Самый трудный день в году

-1-

На лобовое стекло падал мокрый снег...
Тут же он превращался в воду и сбегал вниз кривыми мокрыми дорожками. Дорожек было так много, что они делали похожим лобовое стекло серого Logan на ладонь с кривыми линиями судьбы. Глуховато на холостых оборотах работал мотор.

И так же глухо билось сердце, которому уже стыдно было выдавать своё волнение громким рёвом, но которое не разучилось ещё волноваться. Хлопнула правая дверь. На соседнем сиденье возник Иваныч.
— Ну что? — спросил он.
— Не знаю, что сказать. Понимаю, что нужно что-то сказать, но не знаю, что именно, — честно признался я.
— А ты не говори, ты сделай, — посоветовал Иваныч.
Снова хлопнула дверь. Через минуту сквозь запотевшее боковое стекло я увидел размытый силуэт человека в полицейской форме.

-2-

— Извини, Саша, не могу тебе ничем помочь, — сочувственно произнесла моя бывшая учительница музыки по прозвищу Алла Пугачёва. 
Правда, теперь она была не учителем, а замом по воспитательной работе. А я не учеником, а преподом русского языка и литературы в одном богом забытом колледже на севере России. 
— Вы же обещали, — попробовал я по старой привычке давануть на жалось.
— Да, — кивнула Алла Николаевна. — Но оргкомитет не поддержал моё предложение. Суть одна: почему ему можно, а нам нельзя. Он что — особенный?
Я горестно вздохнул.
Два раза подряд с интервалом в две недели я завалил экзамен на права. Город. Это когда ездишь по городу с инспектором ГИБДД. Теорию я сдал с первого раза. Кегли на площадке объехал со второго. А в город упёрся. 
Экзамен как назло был по пятницам. А пятница в нашем старом добром колледже была особенным днём. По пятницам у нас проходили мероприятия. С утра и до вечера. Так повелось. Поэтому каждый раз, когда я уходил сдавать экзамен, кому-то приходилось отдуваться вместо меня, ибо в мероприятиях должны были принимать участие все. И неважно было, что иногда участие в концерте сводилось к тому, чтобы мяукнуть во время игры с залом или стоять в дверях, широко улыбаться и говорить испуганным ветеранам: «Здравствуйте, дорогие гости!» Первый раз к перспективе отдуваться вместо меня коллеги отнеслись с пониманием. Во второй раз — тоже с пониманием, но уже менее явным. Третий раз — сдержанно. Четвёртый — холодно. А теперь я сидел в кабинете Аллы Борисовны и честно не знал, как быть.
— Ты должен провести секцию для школьников, — помолчав, сказала Алла. — Как все.
— Вы же понимаете, что… — голос у меня чуть не сорвался, — что тех, кто может провести эту… секцию, уже разобрали. А те, кто остался, секцию провести не могут.
Алла помолчала.
— И тем не менее, — с нажимом сказала она.
Мы ещё помолчали.
— И ещё, — сказала Алла, — твоё первоначальное предложение остаётся в силе.
Я аж опешил.
— Долги надо отдавать, — сказала Алла. — Прошлый раз тебя подменили на семинаре по психологии и на педсовете. Теперь ты дай людям провздохнуть и напиши этот… Материал в газету. Всё. Правда. Не могу помочь. Сочувствую. Пыталась. Но увы и ах.
В рекреации технички убирали новогоднюю ёлку.
Я шёл и думал… Думал, что по-хорошему экзамен нужно переносить. Звонить в ГИБДД, выписываться. А это значит, что сдавать следующий раз я буду только в апреле.
Сдавать. А потом в мае. А потом в июне. А потом… Далее напрашивался ещё более простой вывод. Если ты сорок лет и два года протопал пешком, может быть, есть смысл дотопать таким же макаром и до гробовой доски? Зачем вообще я задумал сдавать на права?

-3-

Получилось спонтанно. Как-то в мае я проходил мимо автошколы. Увидел, что все учебные машины стоят у гаражей, а инструкторы курят и разговаривают. Ноги сами развернулись в сторону людей и машин, а язык повернулся, словно ключ зажигания.
— Кто тут у вас главный?
Короткий быстрый взгляд. Пауза. 
— Сейчас позову.
Через минуту я запоминал когда, где, что и, конечно же, сколько это будет стоить.
— Все деньги сразу не надо, — наперебой советовали мне инструкторы. — Вдруг соскочишь. Тысяч пять заплати до начала вождения, а там посмотрим.
Я тогда на волне прилива сил и оптимизма, источником которых было разве что волнение, понять не мог, как так — соскочить? 
Не понимал этого во время теоретических занятий. Всё было просто. Чётко. Учи знаки. Учи правила. Не забывай включать сигналы поворота. Не понимал я этого на первом занятии, когда смело ехал по прямой за городом, а Иваныч сидел справа и тихо говорил не вертеть руль, не газовать, не наезжать на ветки. И половину второго занятия я этого тоже не понимал. Второе занятие получилось, конечно, похуже. Мы поехали на площадку. Кегли я сбил. Иваныч посоветовал мне загуглить ориентиры.
— Может, мои тебе не так понятны, — спокойно пожал он плечами.
А когда я случайно своей огромной ногой одновременно выжал тормоз и газ, задумчиво пробубнил:
— Ну что же ты, Саша, одной рукой титьку и письку…
А потом мы поехали с площадки в автошколу. Я первый раз оказался за рулём в городе. И первый раз услышал:
— Твою… душу бабушку... Ты куда попёр…
Тогда-то я и понял, как это — соскочить. До гаража мы наконец-то добрались. Иваныч посмотрел на меня и ободряюще подмигнул:
— Ничего, первый раз в городе не грех и растеряться. Давай подруливай к воротам.
— К которым? — спросил я.
В гараж можно было въехать через несколько больших дверей.
— Да без разницы.
Я подъехал к центральной.
— Притормаживай, — сомнамбулически произнёс Иваныч.
Я кивнул и нажал на газ. Машина взревела.
— Ой, — сказал я.
— Загни дугой, — поучительно заметил Иваныч, придерживая машину на тормозе со своей стороны. И погрозил мне пальцем.
В первые недели вождения несколько человек соскочили, поняв, что не их это дело — водить автомобиль. А я остался. И удивлял своего инструктора, который сначала предложил перейти с двухчасовых занятий на часовые. Успокаивал меня, говоря, что, мол, рано или поздно — получится. После этого шутил, пробуя меня развеселить. Затем мрачно молчал. А потом начался длительный период суровой и конструктивной критики. Но я всё равно посещал занятия. Даже когда Иваныч мрачно пристёгивался, перед тем как на площадке я начинал делать упражнение «Горка». Даже когда Иваныч предложил объезжать «Гелендваген» с ещё более близкого расстояния и заплатить потом миллиона три. Даже когда Иваныч после промелькнувшего за окном пешеходного перехода с удивлёнными пешеходами сказал, что боится со мной ездить.
Даже когда Иваныч вырвал у меня руль, когда я зеркалом чуть не зацепил скандинавски шагающую по середине дороги женщину.

