Бауыржан Момышулы: судьба героя битвы под Москвой

Вот уже 84 года отделяет нас от трудной осени 1941-го, — когда шли ожесточенные бои за Москву, решившие судьбу не только столицы нашей Родины, но, во многом, и исхода Великой Отечественной войны в целом. Который в случае падения «златоглавой» мог бы быть и куда более трагическим. Впрочем, в этом случае скорее всего немногие уцелевшие «неполноценные славяне» и их потомки ничего бы о Великой Отечественной и не знали, — в лучшем случае изучая историю «победы Великого Рейха над злом большевизма».

Если бы, конечно, потомки гитлеровских «юберменшей» вообще сочли бы нужным знакомить вкалывающих в их поместьях «славянских рабов» с историей — равно как и с другими предметами школьного образования по причине его излишества для всякого там «унтерменшевского отребья». На этом фоне особенно уместно поговорить о героях битвы за Москву. В том числе — об одном, наверное, одним из самых известных из них: благодаря получившей всемирную известность повести Александра Бека «Волоколамское шоссе», — командире батальона знаменитой Панфиловской дивизии Бауыржане Момышулы. Сыгравшем немалую роль в успешном сопротивлении «панфиловцев» значительно превосходящим их силам гитлеровцев. 
Будущий герой родился 115 лет назад, 24 декабря 1910 года в ауле Кольбастау Жуалинского района Жамбылской области в семье скотовода. В 1929 году закончил 9-летку, — на то время дающую максимально полное среднее образование советским школьникам. К слову сказать, Момышулы — это не фамилия, а отчество, означающее «сын Момыша» — так звали отца мальчика. А фамилии, как он сам рассказал писателю, «у него нет». Дальнейшая биография молодого человека, при внимательном ознакомлении с ней из разных доступных источников, вызывает немало вопросов — и ощущения какой-то если не нелогичности, то недосказанности. Например, сайт Южно-Казахского университета пишет об этом так:

До 1934 года работал на разных должностях: 

• ответственным секретарем райисполкома, 
• заместителем председателя районного исполнительного комитета, 
• помощником, а затем и районным прокурором, 
• управляющим райкоопхлебживмолполеводства. 
• С января по ноябрь 1932 года был начальником сектора Госплана СНК Казахской ССР.
• В 1934—1936 годах он — старший консультант Казахской республиканской конторы Промбанка СССР. В это же время закончил краткосрочные курсы при Ленинградской финансовой академии.

***

Википедия в число занимаемых Момышулы должностей добавляет еще две — не только учителя, но и начальника районной милиции! В связи с таким более чем солидным «послужным списком» сложно не задаться вопросом, — а только ли 9 классов школы имел в своем «образовательном багаже» юноша? Конечно, качество подготовки в советской школе всегда было на уровне — не то что за океаном, где больше половины выпускников даже ВУЗов не способны разобраться в тесте средней сложности относительно понимания прочитанного текста. Но все-таки назначать пусть даже и круглого отличника, но все же вчерашнего школьника, на должности вплоть до завсектора Госплана — не перебор ли это? Все ж таки на дворе был не октябрь 1917-го, — когда героя кинотрилогии 30-х годов, профессионального революционера товарища Максима назначили руководить Госбанком — и он неплохо справился с задачей партии. Потом над этим эпизодом «вопиющего большевистского непрофессионализма в подборе кадров» издевались целые поколения либералов-антисоветчиков, — в упор не замечая еще более радикальных примеров занятия высших политических должностей непрофессионалами на их столь горячо любимом Западе. Вплоть до, наверное, самого «хрестоматийного», — когда немецкая врач-гинеколог вначале принялась «рулить» военной политикой Германии в кресле министра обороны, — а потом и политикой всего ЕС в кресле главы Еврокомиссии. 
Так или иначе, но и «киношный» товарищ Максим (как и его реальные прототипы), так и западные политические назначенцы руководили вверенными им участками работы, опираясь на дипломированных специалистов в данной отрасли. В годы революции и Гражданской войны их так и называли — «спецами». Но сектор Госплана и консультант крупного банка, да еще и старший — это однозначно не столько «общеменеджерская» должность, а именно что предназначенная для опытного специалиста. И краткосрочные курсы, пусть даже при крупном ленинградском финансовом ВУЗе, — это не совсем то, что подразумевает такой уровень. Разве что если эти курсы имели форму получения «второго высшего образования» — тогда да, сроки обучения могут резко укорачиваться в сравнении с обычными 4-5 годами в «альма-матер». Но тогда все равно остается открытым вопрос о первом высшем образовании Момышулы — или хотя бы самообразовании, «экстернате» и т.п. формах повышения квалификации...

