Осенний декрет 1935-го: как первый звонок прозвучал на всю великую страну

«Мы отстали на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за 10 лет.
Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Сталин, 1931

Сестрёнка Наташка
Теперь первоклашка,
Теперь ученица она...
Из песни 1935 г.

Утверждение, что постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) 1935 года определило единую дату начала учебного года — лишь верхушка айсберга. На самом деле это решение было не административной мелочью, а ключевым элементом грандиозного социально-инженерного проекта по созданию «нового человека» и унификации жизни огромной страны — СССР. Почему именно в 1935 году? Тут есть и философские причины…
До 1935 года царил хаос, но то был «функциональный» хаос, унаследованный от аграрной России. В деревнях учеба часто начиналась после окончания генеральных полевых работ — в конце октября—ноябре, — а заканчивалась впритык к апрельскому севу. Наряду со взрослыми дети были важным производственным фактором в поле: приходилось напряжённо работать… В городах царила разноголосица: гимназии-школы могли открыть учебный год в августе, сентябре или даже октябре, в зависимости от устава заведения, их традиций. 
Такой разнобой катастрофически мешал развитию плановой экономики. Невозможно было точно подсчитать контингент учащихся, обеспечить все школы учебниками к одному сроку, концептуально отчитаться о Всеобуче. Это был кошмар для бюрократического аппарата, стремящегося к тотальному учёту и контролю: реальная угроза статистике. И да, как известно — 1935 год — пик «Большого скачка» СССР: завершена первая пятилетка, идёт вторая. Индустриализация чрезвычайно требовала грамотных рабочих-инженеров. В свою очередь, коллективизация уже «привязала» крестьян к земле, таким образом ослабив их личную зависимость от натурального цикла. Страна переходила от революционной романтики к жёсткой стандартизации. Единое время, единые нормы, единые планы — единая дата начала учёбы стала логичным элементом этой системы.

Отвлечёмся… Представьте себе прошлогоднюю осень 1934 года. Воздух уже прозрачен и горьковат, как дым костров. По бескрайним просторам Советского Союза — от заснеженных камчатских сопок до пыльных кишлаков Узбекистана — миллионы детей живут в абсолютно разном ритме. Где-то в сибирской деревне учебный год только начался, ибо ждали, пока уберут последний хлеб. В ленинградской школе он в разгаре уже второй месяц. А в украинском селе школы собираются «прикрыть», ибо надо пахать и сеять озимые. Страна училась, как пилигримы идут в Мекку — разными путями и в совершенно разное время.
Подобный разнобой был не просто неудобством. Для государства, возжелавшего стать единым организмом, громадной машиной, раздрай был сродни извержению в том же 1935-м исполинского вулкана Мауна-Лоа на американском о-ве Гавайи — сродни сбою в ритме огромного мотора: сердца державы. Плановая экономика терпеть не может хаоса! Ей нужны единые даты, просчитанный конвейер дней, отчётность. Как подбить на счётах всеобщий охват образованием? Как напечатать и ровно к одному дню доставить учебники на одну шестую часть суши? Как командовать парадом, если у каждого оркестра свой такт?
И вот в высоких кабинетах Дома на набережной, где пахнет дубом панелей, махоркой и несгибаемой волей, рождается решение. Оно зрело в недрах наркомата просвещения, его вынашивал сам Анатолий Луначарский ещё в 1920-х, но пора пришла лишь теперь, в середине тридцатых. Страна из аграрной превращалась в индустриальную — ей требовался новый ритм. Ритм, рёв и стук станков, — а не колосящихся полей.

3 сентября 1935 года

Постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) «Об организации учебной работы и внутреннем распорядке в начальной, неполной средней и средней школе» ложится на столы чиновников. Оно было подписано через два дня после «часа Х» — словно сама история догоняла упущенное первое число. Но то был не сухой бюрократический циркуляр. Это был календарный декрет, который перекраивал галактический временной континуум на коммунистический лад. Регламентировал не только «когда начинать» и «как», но и цветаевское «что» — весь строй школьной жизни. Предписывалось:

Единый старт: во всех школах СССР начало учебных занятий с 1 сентября.
Единый финиш: окончание для младших — 1 июня, для старших — 20 июня. Это были не каникулы, а дата сдачи экзаменов, своеобразный ГЭСН (сметные нормативы) для ученика.
Железный ритм: чёткие даты каникул. Зимние: с 30 декабря по 10 января (11 дней). Весенние: с 8 по 17 марта (9 дней). Летние: собственно, после окончания учебного года. Летний отдых старшеклассников был короче. Никаких вольностей.
Жёсткий внутренний распорядок: время звонка и окончания уроков, продолжительность перемен, форма одежды: вводилась единая школьная форма, что также было элементом унификации. Школа превращалась из места для учёбы — в институт дисциплины и режима. Решение имело эффект, который его авторы, возможно, даже не полностью себе представляли…
Произошло создание некоей общенациональной церемонии «гражданского повиновения» в кавычках: впервые у всей страны — от Москвы до самого отдалённого аула — появился совместный календарный рубеж. 1 сентября стало днём, общим для всех: детей-родителей-учителей. Это мощно сплачивало нацию на бытовом, повседневном уровне. Формировалась также долгосрочная советская традиция: белые банты, парадная форма, тюльпаны-лилии-астры, первый звонок и т.д. — вся сия атрибутика сложилась именно после 1935 г. как визуальное оформление нового государственного порядка. Это была светская замена религиозным праздникам, утратившим актуальность в атеистическом государстве.

Почему именно Первое сентября? 

Суть этого выбора — в его далёкой исторической перспективе. Советская власть, ломавшая старый мир, была в некотором роде гениальным архивариусом, умело использующим обломки прошлого для новейших построек. 1 сентября — день Церковного новолетия (Семёнов день, индикт — проводы лета), которое на Руси отмечали с 1492 года: 7 000-й год от Сотворения мира. Пётр I «украл» у сентября византийское наследие — гражданский Новый год, — отдав его снежно-хрустящему январю. Но в подсознании народа сентябрь оставался датой подведения итогов и стартом нового цикла. То была генетическая память о стрелках часов Вселенной, отсчитывающих секунды от Мироздания… Притом что непосредственно церковные традиции сентября сохранялись.
Власть взяла эту архаичную, почти забытую дату и наделила её новым социалистическим значением. Не религиозное новолетие, а — светский путь к знаниям. Не молебен, а — торжественная линейка. Не икона — портрет вождя. Что было невидимой миру победой: старый символ был не уничтожен, а перезагружен — поставлен на службу свежесозданному строю. 
Последствия Декрета были оглушительными. Осенью 1935 г. впервые вся страна одномоментно вдохнула свежий сентябрьский воздух. Тогда же родился госзаказ на миллионы букетов астр и гладиолусов. Швейные фабрики получили план на тёмно-коричневые шерстяные платья с фартуками и синие костюмы. Заводы «Союзпечати» — на тетради в двенадцать листов и карандаши всех цветов. Возник общенациональный ритуал, понятный и комсомольцу-атеисту, и старой крестьянке в старинном бабушкином платке. Первый звонок, первый учитель, стихи, песня про «Наташку-первоклашку» — весь код советского детства был прописан этим сухим постановлением.
1 сентября стало днём всеобщей равной надежды. В этот солнечный час стирались различия меж детьми партработников и отпрысками заводских рабочих. Все они шли по одной асфальтовой дорожке с букетами наперевес. То был мощнейший акт социальной сплочённости! Тот достославный первый звонок осени 1935-го прозвучал не только на школьном дворе. Он прозвенел на всю страну, — как набат. Возвестив о рождении новой традиции — железно-незыблемой, плановой, истинно (и искренне) советской, — но при этом удивительно тёплой, человечной… Создал один из прочнейших культурных кодов, который не смогли разбить ни война, ни даже будущий распад Союза. И сегодня, улыбаясь, внимая переливчатому звону колокольчика с красной лентой, мы слышим далёкое эхо того сентябрьского сталинского Декрета, что впервые заставил гигантскую страну сделать шаг в светлое грядущее — нога в ногу, нога в ногу!

Для миллионов людей 1 сентября навсегда превратилось в символ нового этапа жизни, запаха осени и приятного волнения. Это один из самых сильных и позитивных архетипов коллективной памяти на всём постсоветском пространстве.

  
Школьные фото 1930-х