Дичь

С. Тюльбашева «Лес»; М.: Эвербук / Дом историй, 2024 г.

Чем дальше в лес, тем больше дров.
Русская пословица

Две москвички не взяли спички, в лес по ягоды пошли, дядьку жирного нашли. Нашли, не сразу погуляв, а изрядно поплутав. Впрочем, дядька сам их нашёл да в деревню привёл. Вернее, привёз, как соломы воз. А там — бедлам. Тамарка пьёт, младенец орёт, жирдяй пристаёт... А промеж этого всего было вот чего: в середке книжки семейка-лиходейка с мальчишкой, малышкой да волком в придачу самовольно заселилась на пустую дачу. Бабка всех пугает, тётка всем гадает, люди в лесу пропадают. Мальчик Гришка с Анкой дружит, а серый волк им верно служит. Там везде сплошная дичь, ставь скорее магарыч, пересказывать сие — мука, а не житие...
С чего вдруг таким чином приходится начинать рецензию, поговорим ниже. А пока замечу, что аннотация «Леса», обещающая «хоррор про ужасы», мигом настраивает на нужную волну и вызывает интерес к издательству и штату его сотрудников. Уверен, что у них и лавстори про любовь есть, и детективы про расследование преступлений имеются, и даже фэнтези про мистическое и сказочное в запасе есть. Для полноты картины издательство привлекло поблёрбить в книгу журналиста Шамиля Идиатуллина, названного для красоты писателем. Тот и рад стараться — выдал и про «суховатую строгость формы», и про «многоукладность содержания», и даже, разойдясь в обычно несвойственном ему озорстве, заявил, что «Светлана Тюльбашева плетёт». Спору нет — действительно, плетёт и даже несёт. А ещё Шамиль Шаукатович уверяет, что авторша, наложив суховатых многоукладных форм в «изящную сеть интриги», «потом делает элегантный жест — и...» И лёгким движением руки брюки превращаются... превращаются брюки... простите, хоррор про ужасы превращается в... А вот во что он превращается, нужно разобраться.

Существует в жанровой литературе так называемый «лавбургер», блюдо массовое и простецкое, как и положено суррогату. Но это не наш случай, потому что с романтикой и любовью в книжке «Лес» скудно и туго. Издательством и нанятыми восхвалитиками текст выдаётся за смешение совсем других жанров — от романа выживания и воспитания до хоррора с психологией, а то и триллера с детективной прослойкой. Видно, эта мешанина и есть та самая многоукладность из идиатуллинского отзыва. Помня об этом, а так же о фонетической природе термина «thriller» уместнее всего жанр «Леса» определить как буквосодержащий срилбургер. В одной из сетевых рецензий довелось прочитать мнение, что критически осмысливать жанровый текст — сродни разбирать на полном серьёзе мультфильм «Щенячий патруль». Мысль не лишена здравости, но только до той поры, пока высказавшая её рецензентка не отравится каким-нибудь заурядным бургером. Вот тогда-то, бьюсь об заклад, мигом на анализы побежит.
Тюльбашевский срилбургер составлен из трёх основных частей. Каждая из них, нашпигованная ингредиентами различных степеней бредовости, играет особую роль в нелепой конструкции продукта. Объединяющая части «строгая суховатость формы», вопреки заверениям в блёрбе, вовсе не так строга. На первый взгляд, действительно, книга написана стилем анекдота про Штирилица. Помните: «Штирлиц подошёл к окну. Из окна дуло. Штирлиц закрыл окно. Дуло исчезло». Но эту форменную суховатость авторша в меру сил и способностей периодически удобряет обилием деталей и в её исполнении анекдот звучал бы так: «Штрилиц встал с дивана, укрытого полосатым пледом. Подошёл к окну с занавесками в синий цветочек. На подоконнике стоял красный чайник со свистком и кружка с оленем, у которой давно облетела золотистая каёмка и на боку была трещина. Штирлиц руками задернул занавески и посмотрел глазами на бабушкину иконку на фоне жёлтых обоев в цветочек». И так до самого конца, причём не факт, что читатель узнает, для чего Штирлиц совершал ряд манипуляций и чем они закончились.