***

Какая-то недосказанность поневоле ощущается и в биографических строках о службе юноши то ли только районным прокурором, то ли еще и начальником районной милиции. Точнее, даже не столько лишь в этом факте, — но информации о том, что в 1932 году парня призвали в армию. Да не совсем чтобы обычным «рядовым» — скорее курсантом, так называемым «одногодичником», обычно получавшим офицерское (до 1943 года — командирское) звание спустя год с небольшим такой службы. Только ведь такие курсанты становились «комвзводами», получая на петлицы два кубика, соответствующие званию лейтенанта после реформы званий 1935 года. А должность что районного прокурора, что начальника районной милиции подразумевала по минимуму звание, эквивалентное будущему майору, — а то и подполковнику-полковнику! К слову сказать, кандидаты на такие должности как правило проверялись ОГПУ — преемнице ЧК и предшественнице сначала Главного управления Государственной Безопасности НКВД, а затем и отдельного наркомата, министерства и комитета. А уж пребывание на таких постах без наличия партбилета — это почти фантастика. Между тем, согласно официальной биографии Бауыржана Момышулы, в ВКП(б) он вступил лишь в 1942 году… 
Конечно, Красная Армия была Рабоче-крестьянской не только по названию, — но и народной по сути, а потому и служба в ней считалась почетной для любого гражданина Страны Советов. Но все же начало 30-х — это не их конец, РККА все еще находилась в процессе реформирования после окончания Гражданской войны. И добрая половина ее подразделений формировалась по «милиционному» принципу — немногим отличающимся от «народного ополчения», «службой в огородах» (то есть практически по месту жительства) и не слишком навязчивой дисциплиной. 

И чтобы туда призвали служить, пусть даже в качестве фактического курсанта-«одногодичника» того, чьи коллеги всего спустя десятилетие будут носить майорско-полковничьи погоны, — такое выглядит немного странно. Если не предположить, что за формально «дежурным» призывом молодого правоохранителя не стояло и что-то еще. Например, излишняя с точки зрения кого-то достаточно влиятельного принципиальность, — официально возмутиться против которой было боязно, а вот «уйти» бескомпромиссного «служаку» в армию, подальше — могло оказаться куда более легким делом. Косвенно в пользу данного предположения может свидетельствовать следующая характеристика, данная герою этого материала генерал-полковником И. М. Чистяковым в его книге «Служим Отчизне»: «…молодой командир, казах по национальности, с крутым и упрямым характером и красивой внешностью».

***

Не потому ли и военная карьера Момышулы, когда его окончательно призвали в РККА в 1936 году как-то особо не складывалась — 1941 год он встретил в звании всего лишь старшего лейтенанта? Несмотря на то, что по данным Википедии, успел и повоевать с японцами у озера Хасан в 1938 году в качестве командира батареи, и принять участие в вводе советских войск на территорию аннексированной Румынией в 1918-м Бесарабии — двумя годами позже. И вроде бы время от времени его даже и повышали, — назначая на должности повыше вроде командира артдивизиона, предполагающего «рост» до подполковника включительно, — но вот как-то закрепиться на них уже почти 30-летнему «старлею» никак не удавалось. Так что войну он встретил даже не на строевой должности инструктора Алма-Атинского военкомата.
К слову сказать, в книге «Волоколамское шоссе» собеседник Александра Бека, описывая то, как его хотели было при формировании Панфиловской дивизии «поверстать» в командиры дивизиона, насчет своих временных повышений информацию не подтверждал ни едиными словом:

«…стремительный полковник был только что прибывшим командиром артиллерийского полка нашей дивизии.
 — Прикажите ему, товарищ генерал, отправиться в мое распоряжение. И пусть принимает сегодня же дивизион.
 Панфилов обратился ко мне:
 — А вы, товарищ Момыш-Улы, что об этом думаете? Справитесь с дивизионом?
 — Нет, товарищ генерал, не справлюсь.
 …
 — Как не справитесь? — сердито спросил полковник. — Батареей командовали?
 — Да.
…
 я почтительно и твердо сказал:
 — Я, товарищ генерал, обязан быть честным. С дивизионом не справлюсь, мое образование недостаточно. Не зная высшей математики, окончив после средней школы лишь девятимесячные артиллерийские курсы, я не совладал с этим сочинением (корифея артиллерийской науки Дьяконова). Какой же из меня командир дивизиона, как я буду управлять сосредоточенным огнем батарей, если не могу вычислить выстрел “по Дьяконову”, не умею дать точного “дьяконовского” залпа?»

***

Так началась служба на войне теперь уже бывшего артиллериста, — ставшего командиром 1 батальона 1 703 стрелкового полка, формировавшегося преимущественно из казахов. Хотя в целом, в дивизии генерала Панфилова их было чуть больше трети наряду с русскими и киргизами — недаром же сам генерал до своего назначения на должность служил военным комиссаром именно Киргизской ССР. Последние годы порой можно встретить информацию, преимущественно из казахских источников, что «в первом составе панфиловцев почти все были опытными бойцами, призванными из запаса». Это, мягко говоря, совсем не так, — о чем пишут в том числе и более солидные сайты южного соседа России:

«В конце июля более 40 эшелонов с бойцами дивизии чередой двинулись на запад, в распоряжение 52-й армии Северо-Западного фронта. Командующий армией генерал Н. Клыков понимал, что прибывшие алмаатинцы — люди из гражданской жизни, необстрелянные новички, плохо знающие оружие и тактику. Поэтому он не стал сразу вводить их в бой, а оставил в своем резерве. Почти месяц по 12-14 часов в сутки проходило интенсивное обучение и “сколачивание” частей 316-й стрелковой дивизии».

Можно заметить, что даже эти предпринятые меры поначалу не принесли заметного результата. Сам Бауыржан Момышулы в книге Бека приводит, в общем-то, скандальный эпизод, случившийся с его бойцами даже в октябре 41-го, уже на позиции близ Волоколамска, в ожидании приближения врага. Когда сам комбат решил проверить боеготовность своих подчиненных, без предупреждения дав очередь в воздух из пулемета — после чего многие бойцы в панике рванули бежать с позиций в тыл. Правда, не все, — а многие потом, придя в себя, сами вернулись. В итоге командиру батальона пришлось лично проводить доходчивые для вчерашних «работяг» политзанятия — в дополнение к формально правильным, но очень уж далеким от мироощущения простых и не слишком образованных бойцов речам штатного политработника:

«— Так что же такое Родина?
 Стали просить:
 — Разъясните!
 — Хорошо, разъясню… Ты жить хочешь?
 — Хочу.
 — А ты?
 — Хочу.
 — А ты?
 — Хочу.
 — Кто жить не хочет, поднимите руки.
 Ни одна рука не поднялась. Но головы уже не были понурены — бойцы заинтересовались. В эти дни они много раз слышали: “смерть”, а я говорил о жизни.
 — Все хотят жить? Хорошо.
 Спрашиваю красноармейца:
 — Женат?
 — Да.
 — Жену любишь?
 Сконфузился. 
— Говори: любишь?
 — Если бы не любил, то не женился.
 — Верно. Дети есть?
 — Есть. Сын и дочь.
 — Дом есть?
 — Есть.
 — Хороший?
 — Для меня неплохой…
 — Хочешь вернуться домой, обнять жену, обнять детей?
 — Сейчас не до дому… надо воевать.
 — Ну а после войны? Хочешь?
 — Кто не захочет…
 — Нет, ты не хочешь!
 — Как не хочу?
 — От тебя зависит — вернуться или не вернуться. Это в твоих руках. Хочешь остаться в живых? Значит, ты должен убить того, кто стремится убить тебя. А что ты сделал для того, чтобы сохранить жизнь в бою и вернуться после войны домой? Из винтовки отлично стреляешь?
 — Нет.
 — Ну вот… Значит, не убьешь немца. Он тебя убьет. Не вернешься домой живым. Перебегаешь хорошо?
 — Да так себе.
 — Ползаешь хорошо?
 — Нет.
 — Ну вот… Подстрелит тебя немец. Чего же ты говоришь, что хочешь жить? Гранату хорошо бросаешь? Маскируешься хорошо? Окапываешься хорошо?
 — Окапываюсь хорошо.
 — Врешь! С ленцой окапываешься. Сколько раз я заставлял тебя накат раскидывать?
 — Один раз.
 — И после этого ты заявляешь, что хочешь жить? Нет, ты не хочешь жить! Верно, товарищи? Не хочет он жить?
 Я уже вижу улыбки, — у иных уже чуть отлегло от сердца. Но красноармеец говорит:
 — Хочу, товарищ комбат.
 — Хотеть мало… желание надо подкреплять делами. А ты словами говоришь, что хочешь жить, а делами в могилу лезешь. А я оттуда тебя крючком вытаскиваю…»

***

К сожалению, командиру приходилось не только исправлять недостатки слабой боевой подготовки своих бойцов, — но и принимать самые жесткие меры в отношении тех, кто понимал вышеописанное «жизнелюбие» вплоть до возможности нарушения воинского долга. Так, еще до начала боев Момышулы пришлось, не без душевных терзаний, отдать приказ о расстреле сержанта, командира отделения, — который, чтобы сбежать с передовой, сам прострелил себе руку. А потом, когда уже бои гремели вовсю, освободить от должности командира взвода лейтенанта Брудного, — пусть и после перестрелки с наступающими немцами, но отошедшего со своими людьми с защищаемой ими позиции, дороги на Москву. Правда, молодой лейтенант, поняв, что он натворил, в ту же ночь искупил свою вину — лично сходив в немецкий тыл, уничтожив там несколько вражеских часовых, принеся назад их оружие. Позже, узнав об этом случае, Панфилов даже сделал комбату легкое внушение:

«— Конечно, товарищ генерал, я немного превысил свои права.
 — Не немного, а многовато. Вот попробуйте без превышения власти командовать. У меня-то власти больше, чем у вас, но я пока никого не прогнал из дивизии, — этими словами генерал окончательно выразил свой приговор мне за Брудного.
 — Виноват, товарищ генерал.
— Не виноваты — горячеваты вы, товарищ Момыш-улы, горячеваты. Ну, рассказывайте дальше…»

***

Но все же наибольшую известность комбату Панфилова принесла с успехом применяемая им тактика, как и с тех пор и называемая «спиралью»¹ или «спиралью-пружиной». По сути, являющаяся свежей вариацией так называемой «маневренной войны», — слабо связанной с жестко зафиксированными позициями противников. Вот несколько кратких изложений этого приема из разных источников:

«Спиралью я это называю потому, что все бои Панфиловской дивизии под Москвой характерны тем, что она перерезала путь, отскакивала в сторону и увлекала за собой противника, отводила его километров на 10, потом рывком снова становилась на его пути, снова уходила. Такими маневрами силы противника распыляются, наши части снова выходят на большак. Это, в настоящем смысле слова, изматывание противника давало выигрыш во времени».

