рисовал портреты своих друзей по житию и питию в Тобольске. И никто никогда не вспоминал, что он строил у себя в имении ложные маяки и заманивал на мель корабли с грузом, в чём его, собственно, и обвиняли власти во главе с прокурором графом Стенбоком. Об убийстве шведского капитана Карла-Юхана Мальма вообще никто не вспоминал, — ну, убил, значит — убил... Четыре раза ножом ударил и деньги забрал. А разве нельзя? А я не виноват, он первый начал.

В конце своей жизни барон Роман-Романыч был популярен почти на всю Европу: есть такая категория поп-звёзд — «знаменитые разбойники»! Ну, Чикатило же — знаменитость, правильно? Вот и Роман-Романыч тоже стал знаменитостью: он грабил корабли! И ведь совсем не тривиальный был человек Роман Романович, он даже в Индии побывал, а патент шкипера он получал в Голландии. А ещё он был одним из приближённых короля Польши Станислава Понятовского, и с ним неплохо были знакомы в державном Петербурге. Ну, как такого не любить, если он — твой предок, правильно? Быть на него похожим, может, и необязательно, но плохо к нему относиться — тоже некрасиво. Роман-Романович «шёл своим путём»... Как жаль, что путь привёл его в тюрягу. А каким путём идти Роману Фёдоровичу, его потомку, если невозможно найти в жизни «протекцию»? Наверное, примерно тем же — через бунт и кровь! 

О бароне Романе Романовиче и его банде «на хромых лошадях» в 19-м веке сочиняли романы, а барон Роман Фёдорович заслужил, что о нём в 20-м веке снимали фильмы. Его правой рукой, палачом, исполнителем его личных приказов был подполковник Леонид Сипайло, заслуживший на Первой мировой официальную формулировку «душевнобольной». С этим диагнозом он был помещён в 1916 году в Казанский военный госпиталь. Да и подполковником он стал только в Военном контроле (в контрразведке, в смысле) у атамана Семёнова — изначально это был прапорщик запаса, младший офицер пулемётной роты в составе 37-й артиллерийской бригады на Юго-Западном фронте. Зачем он понадобился Унгерну? Ну, должна же быть «своя банда», правильно? И свой кровавый убийца. Согласно легенде, Сипайло отрезал голову своей любовнице Дусе, заподозренной в связях с большевиками, — вот прекрасный кадр в борьбе с «красными»! У него даже прозвище появилось — «Макарка-душегуб». Унгерн с ним познакомился в свой последний год службы в городе Благовещенске. Душегуб работал почтальоном и телеграфистом на железной дороге. А ведь он был не клоп вонючий и не таракан запечный, он был родом из потомственных дворян, из древней смоленской шляхты, его предки в 18-м веке в гусарских полках служили. Однако отец Леонида Викторовича Сипайло был всего лишь кассиром в банке. Как он попал в Сибирь история слегка умалчивает.

Раньше был я грузчиком, хамово отродие,
А теперь я прапорщик — ваше благородие...

Прирезанная Дуся по фамилии Рыбак являлась племянницей «самого» атамана Семёнова. Бывший прапорщик Сипайло спрятался от него в монгольской столице, даже стал врио коменданта, вот только атаман Семёнов никак не мог простить ему смерть любимой родственницы. И тогда «Макарка-душегуб» исчез в самый разгар Северного похода белых войск под начальством нашего с вами героя и прихватил с собой всю казну армии — в основном японские йены в мешках. О его дальнейшей судьбе ходило много слухов. Говорят, его потом Рерих видел где-то вместе с японскими офицерами, а другие видели подполковника в трущобах Шанхая. Говорили, что в 30-е годы он работал на советскую разведку. А когда-то Унгерн и Сипайло были всего лишь друзьями в Благовещенске. Сипайло тогда ещё не производил впечатление «душевнобольного». Ну, он был какой-то мрачный такой «чел» и с дурацким смехом, а в остальном не намного страшнее любого из местных жителей. Кстати, Сипайло был безгранично счастлив — он только что женился.
Наверное, хорошо, что этот подозрительный тип остался на Амуре вместе с разведённой мадам Флорой Жуковой? Может, и хорошо. Но во всех этих людей вселились какие-то очень похожие монгольские демоны. Даже Флора Сергеевна прожила в СССР не менее любопытную и увлекательную жизнь — она вышла замуж за чекиста... И среди её довольно близких знакомых был молодой командир 35-ого кавалерийского полка РККА дворянский сын Константин Рокоссовский. Какие тут могут быть бароны, если у тебя на глазах делается история?! Зато ужасных демонов может быть сколько угодно. Сразу скажу, что с маршалом Жуковым у Флоры Сергеевны ничего общего не было. Просто фамилия одна.