Я планировал отделаться от автошколы за лето, сдать в августе экзамены — и приехать первого сентября на работу в своём авто. Отправил семью на юг… Лето выдалось холодное. Дождливое! С утра я ходил на вождение. Получал очередную порцию замечаний. Возвращался обратно. Уныло собирал малину. Дело с малиной двигалось, я обсобирал её всю, немного и было. А дело с машиной стояло на месте. В августе Иваныч сказал, что меняет Sandero на Duster, и занятий какое-то время не будет. Я отнёсся к этому с пониманием и прождал месяц. Подумал, что покупка, наверное, затянулась. А потом встретил парня из автошколы, он сказал мне, что Иваныч давно уже учит всех ездить на «Дастере». И холодок пробежал у меня по спине. Через день я случайно нос к носу столкнулся с Иванычем. 
— Вот тебя-то мне и надо, — сказал он с обречённой уверенностью, как обычно говорят кредитору, от которого долго скрывались, и вот столкнулись с ним нос к носу. И назначил возобновление занятий ещё через неделю.
— Это хорошая машина, — деловито и авторитетно говорил мне Иваныч, который, чувствовалось, был доволен покупкой. — Вытягивает на сцеплении. Даёт на горке заветные три секунды, чтобы двигатель не заглох. Короче, не газуй. Я не газовал, вытягивал... Периодически глох, на что Иваныч качал головой и задумчиво тянул:
— Заглохнуть на этой машине…
Мысль эту инструктор не закончил, чем подстегнул моё воображение. И заставил его двигаться совсем не в радостную сторону. А через три недели закончилась моя учёба в автошколе. Я первым играючи отстрелялся с внутренним экзаменом. Легко сдал теорию в ГИБДД. Однако с этими, как мне виделось, удачами, Иваныч поздравил меня весьма сдержанно. Да я и сам понимал, что главные испытания ждут меня впереди. Экзамен в счёт обучения можно было, как в сказке, попробовать сдать три раза. В середине августа, в начале сентября и потом уже — в октябре.
В августе Иваныч сказал коротко:
— Не ходи. Наделаешь грубых ошибок, запомнят, замучаешься сдавать.
В начале сентября Иваныч задумался. Но у самого поворота к автошколе я на полной скорости вылетел со второстепенной дороги на главную, чем моментально вывел своего инструктора из раздумий.
— Будем готовиться к октябрю, — сказал он несколько неопределённо.
Тем временем практически весь класс автошколы с треском провалился на августовских экзаменах. Экзамен в сентябре сдала только одна счастливица. И на октябрьский экзамен планировалась максимальная нагрузка, что не внушало особенного оптимизма. Когда у инспектора час на человека и пятнадцать минут на человека, это ощутимая разница. Накануне октябрьского экзамена мы с Иванычем хорошо покатались. Поговорили по душам. И расстались добрыми друзьями. 
— Покажи завтра всё, что можешь, — попросил Иваныч.
Я клятвенно заверил выжать из себя всё, что могу и чего не могу.
Вечерело. Было морозно, что даже для северного октября как-то чересчур. В воздухе полётывал снежок. Пока я шёл домой, полной грудью вдыхая свежий октябрьский воздух, снежок усилился. Настроение было лирическое. Вдобавок позвонила Майка. Мы встречались с ней полгода, когда я был её учителем литературы. Потом Майка пропала на десять лет. Но тут как-то объявилась. А в ночь перед экзаменом стала названивать. Решив не проверять крепость семейного сна столь экстремальным способом, я вышел на улицу. Не было видно ни зги. Мело! Пробрался в сарайку. Сидел и слушал. Майка почему-то читала мне стихотворение Исаковского «Враги сожгли родную хату» и громко плакала в трубку. А я вдруг с горечью подумал, что не у меня одного жизнь не заладилась. 
— А помнишь, как я напугал тебя? — спросил я у Майки в конце разговора.
— Как?
— Ты же ко мне тайно приходила. Учитель всё же, хоть и на семь лет старше. Вот как-то я вышел покурить. Слышу, ты идёшь. Я спрятался за сирень. Весна, помню, была. Ты, такая деловая, на крылечко взбежала. Тук-тук. Не открывают. Ты фыркнула с досады. Тут я сзади как угукну. Ох, ты заорала, ох, заголосила. Сначала от страха, потом со психу. «Дугак! Дугак!»
— Чё дгазнишься? — засопела Майка в трубку. — И правда дугак. Всё по-дгугому могло бы в жизни получиться. Я тебе ещё позвоню. — Но, как водится, больше мне Майка не позвонила.