Первая часть срилбургера состоит из повествования о двух девушках. Одну зовут Вика, а другую, наоборот, Лика. Вика мелкая офисная креветка, которую выперли с работы, но у неё есть бабушкино наследство аж на несколько месяцев жизни, поэтому она чувствует себя прекрасно и наслаждается жарким летом. Она кушает мороженку и ходит в районную библиотеку за томиками Брэдбери. То есть ведёт довольно насыщенную жизнь. И у неё давняя мечта — поехать в Карелию. Но она не едет туда общественным транспортом, а, спустив часть бабушкиного наследства на получение автомобильных прав, сидит у окна и пьёт чай с кубиками льда. Выбранная стратегия оправдывает себя сполна. Ибо в тексте объявляется некая Лика, прямиком из анекдотов, но уже не про Штирлица, а про блондинок. Лика богатая и глупая, с папой-бизнесменом в командировке, с подаренной им машиной-фольксвагеном и с красной помадой. По случайному совпадению, Лика жаждет ехать... конечно же, в Карелию! Куда же ещё. Девушки вовсе не подруги, а просто «когда-то работали в одной компании» и с тех пор зачем-то каждый год тридцать первого декабря ходят в ба... тьфу ты, раз в полгода ходят в кино и гуляют по парку, обсуждая бывших сослуживцев. Поэтому они для разнообразия решили вместе отправиться на машине-фольксвагене в место их общей мечты. Логично — в Москве жарко и обои в жёлтый цветочек, а на севере страны прохладно и лес растёт. Лика за пределами МКАД была лишь раз в жизни, когда ездила в Ульяновск знакомиться с родителями своего жениха-лимитчика, после чего сразу бросила лоха-ульяновца и навек прокляла отечественное юго-восточное направление. Так что вся надежда на север, там ягоды, озера, интеллигентные люди и загадочный лес. Вика после недолгих колебаний с радостью соглашается разделить все предстоящие тяготы и лишения туристической жизни с компаньоншей, которая, в отличие от неё, «никогда раньше не сталкивалась с лесом». Девицам нашим, как говорится, сам доктор прописал отправиться в лес и хорошенько там заплутать по всем канонам жанра.

Я очень люблю романы о выживании. Искренне поверив, что роман «Лес» таковым и является, с радостью принялся за чтение, предвкушая настоящее приключение. Но не зря поп-критикесса всея Руси Юзефович-fille, сама запутавшись в жанровости «Леса», на ходу придумала про то, что текст «лихо выламывается» из правил. Правда, после этого понесла обычную чепуху, ничего общего с правдой не имеющую, как это обычно и бывает у Галины Леонидовны. Меж тем рациональное объяснение всему творящемуся в романе есть. Светлана Тюльбашева, в 2022 году покинувшая страну (тут вспоминается мем с Киселевым про «Совпадение? Не думаю!») работает в сфере «айти» в Швейцарии и с высокой долей вероятности имеет доступ к всевозможным программам ИИ. Вот тут-то и порылась собака.

Судите сами...

Лесного в тексте не больше, чем в автомобильной «ёлочке-вонючке». Это критикесса из жарких далёких краёв может заливать про то, что «Карелия в романе — это именно Карелия, а не безликая ''северная русская хтонь'', не имеющая ни точного места на карте, ни сколько-нибудь выразительных примет. И в этом отношении “Лес” встраивается в очень важную тенденцию последних лет — регионализацию, если так можно выразиться, отечественной прозы». А любой бывавший в Карелии или хотя бы просто в лесном походе нормальный человек лишь рассмеётся да припечатает обозревательницу таким словцом, что пойдёт оно ей в род и потомство, утащит она его с собой и на Кипр, и на пенсию, и на край света.
При знакомстве с «лесной частью» тюльбашевского срилбургера многие читатели невольно начинали подозревать авторшу, что она сама, как и персонаж Лика, никуда дальше МКАД не выбиралась, а свои впечатления о зелёных насаждениях получила в лучшем случае в столичном парке Сокольники. Это, конечно, неправда. Светлана и в интервью рассказывала о поездках с подругами на природу, и все впечатления и опыт старательно занесла на страницы своей дебютной книги. Хватило аж на целый абзац:

«Мы катались на лодке по озеру, гладили северного оленя в зоопарке, ездили смотреть на шхеры, поднимались на небольшие горы, заходили в заброшенные кирхи — в одной из них нам даже удалось ударить в колокол».

На этом познания авторши о карельских лесах заканчиваются, но с лихвой компенсируются фантазиями об особенностях тамошней природы и выживания в ней. Допускаю, что Светлана и к морю с подругами ездила, так что дарю ей идею — может о терпящих бедствие на воде смело роман писать. Опыт-то морской есть. Опять же, с пресной водой не надо заморачиваться — в представлении Тюльбашевой люди без неё неделю-другую легко и запросто обходятся. Главное, чтоб помада была.
Человеческого в романе ещё меньше, чем карельского или лесного. И в первую очередь из-за того, что текст, очевидно, написан с помощью модных нынче в буквописании технологий ИИ. Не подумайте ничего плохого насчёт искусственного интеллекта — он хоть искусственный, но все же интеллект. А интеллект в любом своём виде к роману «Лес» никакого отношения не имеет. В данном случае перед нами немного другой ИИ — так называемый Инфантильный Идиотизм, который творит чудеса уже с первых страниц сгенерированной им истории.