Маршал Жуков был хорошо знаком с Рокоссовским, но он служил на Дальнем Востоке, будучи уже в высоких чинах, а муж Флоры Сергеевны в 30-х находился на работе за границей. А где была сама Флора Сергеевна? Ну, где был муж, там и жена была — где-то в Шанхае или в Японии: в Шанхае «сидел» один крупный агент советской разведки, а в Японии — другой, но об этом мы как-нибудь потом расскажем. А для поддержания интриги сообщу, что среди их знакомых за рубежом периодически появлялся человек с оперативным именем «Фонарь»... Кто такой «Фонарь»? Это связной Рихарда Зорге.

Ландскнехт

Настало лето 1914 года, и оно был одинаковым для всех, кого Унгерн просил о протекции. Летом того года барон получает повестку с приказом присоединиться к 34-му Донскому казачьему полку. Полк этот — новый, командир — не из дворян, а из казаков. Взят из запаса, полком никогда не командовал. Однако война — есть война: полк начинает свою историю на северо-западном направлении, потом его постоянно перебрасывают между фронтами, а противники — то немцы, то австрийцы. И хорунжий барон Унгерн всегда — впереди всех! Он — хороший командир, но прежде всего — боец, пластун-разведчик. Любит риск, с ним — не заскучаешь. В конце 1914 года барона переводят в более знакомую военную часть — в 1-й Нерчинский казачий полк, прежде имевший дислокацию в Благовещенске. И вот снова петлицы — жёлтые, и верх папахи того же цвета. А командиром у них был барон Врангель, ну, «тот самый». Притом Врангель просто не мог не заметить своего дальнего родственника — какой он странный и даже неприспособленный к жизни человек, этот Роман Фёдорович Унгерн! Какой он дикий, непонятный и какой-то неустроенный! Но в полку есть казаки, которые хорошо знают Унгерна: он когда-то учил их из «Максимки» стрелять. Куда его? В полковые разведчики!

А приказ о переводе издал и поставил на нём свою подпись адъютант полка подъесаул Григорий Семёнов, тоже «тот самый» — будущий «атаман Семёнов». Он неприятный был человек — этакий старательно карабкающийся вверх интриган из простых казаков Забайкальского края. Командир полка барон Врангель недолго его терпел — через четыре месяца совместной деятельности он спихнул Семёнова руководить 6-й сотней полка с нехорошей перспективой вообще покинуть полк в неизвестном направлении. Прежний полковой командир Сергей Кузнецов (креатура великих князей и сам из драгунов) «заблаговременно» пал в бою, освободив место комполка для такого уважаемого и значимого господина офицера, каким был барон Пётр Николаевич, а теперь и его адъютант должен был проваливать ко всем чертям с матерями, правильно? Нефига ему тут портить интерьер. Семёнов же свободно говорит по-монгольски и на бурятском языке, и даже китайский знает? Вот это и есть основа для его будущей службы — Монголия, Бурятия, Китай! А в штабе полка ему не место. И кстати, Унгерну — тоже, хоть он и барон. В родственных делах мы будем потом разбираться, а пока надо очистить вверенную мне воинскую часть от плохих офицеров, потому как я, полковник Врангель, являюсь вашим любимым командиром — всё поняли?

Короче, все брысь под лавку!..

С 1915 года война приобретает позиционный характер, и в русской армии начинается движение добровольцев за создание диверсионных и рейдовых подразделений — их в то время называли «партизанами» и считали решающей военной силой. К тому же вся царская кавалерия без пользы простаивала. Офицеры-кавалеристы уходили в лётчики, в «химики», в автомобильные роты, в связисты-телефонисты, в роты броневиков или в зенитную артиллерию. Все уже немного ратовали за «батальоны смерти», но эта волна общественных настроений пришла в момент окончательной усталости от войны как таковой. Как раз в этот момент Унгерна перегоняют служить в партизанское подразделение атамана Пунина. В будущем партизанский отряд Пунина станет первым подразделением ЧОН-ОСНАЗ РККА, а в то время там служили совершенно дикие анархисты и социалисты, желавшие кого-нибудь изрубить в мелкие клочья — интересное подразделение, правда? Зато 1-м эскадроном отряда руководил Станислав Булак-Булахович, который вместе с князем Бемондтом-Аваловым возглавит в 1918 году сопротивление большевикам на северо-западе страны... Кстати, а где сам Бермондт-Авалов? Где этот миллионер в казачьей форме, иногда очень похожий на актёра? Да он — здесь же, только южнее: он — подполковник и служит в штабе 2-го армейского корпуса. А корпусом руководит генерал-лейтенант Самед-бек Мехмандаров из древнего азербайджанского рода, участник порт-артурской обороны. 