Стоит заметить, что хотя эту «спираль» чаще всего и называют «спиралью Момышулы», — но на самом деле комбат был лишь тем, кто наиболее талантливо воплотил, пусть даже в чем-то и развив, этот тактический прием в жизнь. Но — все же не единственным, о чем пишут в том числе и казахские источники. А так, «авторство» этой самой «спирали», принадлежащее Панфилову, неоднократно подтверждал сам офицер — и в книге Бека, и в своих собственных произведениях о войне:

«Командир дивизии генерал Панфилов разработал тактику ведения спиральных боевых действий. По его мнению, при условии численного превосходства врага действовать привычными методами равносильно самоубийству. Панфиловской дивизии пришлось держать фронт протяжённостью более 40 километров, хотя по всем нормативам военного времени оборонять они могли лишь 12 километров. В такой ситуации любой концентрированный удар врага прорвал бы оборону. В связи с этим Панфилов предложил: подразделению не нужно было устраивать целый оборонительный фронт. Вместо этого нужно было наносить удар по движущейся вражеской колонне, и, после непродолжительного боя, уходить в сторону от наступающего врага.
Попутно за отступающей дивизией организовывались небольшие засады и очаги сопротивления, которые заманивали врага в сторону отступающих, попутно задерживая. После того как враг растягивался, дивизия резко меняла направление и вновь возвращалась для удара по основным силам. Такие беспокоящие удары сильно растягивали силы врага, что замедляло его продвижение. В итоге дивизия не только выжила, вопреки всем прогнозам, но и сделала эта героически, за что и была переименована в 8-ю гвардейскую Панфиловскую».

Что ж, действительно — как говорится, «один в поле не воин». В том числе — и один-единственный батальон, из 9 входивших в 3 только пехотных полка дивизии, не считая других ее подразделений помельче. Хотя, безусловно, именно батальон Момышулы довольно быстро стал фактически личным резервом комдива — используемым тем для выполнения самых ответственных и сложных задач. Нередко больше напоминающих таковые не для «линейных» частей, — а для спецподразделений. Во всяком случае, уникальный талант комбата не просто громить с помощью своих подчиненных тылы противника, оказавшись в окружении (а то и приникнув во вражеский тыл специально), — но и выходить к своим после выполнения задания почти без потерь недаром, — является предметом изучения во многих армиях мира, включая финскую, кубинскую, израильскую, китайскую. А в прошлом — и Народной Армии ГДР…

***

Немало этих операций кратко отражены и в «Наградных листах» командиров героического артиллериста, ставшего пехотинцем, — в частности, командира 8-й гвардейской дивизии полковника Серебрякова, сменившего погибшего Панфилова. Известно, что Момышулы, уже в ноябре 1941 года назначенного командиром полка (все еще в звании старшего лейтенанта!), приказом командарма-16, будущего «маршала Победы» Рокоссовского, представляли в 1942 году и к ордену Ленина, и к Звезде Героя. Однако Героем Советского Союза знаменитый «панфиловец» стал лишь в 1990 году — уже посмертно… А непосредственно в годы Великой Отечественной его грудь украсил в июне 1942-го лишь орден Красного Знамени. В принципе, самая первая награда РККА, ценившаяся в Гражданскую на уровне будущей Золотой Звезды, — но к Великой Отечественной уже несколько «девальвированная» появлением еще более почетных орденов и званий. Потом, правда, был еще орден Отечественной войны 1 степени, полученный уже после Победы, медаль «За боевые заслуги», «Красная Звезда» в 1953, второе «Красное знамя» в 1956, «Знак Почета» в 1959-м, «Дружба народов» в 1980-м… Но все же для боевого офицера, закончившего войну командиром дивизии, такой «иконостас», наверное, выглядит несколько бедновато.