Приступая к чтению, мы узнаём, что девушки исчезли «через пять часов после того, как стоя на опустевшей парковке придорожной гостиницы, пытались запихнуть вещи в багажник». В этой первой же фразе текста подчёркивается, что вещи девушки грузили именно стоя, а не сидя или лёжа. Это важная деталь в понимании образа девушек, отметим её и она нам впоследствии пригодится. Но это только разминка, а потом нас ожидает занятная альтернативная реальность. Надо полагать, тридцатилетняя авторша ввела задание «реалии девяностых годов в представлении зумеров» и скопировала полученную буквомассу:

«В конце коридора появилась уборщица, лязгающая ведром, морок рассеялся.
— Выезжаете? Чего так поздно-то, все уже выехали, я уже все номера убрала, одни вы остались, мне весь день тут из-за вас убираться?
— Извините, — ответила я и пошла к лестнице.
На первом этаже сидела администраторша с длинными бордовыми ногтями, усыпанными стразами, и каким-то пергидролем на голове. Ночью она заселяла нас с таким видом, будто делает личное одолжение. Работал телевизор. Пятеро людей в студии с желтыми диванами пытались друг друга перекричать, назревала драка.
— Можно заплатить?
Администраторша придвинула ко мне пачку бланков, не отрываясь от телевизора, и ткнула в них длинным ногтем — заполните».

В этом абзаце прекрасно всё. И лязгающая ведром хамка-горничная (задаваться вопросом, что именно она делала для лязганья — бессмысленно, в конце концов, имела право махать ведром над головой, а то и покусывать его край железными зубами), и предугадавшая маникюрную моду будущего быдловатая администраторша. Но администраторша вообще не так проста — она и передачу из двухтысячных годов смотрит, где тётки-хабалки и дядьки-вахлаки по итогам перепалки мутузят друг друга. Такая вот гостья из будущего.
Кстати, телепередачи, в которых уродливый «глубинный народ» поливает друг друга дерьмом или гнусно дерётся, будут в тюльбашевском романе поданы как художественный приём целых три раза — для закрепления впечатлений авторши о населении, живущем за МКАД., надо полагать. Ну да, орки с морлоками из Ульяновска, понятное дело.

Но прекраснее всего в абзаце — правила придорожной гостиницы. Экспериментаторские, не иначе. Везде по предоплате заселяют, а в Карелии зона рискованного ведения гостиничного дела, там пачки бланков заполняют люди при выезде, и оплачивают номер тоже. Под лязгание горничного ведра и драку по телевизору девушки покидают столь необычное место, и всё ради одного — дегустации ягоды-морошки, на которой так сильно помешана Лика, что готова за эту ягоду умереть. К сожалению, последнего не случается. Наоборот, Лика оказывается невероятно живучей и прожорливой, хотя и не ест мяса, сыра и хлеба. Поэтому ей приходится «питаться йогуртами, ягодами, зелёным чаем и рыбой, которую мы пару раз жарили на углях». Ловили ли девушки рыбу сами в карельских водоёмах и опосля жарили её на углях разведенного на природе костерка под звёздным северным небом России, или покупали филе в магазинах и потом самостоятельно жарили на мангальных углях в придорожных забегаловках, под изумлённые взгляды мангальщика Ашота или Вазгена — в тексте умалчивается, а жаль. Много интересного узнали бы читатели о рыбалке и кулинарии в исполнении авторского ИИ. Зато про морошку есть всякое. Купленную в киоске банку с морошкой девушки принимаются хрючить прямо на ходу в машине, и реагируют на вкус по-разному. Вика, отведав, считает, что «это была водянистая горькая дрянь», а Лика, вкусив вслед за ней, с присущей блондинкам неопределённостью сообщает, что «это какая-то водянистая горькая дрянь».
Однако ссориться в самом начале путешествия из-за формулировок девушки не планируют, поэтому сворачивают с трассы на однополосную (это подчеркивается в тексте как важная деталь) грунтовку, которая через пятнадцать минут упирается в лес и на этом заканчивается. Обычное дело для грунтовых дорог, ну а как вы хотели... Лика, хоть и дура дурой и в лесу не бывала никогда, разумно переобувается в резиновые сапоги, а умная Вика, даром что поклонница Брэдбери, ограничивается кроссовками и размышлениями: «Может, тоже переобуться в сапоги». С собой она берёт чашки (количество чашек не указывается, но точно больше одной), резонно предположив, что «морошку мы вряд ли найдём, зато соберём чернику». Спустя абзац так и оказывается: «Морошки, конечно же, не было, но чернику и бруснику можно было собирать вёдрами». Одна беда — ведро-то у горничной в гостинице осталось. Не полязгаешь им на опушке. Поэтому Вика собирает во что придётся: «Кружка была уже практически полной...» Куда она дела чашки, в тексте умалчивается. Да и не до чашек — Вика слышит, как хлопнула дверца машины-фольксвагена и ей видится, словно кто-то уселся за руль. Схватив сучковатую палку, Вика кидается в атаку на супостата, но машина оказывается пуста. Мистика. Прибежавшая вослед запыхавшаяся Лика требует объяснений, попутно рассказав, что подумала, будто Вика бросилась сражаться с медведем и она побежала подруге на помощь. Вместо того, чтобы оценить храбрость и мощь своей бывшей коллегини, Вика требует немедленно сваливать из подозрительного места. Лика, не растратив боевого настроя, с сожалением соглашается было, но вспоминает, что бросила в лесу кружку. Да не простую, а дедовскую, за утрату которой бизнесмен-отец её убьёт. Вика говорит, что тоже свою бросила, скромно умалчивая про исчезнувшие чашки, но Лика уже трещит кустами в поисках дедовского раритета и приходится Вике идти вслед за ней.