Говорят, князь Бермондт-Авалов ему пригодился. Сработались.

А Унгерн — у Пунина, уже есаул... Кто такой Пунин? Сын полковника, врача гвардейской бригады и брат второго мужа Анны Ахматовой. Забавный парень: этот в прошлом финляндский стрелковый офицер буквально сшибал с ног своим никакими словами не передаваемым «анархо-разгильдяйством». Некоторые говорили, что Пунин — это такой офицер-полуинтеллигент с дешёвым шиком, плебейством и «амбициями артиста», в смысле — он «ищет популярности». Но он — сильный парень. Не каждому немцу повезло остаться в живых после встречи с Леонидом Пуниным. Чем занималось подразделение? Разведкой и диверсиями на территории противника. В подразделение набирали казаков, солдат и офицеров желательно со знанием немецкого языка, служивших в пешей или конной разведке и желательно уже отличившихся — 70 % личного состава подразделения составляли георгиевские кавалеры. Унгерн ещё не был кавалером, но язык — знал, и руководил 3-м отрядным эскадроном, состоявшим из дальневосточных казаков. Он даже подружился с Булак-Булаховичем, найдя в нём, впрочем, не самую родственную душу: прежде чем стать «белым», Булахович послужил у «красных». Но они же все в отряде Пунина были социалистами, правильно? Но все были при этом патриотами — царю «ура-ура-ура»! Троекратно, как в песне про Вещего Олега.

«Политруку» отряда и командиру сапёров капитану Иллариону Ставскому посвящён интересный очерк Алексея Куприна — прочтите, вам понравится. В 1916 году атаман Пунин погибнет в стычке с немецким конным разъездом, и после этого капитан Ставский надолго возглавит подразделение — почти до конца войны. Унгерн всегда был выдающимся бойцом и командиром, однако Пунин был равнодушен к героям. Он считал героем только себя, а все кругом были для него существами весьма среднего уровня. У Ставского правила оказались чуть попроще: за «дерзость» — извольте в аннинские кавалеры, и из есаулов — в подполковники... А тут ещё Георгиевский крест 4-й степени «подъехал» за участие в прошлогоднем наступлении в Восточной Пруссии в составе армии генерала Ренненкампфа — как хорошо, правда? И теперь у барона был «богатый» мундир, племянники были бы в восторге — Станислав, Владимир, Анна и Георгий. А ещё у барона завалялась медаль за Русско-японскую войну, в которой лично он не участвовал, зато участвовал весь полк, в составе которого он служил в Монголии: через пару лет после окончания войны такие медали выдавали всему полку, вот и барону тоже выдали — таскай и гордись! А лучше выбрось.

Но теперь барон и свою «русско-японскую» медаль тоже с удовольствием носил на кителе. Благо, что она производила большо-о-ое впечатление. Ведь как принимали в тогдашней армии? Люди сначала смотрят на награды, потом на погоны, и только потом — на лицо... А баронский мундир к концу войны выглядел весьма превосходно: — типа гляньте, я даже с Японией воевал! Я — молодой подполковник, после войны генералом буду. Или атаманом у забайкальских казаков. Или, может, сменить мундир? А что? Неплохая идея! Унгерн переговорил об этом с князем Бермондт-Аваловым в штабе 2-го армейского корпуса, но любезный кулинар Павел Рафалович готовился к своему карьерному «прыжку» в столицу: он готовился «прыгнуть» в командиры 1-го уланского Санкт-Петербургского полка. Это ж «его» полк, знакомый, хороший, старинный, он раньше там служил, у них все шефы — или иностранные принцы, или великие князья. Барон Унгерн так и понял: Павел Рафаилович метит в придворные, правильно? Ну и пусть метит! Хотя можно и позавидовать. Авалов — офицер по преимуществу штабной, он привык в оперетках участвовать, а мы офицеры боевые, фронтовые. Нам-то куда?! Это его на «Фиате» возят, а мы служим в «спецназе» Северо-Западного фронта... А где, кстати, Адриан Леонидович? И Адриана Леонидовича Попова тоже возят на «Фиате» — он служит в Петербурге, в Главном управлении казачьих войск Минобороны. Надо же! Хотел стать монахом, а стал полковником?

