«Комиссар и комбриг». Армейско-партизанские мемуары к 80-летию Победы
«Комиссар и комбриг». Армейско-партизанские мемуары к 80-летию Победы
...Вот уже в типографии были отпечатаны мной для всех членов нашей семьи первые двадцать штук военных воспоминаний моего деда Михаила Павловича Пичугина под названием «Повесть о Великой Войне», вот уже волной пошли отзывы в интернете, куда я их «вывалила», уже взволнованные люди стали делиться своими мыслями и чувствами…
Как неожиданно мой мир перевернуло несколько строк:
— Ирочка, здравствуйте! Я нашла вашу книгу воспоминаний Пичугина... Я из Беларуси, деревня Староселье, где в Рацевском лесу базировался партизанский отряд «Чекист». Сейчас редактирую книгу мемуаров Кирпича, командира партизанской бригады, где упоминается ваш дед. Книга скоро выйдет. Музей г. Шклова собирает на презентацию потомков партизан бригады «Чекист». Если Вам это интересно, то откликнитесь и оставьте свои контакты.
Вот это да! Оказывается, свою повесть о той Великой Войне оставил и красивый человек в форменной фуражке пограничника, тот самый, с волевым лицом, кто на старой военной фотографии 1944 года сидит рядом с моим дедом Михаилом Павловичем и сквозь пролетевшие восемьдесят лет испытующе в упор смотрит на нас, ныне живущих… Мы списались и обменялись фотографиями и сведениями. На руках у Ольги Ивановны оказалась и вторая фотография, сделанная тем же военкором с «большой земли» в тот самый, памятный моему деду день съёмок 1 мая 1944 года.
Дед Миша-комиссар — в первом ряду по центру — и партизанский отряд "Чекист".
Дед Миша, новая фотография отряда "Чекист" из Староселья
Став командиром им же созданной бригады «Чекист», Г.А. Кирпич совершил необыкновенно много славных дел, а 8 июля 1944 года провёл в гордом триумфе свои разномастные, но грозные партизанские войска по улицам ими же освобождённого Шклова! А потом была долгая и деятельная жизнь, под конец которой комбриг, уже в преклонном возрасте, в 1984 году надиктовал машинистке воспоминания о страшных, героических и безжалостных днях народного противоборства на белорусской земле с фашистским зверем.
Мемуары Герасима Алексеевича — не просто картины из прошлого, беспорядочный калейдоскоп наиболее ярких воспоминаний о годах лесной войны, нет! Это основательный и скрупулёзный труд кадрового офицера, служившего в РККА с 1932 года, имевшего под рукой фактический материал: партизанские донесения в центр и журналы боевых действий бригады — документы, в которых фиксировались все боевые действия, успехи и провалы, количество трофейного оружия, поверженных врагов, эшелонов, пущенных под откос, разгромленных «опорных пунктов» гитлеровцев… вся бесконечная бухгалтерия войны, записанная кровью и пороховым дымом. В настоящее время эти журналы боевых действий бригады «Чекист» переданы в Национальный архив Республики Беларусь. А специалисты, видевшие их, державшие в руках, по их собственным признаниям читали эти записи как захватывающий приключенческий роман — со страниц как будто слышались крики, рёв двигателей, автоматная и пулемётная стрельба, крики истязаемых людей и… песни! Да, даже суровый и дисциплинированный командир бригады Кирпич закончил свой исчерпывающе-длинный рассказ стихами — сочинёнными самими партизанами в святом порыве вдохновения.
Итак, вкратце о содержании книги «Немеркнущая слава» Г.А. Кирпича
Младший лейтенант пограничник Герасим Кирпич, попав в окружение под Шкловом, сумел связаться с райкомом Компартии Белоруссии. По его указанию остался в тылу врага и сумел организовать мощное партизанское движение в тех местах. Мы читаем о бесконечных трудностях, которые молодой офицер талантливо и успешно преодолевал, создавая, выковывая свои боевые порядки. В июле 1942 года бригада состояла из 9 отрядов, трёх отдельно действующих групп и полностью контролировала пять районов.