​

К счастью, дальше события начинают развиваться чуть интереснее. Деревья вдруг перестают шуметь, птички прекращают петь и девушки теряют ориентиры. Куды делась грунтовка с машиной — непонятно. Ситуация неприятная для опытного знатока леса типа Вики, а вот Лика и не думает пугаться. Во-первых, она ничего подозрительного не замечает, потому что, в отличие от подруги, «никогда раньше не сталкивалась с лесом». А во-вторых, как и полагается девице, всю жизнь прожившей в мегаполисе, быстро ориентируется в частях света с помощью небесного светила и берет командование парадом на себя:

«— Так, — сказала она, — запутались, блин, в трех соснах заблудились, ладно, давай рассуждать. С одной стороны грунтовка, перпендикулярно ей трасса. Грунтовка была на севере, трасса на востоке. Дело идет к закату, солнце на западе, значит, идем так, чтобы солнце все время было слева, и придем к грунтовке».

Умная Вика, как и полагается поклоннице Брэдбери, немедленно соглашается с планом впервые выбравшейся на природу подруги. Это ведь как в казино — известно, что новичкам всегда везёт. Но лес оказывается немного сложнее игорного заведения, и, поплутав по нему до захода солнца, девушки теряются окончательно и решают заночевать. Тем более кто-то еще загадочно начинает выть в глубине леса, а из набора выживания у девушек только маникюрные ножницы, резинка для волос, ключи от машины и тюбик помады. Рыбы на углях никак не пожарить. Поэтому из собранных веток девушки сооружают себе лежанку и любуются ночным небом. Вернее, его кусочком, видимым между крон деревьев. Но кусочек этот очень насыщенный — помимо того, что он ярко освещается луной, так он еще и усыпан звёздами, и вообще «через него тянулся прекрасный и бесконечный Млечный Путь». В общем, настоящая небесная ночная красота в представлении ИИ современных авторш и их редакторш. От всей этой графоманской нереальной прекрасности у Вики кругом идет голова. Ей слышится то хруст веток, то зловещий шёпот, доверительно сообщающий ей: «Зря вы сюда пришли». Проплакав над этими жестокими словами до рассвета, наша героиня умиротворенно засыпает.

Нельзя не отметить мимолётное появление в тексте посторонних персонажей типа незадачливого охотника Ивана или бабульки по имени Сергеевна. Роль им отводится незавидная — появиться и пропасть вне всякой связи с сюжетом. Даже нанятые восхвалитики «Леса» растерялись от этих авторских финтов, но постарались выдумать такое оправдание: мол, это специальные обманные главки, они нужны для нагнетания атмосферы и создания иллюзии хоррора, сродни отвлекающим жестам фокусника. Сразу вспоминаются настоящие «фокусники», мастера напёрсточных дел, которые не только ловко исполняют движения, но и услаждают слух окружающих бодрыми присказками: «Приехал из Америки на зелёном велике, велик сломался, я здесь остался. Кручу-верчу, запутать хочу! За хорошее зрение денежная премия, найдёшь шарик — получишь гонорарик!». Легко догадаться, что экспромт с пересказом основного содержания романа в начале рецензии навеян именно этим видом творчества. Но то, что годится для произнесения над картонкой у рыночных ворот или вокзальной площади, в литературе выглядит неумением увязать воедино детали и линии, как бы не пытались убедить нас в обратном. Автор должен быть честен, даже когда он водит читателя за нос. Честность состоит прежде всего в тщательной работе над текстом. А забалтывающие прибаутки жулика не имеют ничего общего с авторским профессионализмом, как и россказни о целых шести редактурах «Леса» — уж лучше бы одна была, но толковая.