Но ничего не поделаешь: время уходит, а люди — растут. И, как говорят в Америке, «никто один не владеет всеми деньгами»: у тебя есть награды, и твои друзья тоже все в наградах. Как и твои враги, впрочем: есть де’Артаньян, а есть де’Жюссак, и никуда де’Жюссак из жизни де’Артаньяна не денется... Ну, разве ж только на войне погибнет, и то — когда это будет и на какой войне? Гибель атамана Пунина открыла перед Унгерном некое «окно возможностей», которого раньше не было. Служить со Ставским оказалось несравнимо проще, чем это было с Пуниным. Но всё равно — надо двигаться. В конце концов, Ставский — ещё капитан, а Унгерн — уже подполковник. Это неприятная коллизия... Притом Ставский сам «подбросил» своего комэска в следующее звание. Это для чего? Чтобы намекнуть — «ищи другую службу» типа? Но куда идти дальше? — Однако «куда идти дальше» за него решила сама судьба. В сентябре 1916 года за очередную пьяную выходку в городе Черновцы Унгерн с треском вылетает в резерв чинов фронта.

Что натворил Унгерн? Он нанёс удар саблей в ножнах швейцару гостиницы «Чёрный орёл», а потом с криком «сволочь-прапорщик!» напал с кулаками на офицера комендатуры города господина Загорского, от которого, впрочем, тоже получил по морде. В результате дело попало на рассмотрение Общего корпусного суда, где барону пришлось всерьёз отвечать за своё пьяное поведение и приносить покорнейшие извинения прапорщику Загорскому и коменданту города полковнику Трещеву: Унгерн, понимаете ли, зверски пьяный, ворвался в комендатуру и заорал «Кому тут морду бить, суки?!»...
Это очень напоминает анекдоты про поручика Ржевского, однако было не до смеха. Какого чёрта он оказался в комендатуре? А дело в том, что месяцем раньше, 22 августа, Роман Фёдорович получил ранение при штурме занятой австрийцами высоты и как раз по этой причине он регулярно употреблял спирт с казаками в полевом госпитале. А после выписки из госпиталя он решил самовольно вселиться в гостиницу, но все номера были заняты офицерами. Унгерн набил морду швейцару, а потом направился с теми же намерениями в комендатуру, где и был задержан, — солдаты комендантской роты обнаружили Унгерна, спящим в кресле. Героя под арест не посадили, однако отправили назад в госпиталь — нервы подлечить, и попросили больше не смешивать «спирт с шампанскими винами».

В госпитале его нашёл приказ — все едем на Кавказ. Ну, едем, значит едем. Не успев протрезветь и долечиться, барон Унгерн-Штернберг прибывает через Киев, Москву, Тифлис и Нагорный Карабах в район озера Урмия на территории иранского Азербайджана, где поступает в распоряжение отдельной полковой канцелярии Кавказского отряда князя Баратова — путешествия по полковым канцеляриям давно стало основным занятием барона. Чем был занят Унгерн на новом месте службы? Да тем же, чем и в Даурии — формированием прорусских боевых формирований из местных жителей. Полевые лагеря и госпитали Кавказского отряда располагались в этом районе буквально один за другим. В одной из походных палаток барона встретил есаул Григорий Семёнов, уже кавалер с Георгиевским оружием. Сели пить спирт, закусывали жареной форелью. Семёнов уже три месяца служил командиром сотни в 3-м Верхнеудинском полку — казаки Урмийского отряда готовились к рейду в персидский Курдистан, а командовал ими пижон и красавец, молодой и на службе перспективный генерал-майор Владимир Левандовский. Генерал был — как икона! На него в шутку крестились и шептали:
— Отче наш ...