В августе 1942 года «чекисты» уже подорвали 30 вражеских паровозов, 307 вагонов с немцами и военным снаряжением, уничтожили 14 платформ с танками и артиллерией, истребили около 4 тысяч гитлеровских солдат и офицеров. А в декабре 1943 года из бригады Кирпича было выделено 3 отряда численностью 500 человек для организации новой партизанской бригады, но при этом в бригаде «Чекист» всё равно осталось 1 850 человек! В наградном листе на предоставление к званию Героя Советского Союза Г.А. Кирпича сказано, что из блокировки он всегда выводил свои силы с небольшими потерями.
28 июня 1944 года партизанская бригада «Чекист» соединилась с танкистами генерала Бурдейного в районе деревень Гоенка — Задний Бор Круглянского района и 8 июля прошла военным парадом по улицам Шклова. Партизанскими соединениями уничтожены до 12 тысяч гитлеровцев и изменников родины, пущено под откос 265 вражеских эшелонов, взорвано 372 авто- и бронемашины, разгромлены десятки фашистских гарнизонов. Бригада контролировала огромный район междуречья Днепра и Березины, насчитывала более 2 500 бойцов и командиров, многие из которых пополнили части Красной армии и прошли победный путь до Берлина. За заслуги перед Родиной сам Г.А. Кирпич был награжден:
- орденами Красной Звезды (1942), Суворова II степени (1944),
- «Знак Почета» (1944),
- медалями «Партизану Отечественной войны» I и II степени, «За победу над Германией», «За трудовые заслуги», Войска Польского, юбилейными.
- 30 сентября 1994 г. Герасиму Алексеевичу Кирпичу присвоено звание почетного гражданина города Шклова.
Мы читаем, как от мелких стычек, «комариных укусов» для гитлеровцев, операции «чекистов» выросли до ведения полномасштабных боевых действий, нанёсших оглушительное поражение врагу, включая пленения немецких офицеров и генералов. И всё это действо развёрнуто в динамике, расцвечено бытовыми картинами. Автором переданы нам целые диалоги действующих лиц с их характерными особенностями, приведены точные цифры военного учёта, имена участников партизанского движения, подпольщиков и всех, помогавших изгнать смертельного врага с нашей земли — имена героев: живых и павших смертью храбрых…
Мне было приятно видеть, что мемуары двух партизан: командира бригады «Чекист» и моего деда, комиссара отряда, дополняют друг друга, создавая более цельный и зримый образ тех горячих дней. Полный текст воспоминаний Г.А. Кирпича можно прочитать в книге, изданной Шкловским районным историко-краеведческим музеем в 2025 году, а здесь, по разрешению директора музея Л.В. Силивёрстовой, я привожу яркие выдержки, тем или иным образом связанные или дополняющие или поясняющие повествование моего деда, Пичугина М.П.
«Нет в России семьи такой,
Где б не памятен был свой герой…»
Горячий, чистый всплеск бескомпромиссного патриотизма того поколения, ушедшего, но присутствующего в нашей крови и генетической памяти, очищает душу и омывает раны уже этой, современной нам войны с тем же извечным врагом. Так пусть картины той войны, бережно нарисованные словом партизанского командира, окрасят наш литературный небосклон алой зарёй восхода.
Отрывки даны в моей редакции
(Творчество партизан)
Незабываемые тропы
Где лес шумит, и мокнут топи,
Журчит под кручею ручей, —
Незабываемые тропы
Пленят легендою своей.
О чём шумит тот лес дремучий,
О чём с ветрами говорит?
Иль то ручей под хмурой кручей —
О чём без умолку шумит?
Быть может, вспомнились те годы,
Что нарядились в седины,
И партизанские походы,
И край родной в огне войны?
Когда через глухие топи
В ночную темень, сквозь туман
Шли в бой с врагом по этим тропам
Отряды смелых партизан.
Или о том, как майской ранью
Под свист и трели соловья
Здесь обмывали свои раны
Бойцы у светлого ручья.
Люблю тебя, мой край родимый,
Лазурный блеск твоих озёр,
Простор полей необозримый
И леса птичий разговор.
Здесь всё мне дорого, всё близко,
Здесь громче слышен сердца стук.
Стоят безмолвно обелиски,
Как часовые на посту.