В общем, неизвестных Ивана и Сергеевну — каждого в отведенной для этого маленькой главке — на почве внезапно возникшей неприязни лишает жизни особо жестоким способом неведомая злая сила в виде загадочно-страшного силуэта. Возможно, это горничная с ведром и ее напарница-администраторша с пергидролью и стразами в свободное от работы время в лесу лютуют и людей душегубят, телевизора с насилием насмотревшись. Но это слишком логичное объяснение, а логики в романе «Лес» примерно как комаров — нет совсем. Это чистая правда — легендарных и злющих карельских комаров на пару с тучами беспощадного гнуса авторша без колебаний заменила на некую «мошкару», способную лишь избранно и несильно досадить: «Я отгоняла мошкару рукой, вся шея болела и чесалась. Не сожрали нас за ночь — и на том спасибо».
И я её (не мошкару, а авторшу) понимаю. В зоопарке, где можно погладить северного оленя, дела с комарами и впрямь довольно терпимые. А вот в лесу несколько проблематичнее. Ладошкой не отгонишь. Но чтобы это знать, надо если не в лес ходить, то хотя бы в народ. Уж он-то не подведёт и расскажет всё как есть. О тварях-комарах, которые грызли, как бобры, пятую точку лирического героя, пел ещё солист группы «Сектор Газа» Юрий Хой. А задолго до него народ сложил простую, но поучительную частушку:

«Не ходите, девки, в лес —
Комары кусаются!
Самый маленький комар
За (...) хватается!»

Из соображений цензуры придётся умолчать, за что он там хватается. Нет в тюльбашевском лесу и клещей, их авторша заменила другими насекомыми — цикадами. Вот их как раз полно, они вовсю трещат и звенят, сообщая читателям вообще и знатоку России Галине Юзефович лично, — мол, обычное дело в северной части Карелии, типичное. Выразительная такая примета, ага. Впрочем, возможно, авторша просто путает цикад с кузнечиками. Или ей слово больше нравится — кузнечик ведь какой-то простецкий, мужиковатый и травяной, а цикада — благородное, богатое и красивое слово. Как тут не вспомнить классику:

«— Что Гаврила! Ведь это же халтура! — защищался Ляпис. — Я написал о Кавказе.
— А вы были на Кавказе?
— Через две недели поеду.
— А вы не боитесь, Ляпсус? Там же шакалы!
— Очень меня это пугает! Они же на Кавказе не ядовитые!
После этого ответа все насторожились.
— Скажите, Ляпсус,— спросил Персицкий,— какие, по-вашему, шакалы?
— Да знаю я, отстаньте!
— Ну, скажите, если знаете!
— Ну, такие… в форме змеи».

Но ладно — насекомые. С людьми, уже говорилось, дела обстоят в романе еще хуже. Вот одна из героинь делится с читателями своими ощущениями и мыслями: «В животе заурчало. Я поняла, что не ела уже сутки». Ну да. Штрилиц долго смотрел в одну точку. Потом в другую. «Это двоеточие», — понял Штирлиц. Любопытно и то, что проголодавшаяся героиня не пила тоже целые сутки. Но это её практически не беспокоит. Мало того, повинуясь представлениям Инфантильного Идиотизма о человеке, она ещё и размышляет: «Хоть бы дождь не пошел». Конечно. Именно дождь — самое нежелательное для человека, сутки пробирающегося по лесу без глотка воды. Что там сутки — без доступа к какой-либо воде проходит почти неделя, а девиц беспокоит лишь сносно терпимая жажда да то, что помада плохо ложится на потрескавшиеся губы. Впрочем, вода всё же появляется после многодневного странствия. И выглядит это так:

«Внизу был непроницаемо зеленый заросший тиной пруд. По его краям распустились красивые белые кувшинки.
— Попробуем воды набрать? — спросила Лика.
Мы стояли на вершине, не хотелось тратить силы на спуск по корням и камням к пруду, а потом на подъем.
— Отравимся и умрем.
— Думаешь, кувшинки могут цвести в совсем плохой воде?
— Не знаю.
— Без воды мы тоже умрем.
— Пока не умираем. Лучше так, чем отравиться и умирать от боли.
— Ты права, ладно, пошли».