Помните, как солдаты-десантники обожали генерала Маргелова — своего «дядю Васю»? Вот так же казаки относились к генералу Левандовскому. Впоследствии советский командарм Левандовский (бывший штабс-капитан) и полярный лётчик Сигизмунд Левандовский (тоже царский офицер) изо всех сил отказывались от родства с этим небезынтересным человеком. 
— Переходите в разведку отряда, — более ни слова не говоря, распорядился генерал, и на следующий день уже совсем другая полковая канцелярия определила Унгерна в подчинение полковника графа Владимира Адлерберга, командира 3-го сводного Кубанского полка. А граф Адлерберг определил партизана в распоряжение бывшего офицера гвардейского Литовского полка Августина Константиновича Гилленштейна — вот это и была разведка! Это было самое, можно сказать, «шпионское гнездо» в штабе князя Баратова. А в Гражданскую войну Гилленштен служил в контрразведке Деникина... Что касается Адлерберга, то он взял свой «барьер» ещё в Русско-японскую войну, когда служил адъютантом у Куропаткина, а потом многие годы «состоял» по военному ведомству. За это время Адлерберг был награждён семью орденами и Золотым оружием. Другим таким обладателем Золотого оружия в Кавказском отряде Баратова был подполковник Александр Немирович-Данченко, который в прошлом служил адъютантом у великого князя Михаила Николаевича. Он вообще был богат наградами — Бухарская серебряная звезда, персидский Орден Льва и Солнца, две китайские звезды с драгоценными камнями и ещё много всякого, что носят только на парадном мундире. От графа Адлерберга ни на шаг не отставал полковник Роулисон, представитель английского командования — кстати, глуп был, как валенок, и часто пьян до безобразия.

Наш Баратов бодр и весел,
Всех к победе он ведёт.
Что же ты, казак, не весел?
Веселей гляди вперёд!

После прибытия в кавказский отряд отдельного подразделения полковника Шкуро (настоящая фамилия Шкурб) и приезда сосланного за убийство Распутина великого князя Дмитрия эта лихая песенка зазвучала уже почти над всем Ираном. Началось движение вперёд. Уже занята древняя иранская столица город Хамадан — о взятии Хамадана был снят один из первых в российской истории документальных фильмов. Потом казаки-черноморцы и партизаны Унгерна с боем вступили в Курдистан. Шкуро рубился, тем временем, с турками, появляясь то там, то здесь на западном фланге наступающей группировки войск. А у него это неплохо получалось.

Весной 1916 года группировка войск окончательно отделила Иран от Турции, и разведывательная деятельность турок и немцев в этом регионе потеряла всякую результативность. Но в Тегеране продолжал прогерманскую деятельность престарелый дипломат граф Георг фон Каниц, а непосредственно «на местах» работал немецкий полковник Боппе, в распоряжение которого потоком приходили из турецкой Месопотамии караваны с оружием. Над территорией Ирака и Персии широко разливалась направленная на местных мусульман турецкая пропаганда, турецкие и немецкие офицеры быстро формировали отряды из местных шиитов. А подполковник Унгерн и офицеры разведотдела штаба Кавказского корпуса формировали точно такие же отряды из курдов и айсоров — из ассирийцев. Пользы от «кишлачников» было немного, но туркам иногда приходилось задумываться: курды турок не любили. 

19 марта 1916 года 1-й Запорожский полк Кубанского казачьего войска занял персидский город Исфахан. Это был настоящий праздник: командир полка Георгиевский кавалер Флегонт Урчихин и партизанский атаман полковник Шкуро моментально стали героями фронтовых сводок. Их портреты появились в газетах. Вот они, новые кадры русской армии!

Между тем грянул 1917 год, и всё в истории изменилось. Под влиянием революционных событий русская армия стремительно разваливалась. Когда на Дону и в Петербурге, в Сибири и на Дальнем Востоке уже начиналась Гражданская война, отряд Баратова продолжал воевать с турками. Отряд как-то сам по себе распался к лету 1918 года — казаки толпой рванули на Родину. Потом домой поехали солдаты и офицеры. Кубань в это время была во власти красных казаков и всяких бандитов; офицеров и георгиевских кавалеров хватали и убивали на железнодорожных станциях. 6 марта 1918 года на станции Ладожской солдаты вконец разложившегося 154-го Дербентского полка убили 168 офицеров и гражданских лиц, которых захватили живыми в нескольких двигавшихся с Кавказа железнодорожных составах. В Армавире был схвачен какими-то негодяями и расстрелян непосредственный начальник Унгерна — генерал-майор Эрнест Фердинандович фон Раддац, командир дивизии в Кавказском отряде, тоже немец в казачьей форме. Вернее — австриец.

Незадолго до этого в Армавире образовался некий военно-революционный комитет, изначально объявивший себя «большевистским», главной деятельностью которого было разоружение проезжающих воинских эшелонов с Кавказа и Персии, конфискация денежных ящиков, арест, грабеж и убийства офицеров и лиц, имеющих буржуазный и интеллигентный вид — их всех объявили «врагами революции». Вооружёнными бандами «друзей революции» командовал некто Сорокин, позже объявивший себя командующим Красной армией Северного Кавказа. Деникин называл его — «фельдшером-самородком». Так закончился боевой путь Кавказского отряда генерала Баратова. Но начались тысячи других путей — революционных. ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

​