(1971 год, Иосиф Кожев)
Немеркнущая слава (Г.А. Кирпич)
Отрывки из мемуаров даны в редакции и с примечаниями И.Пичугиной
Автор мемуаров комбриг Г.А. Кирпич
От Буга до Днепра (хождения по мукам, 1941 год)
На западной границе в 1940-м и первой половине 1941-го годов было явно неспокойно: часто шалили банды, агенты «Абвера», на подготовку и формирование которых Вильгельм Канарис не скупился и большими группами засылал в наш тыл. …Наплыв вооруженных банд и агентуры всех мастей возник в первой половине 1941 года. Нашим пограничным заставам и оперативным группам приходилось беспрерывно вести борьбу с диверсантами. Перевес постоянно был на нашей стороне, в чём во многом нам помогало местное население, у которого наши пограничники и офицеры пользовались большим авторитетом и уважением. С помощью местного актива в районе Чижева и Замброва Белостокской области только нашему подразделению маневренной группы, которое мне пришлось возглавлять в марте-апреле 1941 года, удалось ликвидировать около 40 вооруженных до зубов бандитов и их главаря, которые были посланы провести диверсии на важных военных объектах. Аналогичные задержания были и на других участках 88-го Шепитовского и 89-го Брестского погранотрядов.
После операции по ликвидации бандитских групп я получил очередной отпуск и в мае уехал на родину, честно говоря, с неспокойной душой. Ежедневно немецкие самолёты нарушали воздушное пространство, углубляясь далеко в советский тыл с разведывательной целью. Мы чувствовали, что война может вспыхнуть в любой день. По ту сторону границы за Бугом, немецкие войска всех родов накапливали свою мощь, но никто не думал, что буквально через несколько недель нам придется вступить с ними в кровопролитное сражение. В отпуске отгулял я на свадьбе племянницы, отдохнул в кругу родственников и семьи, но тревожные мысли не покидали меня ни на минуту.
В первых числах июня я возвратился по месту службы… в местечко Дрогичено над Бугом в свою маневренную группу 89-го Брестского пограничного отряда. На границе было неспокойно, охрана осуществлялась по усиленному варианту «на боевой готовности». Часто нам приходилось выезжать по тревоге на прорывы границы — активизировалась немецкая агентура: раз за разом повторялись провокационные вылазки, пожары, попытки нападения на пограничные посты. Ежедневно поступала информация о большом накоплении всех родов немецких войск у границы. На той стороне появилось много наблюдательных вышек, уже ежедневно немецкие самолёты нарушали наше воздушное пространство. Так шёл день за днем, неделя за неделей. Работали мы все много, забыли о нормальном сне и отдыхе, но всё же, худшего не ожидали. Да и откуда было нам знать, что в немецких штабах уже тщательно разработан план войны против Советского Союза, что на ликвидацию наших пограничных частей гитлеровское командование отвело считанные часы!
Вдруг, 21 июня, мне и моему заместителю по политчасти политруку Иванову поступила директива: всем личным составом и с оружием выехать в город Шепетово Белостокской области, где размещался штаб 88-го погранотряда Белостокского Северо-Западного округа УПВО НКГБ. Прибыли туда, полагая, что будем участвовать в очередной операции против нарушителей границы. Однако в штабе получили указание: всему личному составу сдать оружие и боеприпасы и очередным поездом отправиться в Брестскую крепость в распоряжение 89-го погранотряда, то есть по месту прежней службы, куда уедут и другие подразделения маневренной группы, что было исполнено. Мне и замполиту было приказано оставаться на совещании комсостава. Посмотрев игру футбольных команд 87-го и 88-го погранотряда, отдохнув в оставшееся время, мы с политруком явились на совещание, которое проводил начальник погранотряда майор А.С. Зиновский.
Александр Сергеевич был краток:
— Товарищи командиры, обстановка на границе осложняется. Сегодня на рассвете перешла из-за Буга женщина-белоруска, которая клятвенно убеждает, что немцы вот-вот начнут против нас войну. Задуматься стоит, тем более что это не первые сигналы. Из «центра» получена шифровка: «Зарываться в землю». Исходя из всего этого, приказываю всему комсоставу разъехаться по местам службы и быть готовым к любым неожиданностям. Старшего лейтенанта Кирпича Г.А. прошу остаться.