Так вот — вождение. Грёбаное это вождение. Утром в городе по брови в снежной каше ползали разве что неуклюжие внедорожники. Но белый Duster Иваныча был как раз под ту стать. Очередь на экзамен была огромной. 
— А экзамен-то вообще состоится? — озвучила висевшую в воздухе мысль девушка из середины людского потока.
— А вы что, собираетесь водить авто только в хорошую погоду? — сурово спросил инспектор. 
Когда я подавал ему документы, он взглянул на меня сочувственно:
— Вы ведь площадку не сдавали?
— Нет, — ответил я.
— Я поставлю вас, конечно, в очередь. Но…
В списке я был заявлен двадцать шестым. Сказано было, что сначала кандидаты в водители, которые сдают экзамен уже не первый раз, будут сдавать город. И только после обеда дебютанты вроде меня поедут на площадку. Я подумал, не перебор ли называть дебютантами тех, кто первый раз сдаёт экзамен? Ведь дебют — это начало какого-то длительного процесса…
Так думал я в октябре. Но в январе счёл, что слово дебютант применительно к человеку, который первый раз сдаёт экзамен на вождение, вполне уместно. А тогда, в снегопад, я так и не дождался своей очереди. В восемь вечера позвонил Иванычу, который угрюмо ответил, что экзамен давно закончился, площадку не сдавали, потому что автодром завален снегом. 
— Да и не успели бы, — резюмировал он. И осторожно заметил, что ему надо бы со мной поговорить.
— Хочу в санаторий съездить, спину подлечить, — начал Иваныч издалека во время нашей следующей поездки.
Я сразу почуял недоброе. Езда не шла. Я делал ошибку за ошибкой. А Иваныч просто не обращал на это внимания. Мягко подсказывал: тут притормози, там постой.
— Так что экзамен… который в ноябре… ты сдавай на Витькиной машине. Пока-то я могу с тобой ещё поездить…
— Но смысл ездить на Duster, если сдавать я буду на Logan, — договорил я за него. Иваныч только руками развёл.
— Чтобы лучше понять вождение, нужно поездить с двумя инструкторами. А лучше — с тремя. У каждого чему-то научишься, — подвёл он промежуточный итог нашим деловым отношениям. 
Через полчаса я разговаривал по телефону с Витей. А на следующий день первый раз оказался в салоне серого Logan.
— Ты боишься. И страх твой выражается в том, что ты не нажимаешь педаль газа, — уверенно сказал Виктор через десять секунд, когда я безо всякого вступления к уроку заглох при движении задним ходом. — А ну-ка, газуй!
Мы отъездили по городу час. Посмотрели все упражнения — так думал я. Но когда оказались в каком-то глухом проулке, Виктор Валерьевич попросил остановиться и показать разворот.
— Так мы же на светофоре развернулись! — заметил я.
— А вы что, с Иванычем второй разворот не отрабатывали? — удивился Витя. Я угрюмо и злобно засопел.
Развернулись мы с десятого раза. Трижды по бровке нас объехали сердитые «Нивы», «Жиги» и «буханки».
— А хорошо, что тогда был снегопад, — вслух подумал я, подумав про экзамен в октябре.
— Надо бы ещё покататься, — осторожно заметил Витя.
Со стороны могло показаться, что в салоне серого Logan сидят два очень задумчивых человека и говорят вслух, озвучивая свои мысли, при этом каждый из них говорит о своём и не слышит собеседника так, как будто находится в каком-то другом, параллельном мире.

-4-

Тридцать вторая группа была унылой. Гиблая была группа. Не то что тридцать первая, тридцать третья или тридцать четвёртая. Те заводились с полтычка. Им всё нравилось, всё было интересно. Там уроки шли легко и быстро. В тридцать первой училась Поля, в тридцать третьей — Ксюша, в тридцать четвёртой — Женька. Но на мою просьбу о секции в День открытых дверей все только руками развели:
— Нас уже разобрали.
Видя моё убитое горем состояние, Женька деловито предложил:
— А вот заметку про пленарное мы напишем. 
Поля и Ксюша кивнули:
— Напишем-напишем.
Стало чуть легче. Я кивнул и пошёл на русский в тридцать вторую. Тридцать вторая группа не понравилась мне ещё тогда, когда она была двенадцатой, не понравилась с первого взгляда. Там была Таня, с которой я на первом уроке поругался из-за стрелочек.
— Пишем русский язык посреди страницы. Ставим три стрелочки…
Просто я боялся, что если не подсказать, как записывать лекцию, так ведь и не запишут.
— Блин, а можно без этого, — глухо зарычала огромная Таня.
— Без чего? — опешил я.
— Без стрелочек. Я, блин, ненавижу ставить эти стрелочки. 
А ещё в это группе была Вера, которая в ответ на замечание любого свойства, хотя бы насчёт того, что предложение надо писать с большой буквы, пронзительно смотрела на тебя, осторожно укладывала мел на металлический приступочек доски и медленно, однако неумолимо садилась на место. После этого Вера доставала айфон, и до конца урока лучше было её не тревожить. Прощала меня Вера медленно и трудно недели через две. И ещё пару раз для острастки писала первое слово в предложении с маленькой буквы.
Лиза по прозвищу «можно выйти». Девочка эта словно призрак шаталась по коридорам нашего колледжа во время уроков. А всё потому, что как только ей становилось скучно, она поднимала руку и спрашивала:
— Можно выйти?
Не разрешать выйти было нельзя. А скучно Лизе становилось всегда минуте на пятой урока, независимо от содержания оного. Возвращалась Лиза обычно к середине пары. Впрочем, не всегда. И даже рюкзачок свой забирать не приходила. Причём если всё-таки приходила, забирала его с самым дружелюбным и незлобивым видом, как будто и не сбегала с урока. А известие о том, что за время её отсутствия имела место быть контрольная работа, встречала недоумённо. Не может же контрольная работа пройти за то время, пока человек на пару минут выходил по необходимости.
Тридцать вторая встретила меня настороженно. Все готовились к зачёту по синтаксису, но ещё не знали, в какой форме он пройдёт. Если тест, это ещё туда-сюда. Можно списать. А вот если устно, тет-а-тет… 
— Зачёт мы проведём не сегодня и в форме отработки, — брякнул я с порога и безо всякого приветствия.
— Это как? — настороженно спросил Гарик.