И они, вы не поверите — уходят! Потом всё же возвращаются, чтобы немножко (много не получится — ведро-то у горничной осталось) попробовать попить. Действительно, оказывается фу-фу-фу водица, небось, ещё и с осадком каким-нибудь неприятным. Ну её, пока ведь не умираем. И они уходят лизать мох (не спрашивайте) для утоления жажды. К счастью для героинь, спустя тридцать страниц, авторша пугает их медведем с «длинными, почти человеческими пальцами, заканчивающимися чёрными ногтями», а девушки ответно пугают медведя потрескавшейся помадой. Медведь задумчиво шевелит «пальцами на правой руке», затем опускается «на четыре лапы» и со страху уходит на черных ногтях, лапах и руках в свою чащу. А девушки обнаруживают реку. Но они так устали, что «сил не было даже на то, чтобы нормально обрадоваться». Ну, река и река. Одна от неё польза — можно вдоль берега пойти да к какой-нибудь деревне выйти. Ах, да. Ещё и попить можно: «Прежде чем пойти дальше, мы всё-таки подошли к воде, умылись и напились». Ну, слава богу, «сызволили». Логичную последовательность действий — сначала умывание, а уж потом утоление жажды — ИИ авторши определил именно такую, тут уж ничего не попишешь.

Тогда же, спустя пять дней скитаний, одной из героинь наконец-то резиновые сапоги натирают ноги. Объяснение чудовищной прочности ступней Лики нам предлагается подкупающе элегантное: «Я с тринадцати лет на каблуках, поверь, это не самая страшная обувь в моей жизни». Совет авторше и её редакторше попробовать походить по лесу хотя бы пару дней в резиновых сапогах и без единого глотка воды давать не буду — Уголовный Кодекс не велит до самоубийства людей доводить. Разве что попросить могу — одну более не писать книжек, а другую профессию сменить. Но, полагаю, совет мой этот сродни звону цикады в северном лесу. Хоть ведром лязгай иль мох лижи...
 
Чтобы не утомлять и далее подробным копанием в содержании первой части нашего срилбургерга, лишь упомяну, что Вика и Лика наконец добредут до некой таинственной бревенчатой избы на поляне посередь леса — добротной, двухэтажной, с верандой и бытовыми пристройками в виде сараев. Такие всегда в лесу стоят, известное дело. Изба, натурально, пустая, девушки разбивают окно и залезают внутрь помещения. «В свете луны угадывались очертания дивана, кухни, лестницы на второй этаж». Туда-то, на второй этаж, и устремляются наши путешественницы, чтобы заночевать в небольшой комнате без какой-либо мебели, «накрывшись нашими куртками и сверху еще куском полиэтилена, найденного на первом этаже». Диван на том же первом этаже их по загадочным причинам не устраивает. Как и очертания кухни не подталкивают их, неделю не жравших ничего, кроме ягод, на поиски возможного съестного. Ну, мы на примере с водой уже в курсе нечеловеческих способностей героинь. Поутру на кухне обнаруживается газовая горелка, запас макарон, чая, сахара, спичек, свеч, к этому набору заботливо прилагается и карта — без нее на кухне никак, это понятно. Хозяев нет, поэтому можно в домике жить-поживать да макароны жевать. Чем героини и занимаются до наступления осени, а сожрав все макароны и истратив весь газ в горелке (печь они не смогли освоить), дожидаются наиболее дождливой погоды и выдвигаются по карте, которой пользоваться не умеют, на юг — в надежде, что они знают, где он. В лесу оказывается холодно и мокро, разводить костер не удаётся и наши отважные туристки, как всегда в таких случаях привыкли делать, блаженно засыпают.
 
Зато не дремлет наша авторша и словно восклицает, пугая читателя: «Постой-погоди, после порции отменной дичи, которую я тебе скормила в виде первой части, изволь отведать и вторую, поядрёней!» И действительно, нас ожидает увлекательное, полное инфантилизма с идиотизмом повествование о прибытии в зачуханную карельскую деревушку некоего наглухо трёхнутого семейства в виде двух тёток (одна — бабушка, другая и правда тётушка), двоих дядек (один папа, другой и правда дядька), мальчика Гриши, его маленькой сестрёнки Танечки и волка в виде собаки-волка.
Семейство прибывает в деревню ночью на двух машинах, сбивает замок с двери одного и заброшенных домов и поселяется в нем. Нет сомнений, что с раннего детства авторша накрепко усвоила из мультфильма «Простоквашино», что именно так в реальной жизни и происходит вступление во владение чужим домом. Утром следующего дня начинается генеральная уборка — всё по канонам мультфильма. А удивлённым селянам прибывшие сообщают, что они этот дом купили, но документы не покажут, ещё чего. Ну и ладно, думают селяне и уже не удивляются тому, что одного дома семейке оказалось мало. Потому что новоприбывшие еще и закрытую больницу к рукам прибирают — не пропадать же единственному каменному строению. Пусть пользу приносит. На двери захваченного и приведенного в порядок госучреждения тётя из семейки вешает табличку «Ванда. Ясновидящая» и принимается вести незаконный гадательно-предсказательный бизнес