— Лейтенанта, — поправил я Зиновского, когда мы остались одни.
— Старшего лейтенанта, говорю, документы уже отправлены в округ на утверждение. Так вот, старшой, вам нужно срочно отправиться в распоряжение командования 89-го погранотряда. Тебе и заместителю разрешаю заскочить в Дрогичино за семьями и вещами. Да, тебя просил зайти и начальник особого отдела батальонный комиссар тов. Васильев.
Беседа у начальника особого отдела была ещё короче:
— Чего и когда ждать, я вам точно не скажу. Советую, если хотите, приказываю, в случае безвыходной обстановки переходить на оперативно-разведывательную работу, прежде всего связаться с местным партийным и советским активом. В зависимости от обстановки задачи будете решать самостоятельно. Вопросов нет? Действуйте. Он дружески пожал мне руку: «Счастливого пути!»
Из Шепетова мы с Ивановым выехали в 12 ночи и в 3 часа оказались на станции Черемха (ныне Польша), там пересадка, где нужно было больше часа ожидать нужного нам поезда в Симятичи. Воспользовавшись моментом, я немедля прикорнул в комнате ожидания. Усталость и масса новых впечатлений сморили меня. Очнулся я от сильного толчка:
— Герасим, поднимайся, — побелевшими губами шепчет Иванов.
— Что, люди на посадку ушли? Гроза, дождь же на улице? — ничего не соображая спросонья, спрашиваю я Иванова.
На станции оказалось большое скопление беженцев, среди них многие семьи военнослужащих. И вот к нам обратились две женщины с грудными детьми на руках.
— Мы жены офицеров. Мужья убежали по тревоге в 3 часа ночи, и мы о них ничего не знаем.
— Что нам делать? — взволнованно спрашивали они.
Одна из них, что с девочкой на руках, отрекомендовались женой младшего лейтенанта Кренева Сергея, Любовью Васильевной. Мы им посочувствовали, но разговаривать с ними времени не было. Порекомендовали им переждать у местных жителей, пока изменится обстановка: пройдет фронт или наши войска отгонят фашистов. Они погоревали, мы распрощались и ушли.
— Ничего, товарищи, не знаю. Связи нет, связной офицер не вернулся. Я думал у вас что-нибудь новое узнать. Постойте, а что там?
Прямо на нас бежала большая группа штатских, а с ними несколько пограничников из Симятичской комендатуры. От них узнали, что Дрогичино, станция Симятичи и Симятичская погранзастава заняты немцами, начальник заставы Семёнов и его заместитель убиты, начальника станции немцы схватили. …Нам опять пришлось возвращаться на Черемху. Тут удалось узнать, что к вечеру должен быть укомплектован поезд на Волковыск — единственную станцию, куда еще не поврежден путь. А от Волковыска можно на Белосток.
Беженцы с детьми буквально штурмовали поезд. С помощью таких же, как и мы военных, кое-как рассадили всех. Останавливались на каждом полустанке посреди пути, снова и снова подбирали напуганное местное население. Каких-то 150 километров до Волковыска поезд наш шёл всю ночь. Вышли на станции в основном беженцы и военные. Дальше поезда не пошли. Только узнали у военного коменданта, что поезда на Белосток не идут, воинские части добираются своим ходом. Громко завыла сирена воздушной тревоги. Творилось что-то невообразимое: первая бомбёжка по сравнению с этой показалась нам просто детской забавой. Кажется, не было места, куда бы ни падали бомбы. Всё рушилось и горело, как спичечные коробки взлетали на воздух капитальные вокзальные постройки. Вой бомбардировщиков сливался с криками людей, детей, стонами раненых. А фашисты словно задались целью стереть станцию с лица земли: одно звено сменялось другим, и снова вертится в небе страшная карусель, снова и снова летят на головы беззащитных людей смертоносные бомбы. Рвутся бомбы замедленного действия. Как ни жутко было наше положение, но всё же смотрю, слишком точно ложатся бомбы. Стало ясно, что на станции действуют шпионы-наводчики. Двух из них, «вооруженных» зеркалами и оптическими приборами, нам удалось поймать. С разрешения коменданта расправа с диверсантами была короткой!