Гарик был феноменальным человеком. Будущий учитель начальных классов с хронической дисграфией. Это когда человек пишет неразборчиво. Например, буква «я» сливалась у Гарика с предшествующей буквой и превращалась в две странные загогулины с торчащим сверху маленьким овалом. При этом Гарик, в отличие от меня, убогого, лихо водил автомобиль, зажигал с девчонками… Но вот когда он последний раз давал урок в школе, то урок этот вели сразу три человека. Я говорил Гарику, что делать, Гарик делал, потом что-то спрашивал у детей. Дети не понимали. Им объясняла их родная учительница, которая сидела за последней партой и нервно проверяла тетради. Дети кивали и отвечали Гарику. А наиболее сообразительные отвечали мне, чтобы я перевёл Гарику.
Вообще за такие номера полагалась «два» без разговоров. Но учительница в этом классе была человеком верующим. Она сказала, что если Бог сподвигнет Гарика на путь учительства, мелкие шероховатости сотрутся. И поставила ему «три». Мне же Гарика просто некуда было девать. Отчислять студентов последнее время было строго-настрого запрещено. И я тоже поставил ему «три».
— Это как? — переспросил Гарик сейчас, не понимая, чем повеяло в воздухе, свободой или западнёй.
— Мы проведём литературную игру на тему «Преступление и наказание»! — выпалил я без пауз.
Тридцать вторая группа помолчала. Потом, не сговариваясь, студенты вразнобой проговорили:
— Да уж, пипец.
Но, подумав ещё немного, с предложением моим согласились, решив, что игра по роману «Преступление и наказание» всё-таки лучше, чем опрос по теме «Сложное предложение».

-5-

— Витя, я сдам экзамен? — как-то по-детски спросил я своего второго инструктора, кстати сказать, ровесника.
— Конечно сдашь, — уверенно ответил Виктор.
Но в его голосе я уловил ту самую нотку, с какой ободрял безнадёжных двоечников, для которых визит на экзамен — такая же формальность, как и для отличников, только с оборотной стороны.
Тогда на работе меня отпустили легко. Коллеги-мужчины смотрели на меня с пониманием. Женщины — заинтересованно. Настрой с вечера был на удивление лёгкий. Снегопада не наблюдалось. Снега вообще не было. Зато был ледяной дождь. Наутро белый покров северной земли был словно зеркало.
— Не знаю, как ты будешь сегодня сдавать, — покачал головой знакомый таксист, подвозя меня к зданию полиции. 
Было холодно. Дул ветер. Ноги разъезжались на вездесущем льду. Я зарегистрировался на экзамен. К моей радости, вопросов о его проведении не было. И я отправился с каким-то парнем на площадку. Мы шли пешком, ибо идти было недалеко. Не шли, а скользили по льду.
Площадку сдавали на территории аэропорта. Он был давно уже закрыт для пассажирских рейсов и обслуживал разве что медиков да пожарных. По дороге парень рассказал мне, что начинал сдавать экзамен лет десять назад, но бросил, а теперь дети народились, надо же их по садикам развозить… Тут подул ветер настолько пронзительный, что говорить расхотелось. Мы натянули на головы капюшоны, влезли в какой-то полуразвалившийся сарай и стали ждать инспектора с инструкторами. Первыми приехали инструкторы. Поставили кегли. Витя подмигнул мне. Чуть позже прибыл инспектор, который собрал нас перед серым Logan.
— Кто сдаёт не первый раз, можно меня не слушать, а настраиваться на экзамен…
Но я сдавал первый раз и поэтому очень внимательно выслушал всё. Экзамен казался мне лёгким. Главную сложность представляла «Горка», но Витя научил меня трогаться с ручника, этот дедовский способ казался легче обычного, поэтому насчёт «Горки» я был, в общем-то, спокоен. Да и просто спокоен. Спокойно снял куртку, которую закинул на заднее сиденье. Спокойно переобулся. Чтобы лучше чувствовать сцепление, я даже в морозы ездил в летних сандалиях.
По отмашке инспектора тронулся с места, развернулся в замкнутом пространстве, проехал немного вперёд. И стал заезжать в бокс. Учебный, конечно. Для этого надо было сдать вправо, что я и сделал. И увидел, как инспектор весело замахал руками. Не осознавая ещё, что случилось, я опустил стекло.
— Выйдите из машины, посмотрите сами, — предложили мне. 
Но смотреть было не на что. Разве что на сбитые кегли и на бампер машины, который вылез за тонкую красную линию больше чем на метр.
— Не переживай, — шепнул мне Витёк, — с первого раза почти никто никогда не сдаёт.
Я натягивал куртку и вместо лёгких летних сандалий обувал тяжёлые зимние ботинки.

-6-

— Ну чего там — игра? — спросил Гарик.
Я вздрогнул, стряхнув с себя задумчивость.
— Квест. Тема — «Преступление и наказание». Самое главное, читать роман для того, чтобы участвовать в игре или даже вести игру — не нужно. Главное — артистизм. В общем, вполне современный подход, я считаю. 
Таня, которая не любила ставить стрелочки, басовито хохотнула. А Лиза Можно Выйти попросилась выйти.
— Вера, тебе я хочу дать первый раунд. Открыть игру.
Вера на этот раз не испепелила меня взглядом. А улыбнулась. Совершенно неожиданно мой снаряд попал в точку. И неважно, что потом мы всё переделали, что игру начинал и заканчивал Гарик. Дело было сделано. Вера загорелась.
Алла Пугачёва окликнула меня в коридоре:
— Слушай, я что-то забеспокоилась. С таким настроением… Ты не запорешь секцию? Это ведь, скорее всего, наша будущая абитура. 
В день открытых дверей на мою литературную секцию должны были прийти школьники из городских и сельских школ. Квест нужно было повторить четыре раза.
— Не запорю, — уверенно ответил я.
И подумал, что уверенно говорить — это далеко не значит быть в чём-то уверенным.