Но не все местные такие рохли и тёти-матёти. Напротив оккупированного семейкой дома проживает недоброжелательная старуха Анна. Про неё сообщается сразу в первых строках второй части так: «Старая Анна исчезла в день, когда Гриша прыгал с тарзанки в озеро. Это был один из лучших дней того странного лета, и мальчик хорошо его запомнил». Это ж как надо было старухе досадить пацану! Впрочем, поначалу она досаждает взрослой части семейки — то не верит факту покупки недвижимости, то уставится на дядю и пытается припомнить, где она его морду лица уже видела, а под конец и вовсе устраивает подлянку — с концами пропадает из деревни, чтобы её огорченный сын вызвал полицию разбираться. Тот и вызывает, причем не абы кого, а службу Госавтоинспекции — ведь именно там, по мнению авторши, принимают заявления о пропаже людей и ездят разбираться с этим фактом. Ей-богу, в тексте даже специально упомянуты проблесковые маячки именно этой структуры: «Полицейские приехали на машине с красно-синими мигалками».

Семейкой рулит бабушка с нехорошим взглядом, а на подхвате у нее тётя Ванда, ясновидящая. Мужские персонажи — дядя Саша и папа мальчика Гриши — быстро выпадают из повествования как ненужные лишние элементы, вся их функция чисто хозяйственно-бытовая: сбить замок, наладить электричество да уехать в город на заработки, чтобы привезти оттуда велосипед для мальчика Гриши.
Как и полагается заядлым дорожным взяточникам, менты удовлетворяются полученным от бабушки конвертом и заявляют сыну пропавшей старухи, — мол, та сама заблудилась в лесу, и хрен с ней, у них других дел полно. Сын, конечно, волнуется и пытается им растолковать, что дело с семейкой нечисто, и его мамаша пропала неспроста. Причем волнуется культурно, даже на «вы» обращается. Но полученная взятка заставляет провинциального оборотня в погонах бычить в духе бездарных отечественных сериалов, откуда авторша и почерпнула свои очередные представления о жизни:

«Ты как разговариваешь? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь, урод? — зашипел полицейский. — Я тебя задержу сейчас на трое суток за оскорбление представителя власти, ты у меня довыпендриваешься, пожалеешь, что на свет родился».

Сериальный мент-гаишник разве что ведром не лязгнул для пущего устрашения. Но картина, каким авторша видит заМКАДное население, становится всё более ясной. Тем более она устами одной из героинь проясняет её довольно скоро и откровенно:

«— Но почему они про нас плохо говорят?
— Да потому что мы не местные. Гришань, они живут десятилетиями в этой сраной деревне, все друг друга знают, а тут мы — новые люди, еще и с деньгами, с их точки зрения, конечно. Вообще, денег у нас нет, но с их точки зрения, если люди не живут по уши в дерьме, значит, они богачи, миллиардеры, олигархи, а значит — преступники. Мы им не нравимся».

Что ж, ещё по горничной с администраторшей было всё ясно с этими провинциалами, а теперь лишь подкрепилось словами мудрой бабушки с нехорошим взглядом. Неудивительно, что Гришаня мигом подумал, что это бабушка ту самую пропавшую старушку Анну и того... бритвой по горлу и в колодец... Ну, или в погреб. Поэтому ночью, дождавшись, когда бабушка громко захрапит, он крадётся в комнату, где под ковром находится замаскированная под половицы крышка с кольцом и тянет кольцо на себя. Правда, от страха крышку эту маскировочную он роняет, чем прерывает бабушкино храпение, и бежит обратно в кровать, прячась под одеяло. А проснувшаяся бабушка скрипит кроватью и принимается бродить по дому. Гриша дрожит от ужаса: «Он услышал, как она ногой забросила ковёр обратно на крышку погреба и тихо пошла дальше».
Нет, не обманула аннотация, пообещав «хоррор про ужасы»! Я тоже задрожал и заскрипел, пытаясь понять, как Гришаня сквозь одеяло расслышал, что бабушка именно ногой забросила ковёр. Впрочем, заканчивается всё хорошо, бабушка рукой гладит Гришаню по волосам (они у него торчат из-под одеяла), а ртом говорит ему, чтоб тот спокойно спал. Выспавшийся Гришаня едет кататься по просёлочной дороге на велосипеде. Поездка его примечательна массой любопытных деталей:

• «Равновесие он уже почти научился держать».