Под бомбёжками и обстрелом трудный путь к Белостоку продолжался. Мы с замполитом влились в воинскую часть и вместе с ними, к концу второго дня войны остановились в лесу километрах в 20-ти восточнее Белостока. Здесь мы узнали, что в этом же лесу находится Управление пограничных и Внутренних войск НКГБ, Белостокский обком партии и облисполком. Здесь же был и штаб 10-й армии Северо-Западного военного округа. Обрадовались этому мы с Ивановым, и как было не радоваться! Несмотря на трагические события минувших дней, наши войска уже вступили в единоборство с врагом, они героически гибнут и проливают кровь. А мы ещё не знаем, где и на каком рубеже придется вступить в бой. На наше счастье, нам удалось отыскать руководство УПВО НКГБ и доложить генерал-лейтенанту И.А. Богданову о своих злоключениях. Товарищ Богданов знал меня ещё с сорокового года по Гродненской школе младшего комсостава пограничных и внутренних войск, где я работал курсовым начальником учебной заставы, поэтому проверка наших личностей не понадобилась. Генерал отправил нас в распоряжение начальника оперативного отдела товарища Ибрагимова, где мы с Ивановым и остались. Нам казалось, что тяжёлые дни отступления кончились, вскоре подойдут регулярные полевые части, и враг будет отброшен за границу. Кто же тогда мог знать, что из необъятной чаши войны отпиты лишь первые небольшие глотки.
К утру, когда началась сильная бомбёжка нашего временного пристанища, пришёл приказ отступать. Пришлось возвращаться к только что оставленному Волковыску. Но, задержав на некоторое время очередную часть противника, отступили. Километров за десять до Волковыска — опять бомбёжка. Вместе с догнавшим нас штабом расположились на привал в тихой рощице. И снова, тяжёлый, безрадостный путь, горькая пыль отступления!
В лесу около деревни Креслы, что восточней Волковыска, нашу группу офицеров во главе с товарищем Ибрагимовым вечером собрал заместитель начальника управления погранвойск бригадный генерал т. Верещагин. Он проинформировал, что наши войска на Брестском и Кобринском направлениях ведут тяжёлые бои, сдерживают противника. Тут же был сформирован сводный батальон пограничных и внутренних войск из бойцов и командиров под командованием заместителя 4-го отдела Ломжанского 87-го погранотряда старшего лейтенанта Иванова. Мне было поручено возглавить группу разведки из 12 человек. Генерал сказал, что будем отходить в направлении Минска до старой границы, где создана заградзона. Действовать было приказано в составе 10-й армии. В случае если враг прорвется и опередит нас, мы должны будем перейти на партизанский метод борьбы с врагом.
Рано на рассвете наш батальон тронулся по шоссе на Слоним. На пути, в лесу юго-западней Зельвы, создалась большая пробка. Видим, мечется среди растерянных людей лейтенант с пистолетом в руке в лётной форме, в плаще, оживленно жестикулирует, что-то показывает, выкрикивает: «Нас предали!». Схватив его за шиворот, тащу паникёра к командованию оперотдела. Под плащом у лейтенанта оказалось немецкое обмундирование, на рукавах свастика. На глазах чуть притихшей толпы фашист был пущен в расход, а подошедшие вскоре три штабных танка по обочинам пробили путь. Спустя несколько минут налетели вражеские планеры и скрылись за лесом впереди. Мы прошли с километр, тут местный житель сообщил, что на клеверном поле высажен вражеский десант. Мне с группой 12 человек было приказано на танках выехать на разведку и ликвидировать вражеский десант. Мой бывший заместитель Иванов с группой бойцов пошёл кустарником по обочине вдоль дороги.
Не проехали мы и километра, как в чистом поле на бреющем полёте появились длинные чёрные «мессеры», пули зацокали по броне. Что-то как топором рубануло меня по фуражке: повезло, пуля вырвала только звёздочку, не задев головы. Бойцам моим повезло меньше. Один был убит наповал, два других ранены. Пока мы снимали раненых и пристраивали на рядом стоявшем хуторке, танки ушли вперёд, и мы остались без транспорта. На счастье, к нам подоспела грузовая машина, бойцы погрузились в кузов, я стал слева на подножку машины и скомандовал: «Вперёд».