-7-

После того как я завалил площадку, мы с Витей решили заниматься каждый день. Пересдачу мне поставили через две недели. 
— Добьём, — уверенно сказал Витя.
И мне передалась его уверенность. Мы действительно отъездили пять дней из пяти. Но не по площадке, а по городу.
— Всё равно это главное, — признался Витя. — Площадку поотрабатываем в последние дни. Там чисто механическое запоминание.
Но в понедельник наше занятие не состоялось. Позвонил смущённый Витя и сказал мне, что совершенно забыл о своей второй работе и что как раз во время тех наших занятий, которые планировались, у него смены в магазине. Я убито молчал.
— Не ссы, поездим в четверг, — отчаянно успокоил меня Витя и отключился.
И даже в четверг он поставил меня на вождение в семь вечера. Я сел в машину и увидел, что инструктор мой просто никакой. От усталости. Он сидел, уронив голову на панель, и, казалось, спал.
— Витя, — тихонько позвал я его.
Виктор поднял на меня безумные красные глаза.
— Чё, погнали, — прохрипел он.
Мы сделали все упражнения на площадке, «въезд в бокс» оставили напоследок. 
— Нет, не так. Ты не понял, — вдруг завёлся Виктор Валерьевич. — Ты ни хрена не понял и делаешь наугад. Это раз прокатит, два прокатит, а завтра опять вылетишь. Объясняю ещё раз. Под капот не смотри. Всё равно ни хера ты там не увидишь. Смотри в зеркало. Вот. Кегли поползли. Первая, вторая. Потом ещё чуть-чуть. Потом стоп. Всё. Пробуй. Я попробовал — и у меня получилось.
— Отбой, не могу больше, — признался Витя.
А на следующий день я сдал площадку. Быстро. Чётко. Легко.
— Извините, что прошлый раз затупил, — сказал я зачем-то инспектору.
Он весело махнул рукой.
— Идите, готовьтесь.
— К чему? — не понял я.
— Город сдавать. Город-то сдавать готовы?
— Да! — гаркнул я.
На улице было холодно. А мне — жарко. Я стоял в расстёгнутой куртке.
— Молодец, всё хорошо, — похвалил Иваныч, стоявший рядом. — Одно замечание: не газуй.
«Ага, не газуй, как же», — подумал я и кивнул.
— Давай, Саша, сделай это, сдай город, — улыбнулся Иваныч.
— Надо ресурсы изыскать, — тоже улыбнулся я.
— А ты машину себе представь. Новую. Я тебе уже в автосалоне присмотрел. «Нива Шевроле». Люксовая. Сдавай…
Сдавать город мы поехали прямо с площадки. Две девчонки и я. Первая ехала хорошо, уверенно, но слишком далеко укатилась при развороте на светофоре. Вторая сдала. И счастливая побежала праздновать, в чём честно призналась инспектору и мне. Инспектор возвестил на камеру начало экзамена, номер машины, прочие формальности, спросил у меня, готов ли я. 
— Готов.
— Поехали, — улыбнулся инспектор.
И почти сразу добавил: 
— Обозначаем начало движения левым поворотом.
Только это была уже негрубая ошибка, стоившая мне одного из четырёх допустимых штрафных баллов.
— Ага, — легко и весело кивнул я, повторив привязавшееся ко мне сегодня короткое слово.
И кто бы знал, как мне дались эта лёгкость и весёлость. А потом всё пошло хорошо. Я рулил. Мне стало и вправду легко. Я был уверен в себе. Инспектор кивал и два раза сказал: «Угу». Поощрительно, как я понял, сказал. А потом был круг. Нет, ничего особенного на круге не произошло. Я очень много ездил по городу с двумя инструкторами. Каждый раз мы выезжали на этот загородный круг. И ни разу. Ни разу! Никому не нужно было уступать дорогу. Кроме того случая, когда мы подъехали к кругу вместе с инспектором. По кругу ехала какая-то легковуха. Я, естественно, остановился, ибо про круг перед сдачей теории выучил всё, что было написано в моей маленькой книжице. И остановился не там.
— Далеко остановились-то, — вздохнул инспектор.
Но он сомневался. Дважды подносил ручку к экзаменационному листу и дважды отодвигал лист от себя. Тем временем я шуровал мимо заправки. Там нужно было развить максимально разрешённую скорость. Ох, и ругались на меня Иваныч с Витей, когда я этого не делал. 
— Развить и держать минуту, — говорил Витя.
Понимая, что нужно восстановить статус-кво, я набрал заветные шестьдесят и держал их. Машина шла легко и весело.
— А какая у нас максимально допустимая скорость? — деловито поинтересовался инспектор.
Я посмотрел на спидометр и сказал:
— Шестьдесят.
И сбавил скорость на десять километров в час. Инспектор принимал решение. Я правильно повернул направо, потом налево, потом опять направо. Инспектор снова закивал. Я своевременно притормозил у хитрого незаметного знака STOP, который неожиданно возникал на всё время главной и главной до этого дороге. Здесь валили экзамен многие, очень многие. Инспектор опять угукнул.
Я двинулся дальше и сделал полную остановку перед ещё одним знаком STOP, после которого нужно было повернуть налево. Не заглохнув, тронулся с места. В голове соединились два голоса, Иваныча («Держи этот грёбаный угол девяносто градусов») и Вити («Зеркалом делим дорогу пополам, зеркалом, Саша, пополам!»). И повернул.
— Далеко уехали, — сказал инспектор. — Встречку чуть-чуть зацепили. Буквально одним колесом.
— Виноват, — бодро сказал я.
И боковым зрением увидел, как инспектор сделал пометку в экзаменационном листе. Я аккуратно подъехал к гаражам. Припарковался.
— Шесть баллов. Результат — «не сдал», — спокойно возвестил инспектор.
Да я уже и сам понял. Надеялся, конечно, на чудо, но так, чисто формально.
— Одна негрубая ошибка. И одна грубая. Но ваш стиль вождения вызывает одобрение. — Инспектор улыбнулся, кивнул и вышел из машины. И я тоже вышел.
Обиды не было. В экзаменационном листе значилось, что я нарушил правила поворота. Круг и превышение максимальной скорости он мне простил. Поставил по-человечьи шесть вместо расстрельных шестнадцати. И поставил меня сдавать экзамен сразу после нового года, что в насущном ноябре по меркам огромной очереди было просто подарком.