Не совсем, конечно, понятно, как именно он едет тогда, но будем считать — почти едет. В конце концов, падение — тоже один из видов движения.

• «Воздух пах хвоей, пылью и мокрой травой, пели цикады».

Опять эти вездесущие северные цикады, будь они неладны! Хотя для леса, где одновременно и пыльно и мокро — в самый раз. Жаль, в этот раз луны придачу с бесконечно-прекрасным Млечным Путём нет.

• «До посёлка оставалось меньше километра, когда он увидел пацанов, идущих по дороге. Они заметили его издалека, остановились и слезли с велосипедов».

Судя по всему, пацаны тоже равновесие на велосипедах научились держать не до конца, и поэтому передвигаются комбинированным способом — пешком, но сидя на велосипедах.

Из подобных нелепостей, для убедительности приправленных ещё и затеянной третьеклассником Гришей и его подружкой девочкой Анкой детективной деятельностью, практически полностью и состоит вся срединная часть срилбургера «Лес».
Однако для читателя припасена ещё одна лепёха текста в виде его третьей части. В ней авторша закидывает свой чепчик за мельницу и начинает выдавать уже совсем лютую дичь в стиле чернухи-бытовухи «а-ля девяностые». Пьянство и абьюзерство отвратительных аборигенов, продолжение игрищ третьеклассников в детективов с выслушиванием от взрослой тёти подробных отчётов о побоях, запоях и беспорядочной половой жизни под влиянием спиртных напитков другой взрослой тёти, драка с ломанием шеи и поножовщиной, сжигание следов преступления, похищение детей, любовь с деревенским дурачком-оборванцем и прочая подобная красота... Ну, а в виде украшения всего сочного набора штампов и бреда появится ещё и одержимо-усердный сельский полицейский и случится киношная перестрелка с ним прямо в полицейском участке.

Задумывалась эта третья часть как невероятный твист, призванный удивить нетребовательного читателя, чтобы он, поражённый, воскликнул: «Так вот оно в чем дело-то!». Надо же, какая неожиданность — линии заблудившихся москвичек из первой части и наглой семейки захватчиков пустых деревенских домов из части второй наконец-то пересекаются! Пересекаются, разумеется, вопреки всякой логике и здравому смыслу, а лишь по велению того самого авторского ИИ. Множество читателей и, к удивлению моему, даже опытных критиков, действительно восхищаются «твистом» текста ровно так, как двухлетний ребёнок изумляется и радуется фокусу с отрыванием и приставлением обратно большого пальца. Ну, а как же — ещё и временные пласты в тексте обнаруживаются!
Очевидно, никто из них при чтении первой части «Леса» не удосужился задаться вопросом: «В каком это времени живут героини?». Ведь с первых страниц, хотя и пытается авторша бормотать про «кручу-верчу, обмануть хочу» и старательно обходит хронологические привязки, бросается в глаза масса говорящих деталей — хождение в библиотеку за книгами, отсутствие мобильных телефонов, навигаторов, интернета с его соцсетями, да даже брелока электронной сигнализации на ключах от машины... А сюжетные дыры, глупость, невнятица, неправдоподобие и анахронизмы, допущенные во всём повествовании, в том числе и при попытке сплетения двух линий времени, объясняются алгоритмами всё того же инфантильного идиотизма, с помощью которого неумелая авторша и её непрофессиональная редакторша состряпали текст. Так всегда случается, если в ущерб изучению жизни и развитию литературного мастерства черпать идеи и вдохновение в непритязательных переводных триллерах и фильмах-ужастиках категории «В». Печально я гляжу на это поколенье...
Книга «Лес» не имеет никакого отношения ни к мистике, ни к хоррору, ни к триллеру. Это невнятное, черновое «девачковое писево», жанровая и смысловая дичь, неряшливый графоманский срилбургер с претензией на эффект «Вау!», который на деле оказывается неловким «пшиком» в лязгающее ведро. Можно ли хоть что-нибудь положительное сказать об этой книге? Как ни странно, да.

Было бы несправедливо не отметить отличное полиграфическое исполнение — весьма качественная бумага, стильные иллюстрации, а также приятная на ощупь обложка, выполненная с помощью технологии «софт тач». Единственный недостаток роскошной обложки — неловкое пятно идиатуллинского блёрба с призывом непременно читать «Лес». Нет, это читать не надо. Не читайте.

Светлана Тюльбашева

​