Мы не доехали метров двести к лощинке, где мостик через канаву, как справа, с густого клевера ударила мелкокалиберная пушка. Первый снаряд угодил прямо в кабину, водитель клюнул на руль. Второй прошил борт кузова, и полуторка вспыхнула, как факел. Уцелевшие бойцы по команде «в кювет» залегли и открыли огонь. Вскоре, однако, пришлось убедиться, что вся лощина насквозь простреливается сильным пулемётным и автоматным огнём. Пришлось залечь и отправить связного бойца доложить командованию о месте нахождения десанта, который оказал сильное сопротивление, и нам требуется подкрепление. По приходу нескольких танков и около роты бойцов с десантом мы справились.
Денёк этот, далеко ещё не кончившийся, оказался на редкость щедрым на приключения и неожиданности. Не успевает боковой дозор под моим командованием пройти и сотни метров по краю леса вдоль шоссе, как вдруг навстречу выходит офицер и два солдата с автоматами.
— Стой, откуда идёшь, какой части? — кричу командирским голосом.
— Да вот из-под Белостока отхожу, только два бойца со мной и остались, остальных фриц положил.
Нет, думаю, дело нечисто. И форма на тебе непонятная: то ли интендант, то ли военврач. Солдаты твои не того: мы мирно пока разговариваем, а они норовят автоматы наизготовку схватить. Виду, однако, не подаю, спрашиваю:
— Куда теперь путь держите?
— Да, видно, нужно в партизаны подаваться.
— А не рановато ли?
— А вот давай присядем и всё обсудим, рановато или нет.
— Что ж, давай присядем, — моргнул я своим бойцам.
Уже нагибаясь к земле, резко скомандовал:
— Бросай оружие, руки вверх!
Для успокоившихся солдат это было полной неожиданностью, и мои бойцы быстро скрутили и их, и офицера, у которого из кобуры извлекли немецкий парабеллум и увидели нижнее белье с немецким штампом. Короткая очередь известила о бесславном конце диверсантов. А день, как назло, не кончается, стрелки часов будто застыли в одном положении. И снова стрельба. Снова бойцы из машины, шедшей из леса к шоссейке, сообщают, что ликвидирована группа десантников. Подъехав на машине к месту, откуда вышли на ликвидацию десанта, мы не застали там ни штаба армии, ни нашего сводного батальона, не встретил я больше и своего заместителя т. Иванова. Мелкие подразделения всё отходили на Слоним. Стоит лишь машина, заполненная ящиками с боеприпасами, и возле неё — человек в штатском, без головного убора, белобрысый. Оказалось, он директор Августовского санатория Белостокской области, а ящики с патронами в машине он решил раздать бойцам, чтобы не достались врагу. Что ж, мы запаслись патронами, и снова в путь. Остался со мной один только боец, некто Григорьев, остальные разведчики поспешили к своим подразделениям.
Поздно вечером мы с Григорьевым пошли по лесу, и вышли к хутору. Перекусили, что подала хозяйка, и забылись тяжёлым сном. На рассвете снова тронулись в путь. Наткнувшись на парный дозор пограничников, узнали, что здесь недалеко расположился наш сводный батальон. Мой доклад командиру батальона времени много не занял, и вот мы снова все вместе шагаем в прежнем направлении. Потом маршрут пришлось изменить, так как оказалось, что Слоним занят вражескими войсками, мы двинулись на Зельву. Городок, уже оставленный нашими частями, прошли без приключений, переправились через небольшую речушку Зельванку, и, только пройдя ещё несколько километров, сделали утренний привал во дворе лесничества.