-8-

— Так. Репетируем. Репетиция у нас одна.
От серьёзности момента Вера отложила айфон, а Можно Выйти опустила руку, которую начала было поднимать.
— Гарик, у тебя очень простой раунд. Все мы знаем, что Фёдор Михайлович был человеком азартным…
Гарик кивнул, хотя, вероятно, слышал в первый раз не только о том, что Фёдор Михайлович был человеком азартным, но и о том, что Фёдор Михайлович был.
— Пробуй.
— Дамы и господа! — возопил Гарик. — Все мы знаем, что Михаил Фёдорович был человеком азартным…
— Фёдор Михайлович, а в остальном порядок.
Зарубились в электронную рулетку. Выиграла Вера, что подняло ей и без того хорошее настроение.

-9-

Я сидел на скучнейшем январском семинаре и волновался.
Семинар этот проводился, наверное, просто затем, чтобы собрать всех перед началом нового семестра, напомнить: вы, ребята, учителя, так что извольте соответствовать и поупражняться в смирении — это когда сенсей говорит, а ты не понимаешь, что именно он говорит, но благоговейно внимаешь и киваешь или хотя бы просто киваешь.
Тут я задумался. А вот и ещё один год прошёл. Они все так проходят. Сентябрь, первые уроки, первая неделя, время поползло. День учителя — полетело. Болеть некогда, помирать некогда. Надо план выполнять. Новый год. Ура! Дурацкое совещание. Тягучий снежный хвост января. Февральские праздники на горизонте. И дальше понеслось. Март. Дарите девушкам цветы. Апрель. Христос Воскресе!.. Дипломные работы, которые никто и не думал писать, а их защищать через месяц. Должники, должники, должники. Утро в колледже, день в колледже, вечер в колледже. Состояние, когда пошёл на кухню включить чайник, и забыл, зачем пошёл на кухню. Последний звонок. Скупые тёплые слова. Госы. Многочасовое сидение с горькими мыслями о том, что вот у этого человека ничего в голове уже не исправить. Вручение дипломов. Чужие люди. Возможно, когда они добьются в жизни чего-то хорошего и блеснут знаниями, в их голове на секунду шевельнётся неясное воспоминание о человеке, который с ними вроде бы возился. Так подросток с трудом вспоминает няню, у которой полтора года просидел на руках, и которая вложила в него всё хорошее и доброе, что в нём есть и будет. Но няня умерла. На смену ей пришли другие люди. Их-то он и запомнит. А няню, может быть, увидит во сне и наутро удивится: кто эта добрая старушка, которая издали махала рукой и приглашала погостить в большой, светлый и чистый дом. От невесёлых размышлений меня отвлекла вибрация мобильного телефона.
— Саня, вали со своего совещания. Пустой город. Надо сдавать сейчас. Постарайся минут через десять…
На глазах у неприятно удивлённых коллег я пулей вылетел из аудитории, схватил в гардеробе куртку, натянул на плечи и, не застёгиваясь, помчался к автошколе, благо идти было три квартала. По дороге видел учебную машину с бледной экзаменуемой и своим знакомым инспектором.
Едва я добрался до ворот гаража и вознамерился ждать, учебная машина въехала во двор. За рулём сидел уже инспектор. Заплаканная девушка рядом с ним. Дальше всё было так, как советовал тогда, на площадке, инспектор. То, что мне говорили раньше, я не слушал. Настраивался. Врубился на словах:
— Вы готовы?

Мы тронулись с места. На этот раз я не забыл моргнуть поворотом. Встали у светофора. Встали хорошо, на только что загоревшийся красный. Правильно встали. Не переехали знак пешеходного перехода. Левый поворот включили. И тут со всех сторон к светофору потянулись машины. Все они, естественно, ехали прямо. А через пешеходный переход с той стороны, куда мне нужно было поворачивать, побрёл дедуля с палочкой. 
Загорелся зелёный свет. Я стоял и ждал. Встречки наконец-то проехали. Дедуля прошёл. Зелёному гореть оставалось секунд пять. Сзади, конечно же, не сигналили. Все знали, что грех обижать юродивых по пятницам. Но я чувствовал глухое раздражение, упиравшееся мне в спину. Плавно отпустил сцепление и нажал на газ. Машину занесло. Руки инспектора дёрнулись к рулю. Я выровнял движение, инспектор убрал руки, но дело было уже сделано. И тут я почувствовал некое соборное сочувствие, с которым смотрели на меня водители многочисленных авто, стоявших на красный.
— Который раз не сдал? — спросил меня в гараже Иваныч.
— Всего лишь второй, — злобно ответил я.
— Вам надо отрабатывать навык работы с газом, — заметил инспектор, который сидел тут же и заполнял документы.
— Я же говорил тебе: не газуй, — пожал Иваныч плечами.