Самое интересное — по службе Момышулы продвигали — пусть, может быть, и не так интенсивно, как многих его сослуживцев. Во всяком случае уже в 1943 году герой, наконец, сменил три маленькие звездочки на три больших — полковничьих. Но вот дальше все как-то застопорилось. Несмотря и на командование дивизией под конец войны, и обучение в Академии Генерального Штаба, — выпускников которой обычно и назначали на генеральские же должности, — офицер так и остался полковником до самой отставки в 1956 году. Правда, успев послужить старшим преподавателем кафедры тактики Военной Академии, — увы, лишь службы тыла. Выпускникам которой эта наука была нужна преимущественно лишь «для общего развития» — тыловики для того и тыловики, что боевыми подразделениями не командуют, а только снабжают их всем необходимым, служа больше вдали от линии фронта. 
Кое-кто из земляков героя в связи с этим намекает на некую возможную «дискриминацию» из-за его казахского происхождения. Гипотеза так себе — в годы войны звание Героя получили минимум 97 (по другим источникам — свыше 110) воинов-казахов. Это около 1 % от общей численности таких награжденных в годы войны — 11 657 человек. Но ведь и численность казахского населения согласно переписи 1939 года составила 2,18 миллиона — из 170 миллионов всех граждан СССР. Чуть больше процента, — но, что называется, «в пределах статистической погрешности». И среди, например, самых известных героев-панфиловцев, 28 бойцов, ценой жизни остановивших танковую атаку немцев у разъезда Дубосеково, удостоенных посмертно званием Героя, казахи были тоже.
Так что не в национальности дело. Возможно, причина относительной «скупости» в плане наград в отношении Бауыржина Момышуллы заключалась в уже упоминавшемся выше «крутом и упрямом характере», — очень помогавшем ему в боях, но, видимо, нередко «подставлявшим» в общении с начальством. Особенно — не непосредственным, ценившего умелого командира, — а далеким «штабным»: в высоких кабинетах Москвы. Возможно, во все тех же кабинетах решили, что слава, свалившаяся на голову полковника Момышулы после выхода в свет уже в 1943 году повести «Волоколамское шоссе», ставшей во многом «культовой» не только в СССР, но и за рубежом, — сама по себе достаточная награда за военные подвиги. В чем, кстати (если эта догадка верна), не так уж ошибались — действительно, героев войны в СССР было много, но такой известностью, как комбат-панфиловец, могли похвастаться далеко не каждый даже маршал, не говоря о военачальниках рангом поменьше. 

Так или иначе — в 1990 году высшая награда СССР нашла своего героя. Увы, всего за год до того, как усилиями дорвавшихся до власти ренегатов великая страна, за которую воевал, проливая свою кровь казахский батыр в мундире советского офицера, оказалась разрушенной. Хотя, кстати, как раз лидеры Казахстана сопротивлялись этому фатальному сценарию до последнего… Подвиг героя не был забыт — его именем названы улицы и райцентр в Казахстане, школа в Москве, воздвигнуты памятники, бюсты. Но главным памятником, наверное, все же является именно память в душах тех, чьи деды и прадеды сражались на фронтах Великой Отечественной за свою советскую Родину — и ее столицу… 

Примечание:

¹ Суть «спирали» заключалась в том, что группы бойцов, окопавшись, держали оборону каждые полтора километра. Когда солдаты на передовой изматывались, то они под покровом ночи отходили на расстояние 3 километра, минуя вторую линию обороны. Бойцы успевали набраться сил и вырыть новые траншеи, пока с гитлеровцами сражалась вторая линия, которая по приказу затем также организованно отступала на 3 км. Получалась своеобразная спираль, которая сжималась, а затем вновь разжималась, отражая наступление противника. В итоге если до Москвы фашисты продвигались по несколько десятков километров в день, то здесь они каждые полтора километра натыкались на новое сопротивление.

​