Не успели бойцы хоть чуточку отдохнуть, как дозорные сообщили, что через реку переплавляется какая-то воинская часть. Батальон поднялся по тревоге, но оказалось, что это переплавляется Гродненская школа младшего комсостава пограничных и внутренних войск НКГБ. Тревогу, однако, отменять не пришлось. Не успела школа переправиться, как на другом берегу появилась разведка противника. Курсанты школы и наши бойцы срочно заняли оборону. Немцы подошли к реке как хозяева: не спеша, с шутками-прибаутками начали наводить переправу. Веселье, правда, оказалось недолгим: мы открыли дружный огонь по растерявшемуся врагу. И хотя тяжёлого вооружения мы не имели, но благодаря внезапности и хорошему нашему расположению потери немцы понесли немалые. Вскоре на наших позициях стали рваться мины и артснаряды, бой длился до вечера, но переправа врага была сорвана. Противник отступил. С наступлением сумерек мы, снявшись с позиций и оторвавшись от противника, за ночь прошли более 35 километров и к утру вышли к деревне Деревное, что 15 километров севернее Слонима. А за Слонимом было слышно, что шли бои. Наша колонна двинулась в направлении поселка Городище. Под бомбёжками теряя людей, пришли мы в деревню Серебрище. Потом ст. Молчадь, Городище, в деревне Жуковичи — привал.
Беседа с местными жителями здесь хоть и была мимолётной, но запомнилась и мне, и бойцам надолго. Кто-то спросил, как выйти на Мир, есть такой городской поселок на Минщине.
Но тут одна из старушек иронично ответила:
— А вам что, на мир приспичило? А на войну почему не идете? Кишка тонка у вояк оказалась?
— Так мы же идём на войну, мать, там наша оборона будет.
— Не вижу я этого. Немцы с запада идут, а вы им не навстречу, а на восток удираете. Сейчас, небось, молочка начнете просить, хлебушка. А заработали?
Конечно, накормили нас жители, чем могли, «злая» наша собеседница в первую очередь. Но осадок в душе остался неприятный. Действительно, который день уже отходим, теряем людей, а вступали только в мелкие стычки с врагом. Настоящего боя, за исключением недавнего на реке Зельванке, ещё не вели. А ведь от границы отошли уже на сотни километров, сотни деревень отдали фашисту, тысячи наших советских граждан остались на оккупированной территории. Не могли мы, естественно, знать, что оказался коварен удар врага, что большие потери понесла наша армия, в неравных боях сдерживая бешеный натиск гитлеровских войск. Всего этого знать мы не могли. Но слова этой неизвестной, доброй и гневной крестьянки задели за живое всех. И хотя путь до Мира, замок которого горел, — и переправу через Неман около Столбцов прошли удачно, без бомбёжек и обстрелов, — оживления среди бойцов не было. Каждый по-своему осмысливал услышанное. У многих родные остались там, откуда мы уже шли который день.
В Рубежевичах, пройдя город Столбцы, мы с горечью узнали, что никакой заградзоны на старой границе не существует: бывшие кордоны, дзоты пустые. Опять подкралась растерянность. Лишь встретив разведку от 106-й стрелковой дивизии, мы узнали, что дивизия занимает оборону по линии Фаниполь—Заславль. В этом направлении мы и двинулись. В деревне Старинки Дзержинского района командование решило устроить небольшой привал. День был субботний, и на улицах было много народа.
Сельчане сразу окружили командиров, посыпались вопросы:
— Правда ли, что правительство уже выехало из Москвы?
— Правда ли, что японцы дошли до Урала?
— Правда ли, что наши наркомы и военачальники перешли на сторону Гитлера?
Конечно, когда люди ничего не знают, такие чудовищные слухи вполне объяснимы. Глубоко проникла вражеская пропаганда. Но меня это задело почему-то очень неприятно. Ведь звучат ещё в ушах гневные слова старой женщины из Жухович, и вот приходится слушать обидные вопросы. Никто не спрашивает, почему мы не воюем, почему отступаем, всех интересуют какие-то вздорные слухи. Пришлось нашим нескольким политработникам и мне терпеливо объяснять, что нельзя поддаваться панике, нельзя верить вздорным слухам, что сеют наши враги. Не скажу, что полностью успокоили народ, сами ведь мало что знали. Бойцы отдыхали, местные жители кормили их, а со мной приключилась беда, о которой и не думал. Незадолго до войны мне сделали операцию на ногах, удалили расширенные вены. И вот сейчас, после непрерывных походов, ноги отекли, резкой болью отдавался каждый шаг. Пришлось разрезать голенища сапог и воспользоваться калошами, которые дала мне сердобольная хозяйка, и так вместе с батальоном идти дальше.