-11-

— Ты чего невесёлый? — спросил меня на зимней рыбалке в выходные Александр Сергеич, крепкий дед лет семидесяти.
Я вкратце пересказал ему события последних нескольких месяцев, связанные с моим первым опытом вождения.
— Вот и думаю. То ли газовать. То ли не газовать.
Мы немного посмеялись. Александр Сергеевич громко и басовито, я сдержанно. 
— Ты о другом думай, — посоветовал мой напарник. — В каждой машине смерть сидит. И надо так ездить, чтобы смерть эта наружу не выпрыгнула. Понимаешь?
— Это как?
Александр Сергеич махнул рукой.
— Я тебе, парень, свои сорок лет дальнобоя и захочу пересказать, да не успею. Даю два совета. Не езди по ледяной колее. Пускай борозду между колёсами, а сам в колею не сваливайся. И полегче на поворотах. Или осторожно притормаживай, или сбрасывай скорость. Это чтобы сразу дров не наломать. Остальному научишься.

-12-

Последнее занятие по вождению началось непредсказуемо. Витя, усаживаясь в салон и не отрываясь от дисплея своего телефона, протянул его мне:
— Смотри. Как тогда хотели. «Нива Шевроле». Люксовая. В хорошем состоянии. Через неделю пригоню, если решишься.
— Так я же экзамен ещё не сдал.
— Сдашь, — флегматически отреагировал Витя. — А если не сдашь, то она будет стоять под твоим окном и тревожить твою совесть. И тогда ты всё равно сдашь.
Я думал недолго:
— Беру.
Последнее моё вождение прошло как по маслу. Я рулил, Витя болтал по телефону с друзьями, все его мысли были заняты предстоящей охотой.
— Ну как? — поинтересовался я в конце.
— Нормально ездишь, — кивнул Витя. — Чего, думаешь, я по телефону-то расчирикался? Давай, увереннее. И чуть быстрее всё старайся делать. Чуть! Экзамен был через день.
А на следующий день я отправился получать ссуду в ближайшее отделение банка. Девушка мне попалась хорошая, улыбчивая. Как я бегло заметил, месяце на шестом беременности. Она играючи оформила мне документы. Попросила погулять по набережной, где располагался банк, и подождать минут десять. 
— Как раз перед закрытием придут, — заверила меня она.
Однако ни через десять, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, ни даже через час деньги на мою карту не поступили. Девушка смущённо улыбалась и разводила руками. Тем временем банк закрылся. Девушка попросила меня «заглянуть» завтра в девять и решить все проблемы. Я натянуто улыбнулся и обещал непременно быть. Дело было за малым. Одновременно присутствовать в колледже, написать заметку о пленарном заседании, на котором меня не будет, провести четыре раза секцию вместе с тридцать второй группой. И как бы между прочим сдать на права. В последнее почему-то верилось всё с большим и большим трудом.

-13-

Спал я ночью накануне самого трудного дня в году крепко, без сновидений. Проснулся за пару минут до будильника. Глубоко вдохнул — выдохнул. День начался. 
Я пришёл в колледж. Снял в гардеробе куртку. С самым деятельным видом прошёлся перед коллегами. Заглянул в актовый зал. Нашёл глазами Женьку. Женька мне кивнул. Увидел Полю. Поля показала мне «но пасаран». Ксюшу глазами не нашёл. Да искать-то было уже некогда. Сердито названивали из такси. Я схватил куртку, выскочил на улицу. Запрыгнул в машину — и через три минуты занимал место в очереди за документами на экзамен. Приехал хорошо. Встал пятым. Документы получил быстро. Прямо из полиции заказал такси. Стоял на парковке вместе с тончавенькой девчоночкой, которая в автошколе всегда культурно здоровалась и задавала мастеру умные вопросы.
— Как сама?
— Ети мать, колбасит всю, — ответила она ангельским голоском.
Мы улыбнулись друг другу. А через пять минут я улыбался будущей маме из отделения сбербанка.
— Вот, я всё переделала на всякий случай. Расписывайтесь скорее!
Ещё через десять минут я ненадолго стал обладателем энной суммы. А через пятнадцать вбегал в колледж. Заканчивалось пленарное заседание. Школьники разбредались по аудиториям. Начала подтягиваться и моя тридцать вторая. Гарик был при костюме и в галстуке-бабочке. Истинный крупье.
— Дамы и господа! Первый тур нашего путешествия — станция Рулетенбург! Делайте ставки… — восторженно вопил Гарик ещё через десять минут горстке испуганных десятиклассников одной из пригородных школ.
Ребята играли робко, даром что не на деньги. Даже в этом точек пересечения с Фёдором Михайловичем у них не было. Ставили кто на красное, кто на чёрное. Через час пришли смелые городские школьники. После рулетки с Гариком они собирались уже расслабиться, но тут вышла Таня и придавила всех ролевыми обязанностями. Три разбитных чувака бубнили текст, крупно набранный на листах А4, кокетливой девочке с голубыми волосами:
— Соня, я Лужин, возьми у меня денег!
— Соня, я Раскольников, возьми у меня денег!
— Соня, я Свидригайлов, возьми у меня денег!
После некоторых колебаний «Соня», которой больше подошло бы имя Мальвина, выбрала Свидригайлова.
— Фамилия просто понравилась, — шепнула она подругам, когда усаживалась в зал. — Сви-дри-гай-лов. Хи-хи.
Ещё через час Вера вышагивала перед вытянувшимися по струнке учениками кадетского класса.
— Я — Наполеон. И считаю, что люди делятся на тех, кто право имеет. И на тварей дрожащих! — прошипела Вера.
Сумасшедшая улыбка кривила её губы. Кадеты дрожали.
— Так кто же я? — крикнула Вера.
Три кадета-помощника трясущимися руками подняли бумажки, на которых было написано: «Раскольников», «Разумихин», «Мармеладов».
— Наверное, это Разумихин, — пискнул двухметровый четвертьфиналист. 
— Но это — Раскольников! — по сценарию взвыла Вера. — А ещё один роман Достоевского, кстати, называется «Идиот».
Последней реплики в сценарии не было, но кадеты, которых, чувствовалось, в школе уже готовили к суровым будням казарменной жизни, гыкнули и порозовели.А в последнем раунде Лиза Можно Выйти, на которой висел не много не мало финал квеста, пропала. Вернее сказать, это я думал, что она пропала. А Можно Выйти как раз настраивалась для того, чтобы войти. И когда Гарик, сидевший на музыке, врубил знаменитую тему из «Криминального чтива», вылетела из-за ширмы как стройный зеленоглазый вихрь или сама Ума Турман. 
— Итак, найдите друг друга, слова и персонаж. Кто это: «Ирррронический вы человек…» — вопила она. «Поручик Порох» и «Никодим Фомич» толкались на пути к цитате, которая ни одному из них не принадлежала.
А Гарик готовился вручать четвёртую партию медалек и грамот. Я облегчённо выдохнул. Но только для того, чтобы, прощаясь с тридцать второй, сказать: «Спасибо, ребята, не подвели». И ринуться к выходу из колледжа, потому что через пятнадцать минут должен был начаться мой экзамен. Бежал и думал, какая всё-таки странная штука — жизнь. Одних ты считаешь лучшими и связываешь с ними очень большие надежды. На других заведомо ставишь крест, а потом идёшь с ними… вести квест. У гаражей курил Иваныч.
— Витя не придёт, — сказал он. — Работа. Машину я поставил. Садись, настраивай всё. И сам настраивайся.