Во второй половине того же дня мы подошли к деревне Наследники, где занимала позиции 106-я стрелковая дивизия. Наш батальон и школа младшего комсостава пока влились в состав 444-го этой же дивизии. Бойцы и командиры, конечно, были рады, что соединились с крупной воинской частью, что кончились тревожные походы почти в полной безвестности. Но поразила атмосфера — совсем будничная обстановка царила на позициях. Бойцы отдыхали: играли патефонные пластинки с бодрыми довоенными песнями периода гражданской войны, как будто нет войны. Нам, уже побывавшим под огнем и обстрелом, это казалось удивительным. Но, по правде говоря, долго не удивлялись, уставшие бойцы и командиры разошлись по хатам на отдых. Заснул и я в битком набитом доме.
Проснулся по тревоге, узнал, что получен приказ покинуть деревню и двигаться ближе к Минску. Чуть западнее деревни Городище, что в 15-17 километрах от Минска, закрепились на небольших высотках. С разрешения командования я и боец-пулеметчик отправились на разведку в деревню. Там было всё спокойно: колхозники разводили по своим сараям колхозный скот, несколько военных, зарезав быка, готовили кухню. На развилке дорог, идущих на Фаниполь и Минск, располагались примерно два взвода бойцов, со стороны Фаниполя появилось несколько мотоциклов и грузовиков с немцами.
В кузовах машин солдаты весело гоготали, потом начали в рупор призывать:
— Русь гут, Москва капут, сдавайтесь!
Группа военных приняла на боевой порядок, по моей команде пулемётчик стал поливать фашистов. Те залегли и открыли по нашим позициям миномётный огонь. Мина взорвалась позади меня, горела школа, детский сад. Не помню, долго ли длился бой, и я почувствовал только обжигающую боль в правом бедре: осколок мины до кости впился в бедро. Тем временем бой продолжался, но особой охоты наступать немцы не проявили. По приказу отойдя на исходные позиции, я доложил командиру батальона о приблизительной численности и вооружении противника. Тут подбежала медврач батальона и местный фельдшер врачебного участка, извлекли осколок, наспех перевязали рану. Я поспешил к бойцам, чувствуя, что короткой стычкой дело не кончится.
Так оно и случилось. Примерно через час танки противника появились со стороны Фаниполя. Около десятка их быстро проскочили деревню и в сопровождении пехоты двинулись на наши позиции. Завязался интенсивный бой. Нашим миномётчикам и пулемётчикам удалось отсечь пехоту, но танки продолжали идти вперёд. Три из них бойцы подорвали гранатами, но остальные ворвались на позиции и стали утюжить окопы. Бойцы, кто как мог, увертывались от тяжёлых гусениц, и позиция осталась не сломлена.
Неизвестно, чем руководствовалось командование немцев, но довершать начатую атаку они не стали, и танки ушли в направлении Заславля, где гремел бой. А наша пехота приняла на боевой порядок. Постепенно в деревне всё утихло. Командиры собрались на совещание. Решение было принято единогласное: идти на восток на соединение с нашими войсками.
— Что, лейтенант, — обратился ко мне подполковник Павлов.
— С твоей раной далеко не уйдешь. Слушай задание. Останешься здесь, определим тебя к хорошему человеку, поправляйся. Стой, не перебивай, дело тебе найдется. Перейдешь на нелегальное положение, обоснуешься ближе к коммуникациям противника и готовься к партизанской борьбе. Налаживай связи с местным партийным и советским активом, подбирай своих людей и организовывай партизанские отряды. Короче, делай так, о чём тебе говорили Верещагин и Ибрагимов. Понятно?
— Да куда ж яснее.
— Ничего, Герасим, не расстраивайся, работы всем нам хватит. Всё. Будь здоров, старший лейтенант, поправляйся быстрее, — это был третий и последний инструктаж.
Подполковник ушел, солдаты в сопровождении местного фельдшера проводили меня в стоящий на отшибе дом, а я всё смотрел вслед уходящей колонне. На душе действительно было скверно. С этими знакомыми мне людьми я прошёл немало вёрст, верил в них, всегда чувствовал рядом плечо товарища. И вот остался один. Товарищи уехали воевать, а что ждет меня?