-14-

Он сказал:
— Поехали.
Но поехали мы недалеко. Во двор автошколы собирался заезжать автобус. Увидев нас, он остановился. Водила в окно замахал рукой. Уступать дорогу кандидатам в водители негласно разрешалось. 
«Не газуй», — пронеслось у меня в голове. Я аккуратно отпустил сцепление. Logan дёрнулся в снежной каше.
— Заглох двигатель, — жизнерадостно возвестил инспектор и поставил галочку в экзаменационном листе.
С дороги я на этот раз не свалился. И у пешеходного перехода притормозил. Опять в каше. И опять заглох.
— Заглох двигатель, — уже не столь жизнерадостно констатировал инспектор. И сделал вторую пометку.
— При начале движения подать сигнал левым поворотом.
Так я заработал свой третий штрафной балл. Тут я понял, что шансов сдать экзамен не осталось, и расслабился. Лихо повернул направо на светофоре, благо ни единой души не было на пешеходном переходе. Прилетел к следующему светофору на зелёный, резво развернулся и успел свалить до того, как зелёный начал мигать. А может, уже и во время оно. Объехал парочку припарковавшихся на самом-то пути невдупляемых эгоистов. Объезжая второго, снова не включил поворот. Заработал четвёртый балл. Криво усмехнулся. Выжал шестьдесят, ровно шестьдесят у заправки. Повернул налево там, где завалил город первый раз, ещё раз повернул налево на светофоре там, где завалил город во второй раз. И как в тумане вернулся к автошколе.
В листе инспектор больше ничего не ставил, но это не значило ровным счётом ничего. Иногда он так делал, чтобы не давить на кандидата в водители. Мы остановились. Я осторожно, внутренне проговаривая всё, что буду делать, выключил свет, поставил машину на ручник и осторожно-осторожно, как стеклянный, повернул ключик зажигания. На секунду отпустил тормоз. Машина никуда не покатилась, ручник держал крепко. Инспектор посмотрел на меня:
— Четыре балла. Результат — «сдал».
— Спасибо, — сказал я и выполз из машины.
Всё так же падал мокрый снег. Я достал телефон, однако звонить почему-то никому не стал. Отметил, что прошло сорок минут. Иваныч курил у гаражей.
— Поздравляю, — буркнул он.
— Спасибо.
— Да не за что, — пожал Иваныч плечами.
— Как это не за что. Вам досталась самая тяжёлая часть.
— Вправка мозгов, — хохотнул Иваныч.
К нам подошёл инспектор:
— Машину планируете покупать?
— Да.
— Правильно. Надо за руль. Пока грубых ошибок не делаете. Закрепить всё. Месяц покататься — и ничего уже не страшно. Что берёте, если не секрет?
— «Ниву Шевроле». Я рыбак.
— Тогда без вариантов, — кивнул инспектор.
— Да Logan тебе, честно сказать, маловат, — признался Иваныч. — Ноги длинные, вот и газуешь.

Смеркалось. Я шёл пешком по родному городу. Это был самый трудный день в году. И этот день ещё не закончился. Вечером позвонила удручённая Алла Борисовна и любознательно поинтересовалась, какого чёрта я сотворил с материалом в газету. Я спросил, в чём дело. Оказалось, что материал этот был посвящён пленарному заседанию не этого, а прошлого года. 
Потом написала удручённая Ксюша. И честно призналась, что взяла прошлогодний материал, ведь каждый год всё одно и то же, стала менять имена, да отвлеклась и отредактированный прошлогодний материал не сохранила. Поэтому приветствовал коллектив студентов и школьников не нынешний Пётр Иванович, а прошлогодний Иван Петрович. А с заключительным словом выступил отец Андрей, которого в этом году на пленарном не было, и напоследок осенил всех крестным знамением.
Я лихорадочно набрал редактора, но выяснилось, что материал ушёл в печать, тираж готов и перепечатывать десять тысяч экземпляров никто не будет. В ужасе ждали мы с Аллой Борисовной утра понедельника, когда газета появится в киосках и почтовых ящиках города. В не меньшем ужасе ждали вторника, когда газету прочтут. Среды — когда начнут принимать меры. Четверга, когда нас посадят. Пятницы, когда измордуют. И субботы, когда расстреляют. Но к нашему великому удивлению, к которому лично у меня в конечном итоге примешалось даже лёгкое разочарование, никто ничего так и не заметил. 

​